Максим Яковлев
Иисус на Русской равнине, или Иррацио
Христос посреди нас. И есть и будет!
Православное приветствие
Просто нам завещана от Бога русская дорога
Игорь Растеряев
© Яковлев М., текст, 2023
© «Пробел-2000», 2023
Баня
Петухи ещё не пели.
В призрачной осенней мгле видно лишь в прорехе тучи, что покрыла неба лик, узкую полоску на востоке с влажной искоркой звезды. Вот из массы этой тучи что-то плавно отделилось, приближалось, нарастало обозначилось лицо бородатого человека, скоро весь он отделился, всей фигурой проступая из рассветной полутьмы; он шагал враскачку, ходко, по ухабам земляным: в вязаной округлой шапке, с блеском глаз из-под бровей, то ли в полушубке, то ли в куртке
Он прошёл, переступая лужи, озарённые слегка, краем поля индевелого, обходя деревню Голофеево, мимо хутора Сороки, на подходе к селу Галелеево
* * *
В старом доме за столом выпивали двое; свет уже стоял в окне, и где-то неподалёку монотонно долбили в колокол: день воскресный.
Разговор вялый.
Ночью не спал почти, Фёдор, младший Опушкин, икнул и выругался.
Пили каждый сам по себе, не чокаясь.
Почечуй, почечуюшки зевнул перегаром Василий, Опушкин-старший, хозяин дома.
Третий день сплю хреново, не могу вздохнул младший.
Сало старое, не жуётся надо было консерву ворчал старшой.
Слышь меня, Почечуй? Хреново!..
Чо орёшь! Бабу разбудишь, она тебе мухой вылетишь, прям тут же! махнул головой на выход Василий-Почечуй.
Как-будто воет кто во мне. Глаза закрою воет, открою вроде не воет
Допиваем, и по углам, а то Фура придёт, тогда мы оба завоем, отрезал старший.
«Фурой» называл он Фросю, свою жену.
Назара нет и поговорить не с кем!.. осушил стопку Фёдор.
В сенях раздались шаги
Фура! Бутылку прячь! просипел Василий-Почечуй. Дай сюда её!..
Стукнули два раза в дверь и толкнули протяжно. Вошёл человек в зимней куртке, в армейских берцах; окинул взглядом.
Всё пьёте, голуби, снял шапочку. Не признали?
Кто ты? Почечуй разинул рот, как-то не вязалось с реальностью
Ты чего? Ты откуда?! вспугнулся младший Опушкин.
Пришедший стоял, молчал.
Ты кто?! крикнули вместе Опушкины человеку.
Кто я сказал он тихо.
За окном всё звонили, и косил серый дождь.
С матюгами долетел женский голос: « козлы! паразиты!..» из второй половины дома ввалилась хозяйка.
Чего разорались, придурки? заглянула под стол. Где бутылка? Ну, быстро!..
А нету! показал ей руки мужик её.
Ведь, знаю, пили, она шарила шумно вокруг, но всё безуспешно. Где она? паразитские ваши рожи!
Ты не нашла. Уговор!.. напомнил ей Опушкин-старший.
В следующий раз найду, убью! пообещала ему.
Не нашла, не нашла!.. ликовал Почечуй.
Между ними был договор: не найдёт бутылку, значит, не было.
Фура разогнулась в досаде, переключилась на брата мужа:
Что сидишь, как ужаленный в задницу?
Фёдор Опушкин не сводил взгляда с пришедшего.
И Фура уставилась на него же.
Это что ещё за хрен с горы?..
Сам пришёл, а кто не знаем, развёл руками Почечуй.
Ты кто? подошла к человеку, но ей не ответили. Нет, ты глянь, стоит, как пень и язык проглотил. Эй, дядя, кто ты?
Ну, скажи! взмолился младший Опушкин.
Как раз затих колокол за окном.
Я Иисус Христос, сказал человек.
И ничто не дрогнуло, не стряслось, не упало даже; где-то за печкой ширкали мыши
Чего, чего? надвинулась на него хозяйка. Какой ещё Исус?..
Христос, не видишь, что ль, подначил Опушкин-старший.
Я знаю, я знаю его! вскочил Фёдор Опушкин, сияя от счастья. Это же Назар! Это он!..
Человек посмотрел на него.
И вправду Назар! А я и не признал сразу с бородой-то! Христос! во артист! заржал Василий, его распирало от удовольствия: ему, известному хохмачу, показать мужикам эту сцену все со смеху лягут!..
Я и смотрю, знакомое что-то, произнесла хозяйка тоном не обещавшим ничего хорошего.
Она в упор разглядывала пришедшего.
Волоснёй зарос и святым прикидывается теперь ей было на ком отыграться за облом с бутылкой. Исус, говоришь, а не ты ль избу свою пропил, пьянь подзаборная? Что уставился на меня, или, думаешь, явился, скосил под Исуса, так тебе все обрадуются? Тебе, может, и стол накрыть, дорогому гостю, который три года шлялся неизвестно где, и вот нате вам подарочек, пляшите вокруг него?..
Да он просто так зашёл! Он просто навестить, поздороваться и всё, скажи, Назар!.. младший Опушкин пытался спасти ситуацию:
Но не спасалось, хозяйку несло безудержу.
Ты чего припёрся сюда? По дружкам-собутыльникам стосковался своим? Тебе, может, и водочки поднести? Налить что ль стопарик, Исус Христос?
Василий аж крякнул от восхищения.
Говорю вам, приблизилось время жатвы, сказал человек, покайтесь, пока не поздно.
Ах, вот, значит, как Решил поиздеваться? она как будто ждала от него чего-то подобного. Ну-ка, вон отсюда! Пошёл вон, говорю, понял меня? Давай, давай, толкнула его в плечо.
Но пришедший не двинулся.
Не хочешь? Ничего, сейчас захочешь, ещё как захочешь!..
Она выбежала с матюгами в соседнюю кухню, загремела там сковородками
Я тебе, дрянь, покаюся я тебе так покаюся!.. Я тебя урою сейчас, святошу поганого!..
Почечуй привстал, он-то знал свою бабу; всполошился и младший; кричали наперебой:
Прибьёт, тикай! Как пить дать, прибьёт! Пошутили, и хватит, потом увидимся, беги!..
Назар беги, ну, пожалуйста! Ты ж её знаешь, она такая!..
Человек поднял голову и вздохнул.
Она ринулась на него точно цунами с поднятой могучей сковородой.
Раздался грохот: хозяйка запнулась о подвернувшегося не весть откуда котёнка, и упала на пол, но упала так, что сковорода, выроненная из рук, со всего маху всем своим чугунным естеством, шибанула её по темечку, и отправила в тишину.
Трое стояли, одна лежала. Котёнок благополучно скрылся под шкафом.
Василий подошёл, наклонился над грудой тела:
Сама себя вырубила! Полный почечуй!..
Я пришёл позвать тебя, Фёдор. Пойдёшь со мной, сказал человек.
Я пойду, Назар! младший Опушкин не раздумывал ни секунды, словно давно готовился к этому. Вещи собрать?
Если можешь, не называй меня этим именем, сказал человек. Бери только необходимое.
Куда это вы? Василий отвлёкся от реанимации не чужого по жизни тела.
Мне всё равно куда. А с ним я пойду, Фёдор достал из печного закутка подсушенную пачку «Примы», сунул в карман вместе со спичечным коробком. Назар то есть давай я пока Назаром буду тебя?.. Я хочу книгу взять, почитать, когда делать нечего, и в дороге тоже, Фёдор бегал с сумкой из комнаты в комнату У меня их тут, знаешь, сколько не читанных, ребята принесли, подобрали на остановке: кто-то две стопки выбросил, а я как раз хотел Лукьяненко, там все «Дозоры» его
Евангелие есть у тебя? Возьми, сказал человек, помогая Василию приподнять туловище хозяйки и привалить к печке.
Есть! кивнул удивлённо Фёдор. Бабуля оставила перед смертью, не Ваське, а почему-то мне, даже сказала что-то, не помню уже
Он кинулся к тумбе у двери, внутри которой набросаны в безпорядке потёртые глянцевые журналы, рекламные буклеты, старые календари, несколько толстых и тонких книг, газетные вырезки, кухонные рецепты, счета на оплату за свет и газ, пожелтевшие квитанции, инструкции к сотовым телефонам, швейной машинке и телевизору
Хозяйка издала стон, сначала слабый, потом покрепче, потом с протяжным забористым матюжком
В себя приходит, прокомментировал Василий не без сочувствия. Уматывайте отсюда, пока не очухалась.
Нашёл! Фёдор держал в руках небольшого формата Библию в потёртом кожаном переплёте.
Человек, так нежданно свалившийся невесть откуда, вышел с Фёдором в сени или в «переднюю», как её называли, надел на голову шапочку.
Фёдор зашнуровывал видавшие виды ботинки:
Они на толстой подошве, прошитые, не хуже твоих берцов. Назар, а это далеко?
Не очень. Я просил не называть меня так.
А ночевать будем где?
Заночуем здесь, в Галелееве.
У кого?
Старая баня стоит ещё?
Стоит, я в ней мылся на днях.
Ну, пошли тогда, человек осенил себя крестным знаменем и шагнул за порог.
* * *
Человек, которого Фёдор принимал за Назара, действительно очень походил на него и лицом и размером, можно даже сказать, что будь он по настоящему тот самый Назар, то о нём, по-крайней мере, до того момента трёхлетней давности, когда он исчез бесследно из родного села, было бы известно следующее.
Полное имя его то, что значилось в паспорте, выданном в две тысячи втором году, взамен советского Назар Васильевич Янин. Уроженец уже упомянутого Галелеево.
Отца его никто не видел.
Мать, Ульяна Петровна, осиротевшая в детстве, окончив библиотечный техникум в Добринске, ближайшем районом центре, уехала на Дальний Восток к родне, там в новогоднюю ночь познакомилась с Василием, там же и замуж вышла в свои неполные двадцать. Но вернулась одна и родила сына здесь, в доме галелеевского деда по матери, где и жила в отведённой ей лучшей комнате, где и воспитывала, в одиночку, без баловства, ребёнка по мере лет кроху, мальца, подростка, об отце которого, даже ни полсловечка, ничегошеньки не открыла ни подружкам, ни бабам, ни бабкам, что и сподвигло всех неравнодушных галелеян, обстоятельно перетерев меж собой все мыслимые догадки, по-житейски приговорить: «как пить дать, бросил её, уж больно бабёнка мудрёна да норовиста, но, скорее всего, сама ушла». На том и закрыли тему.
Назар, учившийся не хуже среднего, перемахивая из класса в класс, как через штакетник в соседский сад, доскакал до восьмого класса сельской школы, и в тот же год остался сиротой, без матери
Ульяну нашли на обочине дороги под одиноким вязом, как бы присела отдохнуть, обращённая угасающим взглядом, к родному двору. «Скорая помощь» подоспела, чтобы констатировать остановку сердца у тридцатипятилетней кассирши с железнодорожной станции «Добринское», судя по всему, устала дожидаться непредсказуемой, как снег, маршрутки, и решила идти пешком до дома, всего-то с пяток километров проторенной тропкой через рощу, потом овсяным полем, да по бережку тенистой Ворши И не дошла. В сумке её лежали пачка вермишели и два пакетика конфет «Лимонная» и «Барбарис».
(Отчего и зачем вдруг встало и не бьётся теперь ни о сыне, ни о хвором деде, ни о заботах в доме и по работе, ни о большом и малом, ни о себе далеко не изношенное сердце женщины, об этом не знает никто, кроме Того, Кто имеет право запускать и останавливать человеческие сердца, прекращая биение временного ради вечного)
Тимофей, дед Ульяны, он же прадед Назара, успел до своей кончины справиться инсультом; успел заставить ершистого неслуха правнука, обуянного одним футболом-хоккеем, закончить сельскохозяйственное училище; успел проститься за смешную цену со своей «Победой» (нужны были деньги на одёжку-обувку парню), и получить к юбилею Великой Победы новые «Жигули» седьмой модели подарок ветерану войны по разнарядке от районной администрации, доставшийся моментально во владение любимому правнуку; успел насадить новый сад взамен почти векового прежнего; успел обновить венцы старой бани, завещав её всем, кто люб и дорог его Назару, коего успел до этого проводить и встретить из армии хотел обнести новой оградой могилки своих детей и внучки Ульяны, да не успел, сам же и лёг в ней, сработанной уже руками Назара, и почил от тягости лет и нескончаемых дел под деревянным простым крестом с надписью, что в последний свой Великий пост измыслил себе, говея: «Господи, прости за всё Твоего Тимофея».
Назар, оказавшись единственным в прадедовском доме хозяином, ночами долго не мог привыкнуть к постуку ветки в оконце, к скрипу двери из комнаты в сени от летнего сквозняка, вскакивал, окликал «дедуню» и «маму», будто бы это они где-то рядом ходят Странно, раньше он никогда не пробуждался от этих звуков.
Работал не хуже других в агрофирме, то есть, в бывшем деревенском колхозе механиком, комбайнёром; подумывал было жениться, благо нашлось на ком, да вмешался случай, который всё раскидал, как ветер из тучи раскидывает скирду
* * *
Был он привержен одной причуде, ещё с малолетства по нескольку раз в году уходил на ночёвку в лес. Всегда в одиночку, и непременно в стылую сквозную осень, но и в глубокую зимнюю темь, и в летнюю лунную полночь, и в весенний призрачный сумрак не упускал он такой возможности. Вот и в тот злополучный год, только-только отгудела весенняя вспашка, он ушёл со спальником в лес. Старая сохлая слежавшаяся, как космы, трава не истлела ещё под зелёной новью, но почки уже раскрыли рты в истомлённом бездвижном воздухе
Всё, словно ждало беды.
Назар устроился под хвойным пологом шатровой ели. Сухая тьма; сухое небо с колючим блеском звёзд; в объемлющей ночной тиши неясный шорох, или чуть слышный треск под чьим-то осторожным шагом Что его влекло? Закалка воли? Заряд адреналина в кровь? Зов диких предков, или игра с неведомым? А, может, просто хорошо спалось ему?..
Проснулся от густого дыма. Лес горел. Дымилось небо от пылавших крон, и наползали снизу угарные туманы от тлеющих, сжираемых пожаром прошлогодних трав, листвы, и сухостоя Назар бежал, оставив спальник, огонь хватал со всех сторон, бежал стремглав, и вдруг упал, споткнулся обо что-то мягкое, в котором еле разглядел в дыму мальчишку, лежавшего ничком: лицо обожжено, в разводах сажи не узнать, схватил в охапку, и побежал, насколько было сил, и ноги кое-как, но всё же вынесли его из пламенного ада на сухую пашню. К ним уже спешили люди, а он не мог, не получалось отдышаться, не понимал, о чём кричат ему, лёгкие рвались от кашля
Пожар отполыхал. Сгорело несколько сараев на краю села и новый трактор. А мальчишка оказался Сашкой, любимым братом девушки Назара; его спасали в добринской больнице, но он, не приходя в сознание, скончался.
Родня невесты настояла на расследовании, и назвала Назара виновным в смерти паренька. О свадьбе уже никто не заикался.
Следователь Олег Годун с выбритым до лоска одутловатым лицом всё время морщился, выслушивая галелеевских жителей. Почему-то допрашивать начал с семьи погибшего и застрял у них допоздна, но от еды и чая, как и от более крепких напитков, отказался не человек, а волнолом, а главное, так ничего и не записал в свой тощий блокнотик. Назара вызвали последним на третий день. Годун смотрел на него, не мигая, как танк на легковушку; задавал законные вопросы: зачем ночевать одному в лесу? где конкретно лежал и спал? что видел и слышал ночью? отчего произошёл пожар?.. а также о Сашке: почему мальчишка невзлюбил Назара и не хотел его женитьбы на сестре? почему не оказана своевременная помощь задохнувшемуся подростку?..
В результате расследования было установлено, что Сашка, со слов приятелей, прокрался за Назаром в лес, чтобы напугать его и посмеяться, но, видимо, заблудился. К тому же в штанах у него найдена зажигалка, в чём не было сюрприза ведь, он курил в отличие от Назара, мог и лес поджечь случайно или не случайно. «Ему подкинули в карман!» кричала в слепом отчаянье родня, кивая на ещё недавно обласканного ими жениха своей же дочери, убитого такою ложью. В общем, как ни надеялась родня мальчишки, из этого несчастья так и не вышло криминала, следователь Годун, хоть и страдал желудком и тяжёлым взглядом на окружающее, однако, был служака с принципами.
Откуда ж, из какого семени созрела эта смерть так скоро и неотвратимо?
И выяснилось (в том заслуга памяти людской на всё приметливой), что на Крещение, после молебна, когда морозной ночью окунались всем селом в речную прорубь, единственный, кто заартачился тогда из ребятни, был Сашка. Струсил парень, с кем ни бывает, с кем ни случалась вдруг необъяснимая боязнь и робость? Но многие заметили, с какой не детской злостью смотрел он, как, раздетый до трусов Назар, и старикам и детям помогал сходить в святую воду и выбираться на обледеневшие мостки, подбадривая всех, шутя с робевшей малышнёй и с Сашкой тоже, а после всех и сам трикратно погрузился бурно с головой. И пар стоял над ним, как жар, и все смеялись, что ему теперь и баня не нужна