Видимо, вы часто нервничаете! брякнула я.
Посетительница была невысокой, худенькой и бледной, как жертва хронического недоедания. При этом малообеспеченной она не выглядела. Наметанным глазом я отметила высокое качество модной одежды и обуви (сто пудов, с последней распродажи в Милане!) и решила, что клиентку Эду бог послал вполне платежеспособную.
Меня зовут Алиса, сказала гостья.
А меня
Я запнулась.
Спешить не стоило. Если я прямо и честно представлюсь копирайтером рекламного агентства «МБС» Индией Кузнецовой, у Алисы возникнет закономерный вопрос: а что это уважаемая рекламщица Кузнецова делает в офисе детектива Розова, по-хозяйски сидя за единственным рабочим столом?
«Да, пожалуй, так ты скомпрометируешь Эдуарда как серьезного специалиста, которому приличная дама вполне может доверить свою деликатную проблему», вновь вполне резонно высказался мой внутренний голос.
А я Наталья, находчиво соврала я. Можно просто Ната. Просто Ната Пинкертон!
«Проще некуда», хмыкнул мой внутренний голос.
Очень приятно, нахмуренный лоб Алисы разгладился.
Видимо, личность фигуристой блондинки, по-свойски развалившейся в кресле, все-таки внушала ей сомнения.
Так я вас слушаю, осмелев, напомнила я.
Да, да. Я
Тут дверь распахнулась, пропуская в кабинет запыхавшуюся Алку Трошкину. Такой румяной и растрепанной я ее видела только в десятом классе средней школы после кросса на два километра, который едва не убил нас обеих.
И
Подруга явно намеревалась с разбегу обратиться ко мне по имени, но вовремя заметила посетительницу и стушевалась:
И-извините
Это вы меня простите, уважаемая, у меня сегодня так много посетителей, что периодически образуется очередь! вежливо извинилась я, подмигнув Алке, чтобы она поняла, что это я так конспирируюсь. Пожалуйста, немного подождите в коридоре или подойдите через полчасика.
Я повернулась к Алисе и спросила:
Мы ведь управимся с вами за полчасика?
Не уверена! поджала губы клиентка. У меня очень серьезное дело. Вопрос жизни и смерти!
Куэстьен де вида о муэр-р-рте! зловеще гаркнул болтливый попугай со шкафа.
Алиса вздрогнула и посмотрела на ранее не замеченного ею пернатого с суеверным ужасом.
Тогда через сорок минут, пожалуйста! приветливо улыбнулась я «клиентке» Трошкиной.
Да, да, конечно, пробормотала она и отступила в коридор.
Дверь закрылась.
Говорите, вопрос жизни и смерти? показательно посерьезнев, вновь обратилась я к Алисе.
Куэстьен де вида о муэрте! повторил Кортес.
Не каркай! Я погрозила пернатому полиглоту пальцем и снова обратилась к посетительнице: Чьей именно жизни и смерти, если не секрет?
Моей, просто ответила она, после чего неожиданно звучно шмыгнула носом и горько разревелась.
Я подвинула к ней стопочку бумажных салфеток, которую мы с Алкой предусмотрительно (хотя и с другой целью) принесли из нашего офиса вместе с чайными приборами. Алиса признательно всхрюкнула и бурно зарыдала в салфетку. Я поняла, что никакими промокашками этот поток горючих слез не остановить, и налила плаксе водички. Вернее, холодной пепси-колы из початой бутылки, которая нашлась в холодильном «сейфе» Эдика.
Ой! Что это?! севшим голосом спросила Алиса, залпом выпив стакан газировки и схватившись за горло.
Я понюхала бутылку, которую еще не успела закрыть, и поняла, что конспирация у Эдика тотальная. Судя по запаху, в бутылке с невинной наклейкой помещался смешанный с пепси коньяк.
Это наш фирменный антистрессовый коктейль «Пинкер-тоник»! не шевельнув бровью, находчиво объяснила я. Мы держим его для клиентов с особенно тонкой душевной организацией. Не беспокойтесь, вам не придется платить за выпивку, это угощение за счет заведения.
У меня достаточно денег, чтобы заплатить и за коктейль, и за ваши детективные услуги! неожиданно обиделась дама. Я вам не нищенка какая-нибудь!
Да? А кто вы нам? очень дружелюбно спросила я, положив подбородок в ладошку.
Не люблю неблагодарных и заносчивых!
Алиса оказалась еще и непоследовательной. Она покраснела и встала:
Знаете, я, пожалуй, пойду. Я вижу, что с вами мы общего языка не найдем!
Может, все-таки поищем?
Нет! отрубила странная женщина.
Она в два шага достигла двери, распахнула ее и с порога высокомерно бросила через плечо:
Я всегда считала, что сыск это не женское дело!
Я тоже! вполголоса призналась я, свинчивая крышечку с горлышка пепсикольной бутылки. И это мнение отличает нас с вами от миллионов поклонниц Дарьи Донцовой!
Я пожала плечами, заглушила удаляющийся стук чужих каблучков бульканьем антистрессового коктейля и прислушалась к своему внутреннему голосу. Он укоризненно молчал. Попугай тоже затих.
Если я и перегнула палку, то лишь самую малость! оправдываясь, с легким вызовом сказала я. Эта Алиса такая нервная, что ее может вывести из себя любой пустяк!
«Из себя ладно, плохо, что этот твой пустяк вывел ее из кабинета Эдика! заметил внутренний голос. И тут же перешел к прямым упрекам: Попросили же тебя как человека постереги кабинет!»
Кабинет никуда и не убежал! рассердилась я.
На самом деле мне было стыдно. Я за здорово живешь обидела больную на голову дамочку и лишила клиента хворого животом Эдика. Как ни посмотри, гордиться было нечем.
Я сокрушенно вздохнула, и мое дыхание привело в движение маленький бумажный прямоугольник. Коричневый, он совпадал по цвету со столешницей и был на ней неразличим, пока не заскользил по гладкой поверхности.
Стоять!
Стоп! гаркнул попугай не то по-русски, не то по-английски.
Я прихлопнула бумажку, как муху, и поднесла ее к глазам, чтобы рассмотреть. Это оказалась весьма изящная визитная карточка размером чуть больше стандартного. На плотном коричневом пластике со скругленными углами и текстурой дерева золотыми буковками с термоподъемом было написано: «The Вat».
«То есть «Летучая мышь»? без уверенности перевел мой внутренний голос. Непонятно Может, мадам Алиса певица? Или, например, продюсер постановки оперетты Кальмана? Или подруга Бэтмена, или владелица мини-фермы по разведению нетопырей?»
Которые нападают в подъездах на семьи москвичей, пробормотала я, вспомнив заголовок сенсационной новости, с которой так и не познакомилась.
«Вот-вот! обрадовался внутренний голос, который крайне редко совпадает с голосом разума, но зато с готовностью поддерживает любой бред. Летучие мыши мадам Алисы принялись разбойничать, и теперь ей нужен частный сыщик, чтобы изловить своих перепончатокрылых преступников!»
Про себя я отметила, что эта версия не лишена стройности, но вслух сказала:
Ерунда! Впрочем, сама визитка вещь не ерундовая. На ней ведь указаны телефон и адрес владелицы, так что нельзя сказать, что Эдик совсем уж лишился клиентки. Я отдам ему эту карточку, и при желании он сможет пообщаться с обидчивой мадам самолично. Позвонит ей, спросит, что и как, глядишь слово за слово, проявит дипломатичность и вернет себе беглую клиентку.
Я повеселела и на радостях хлебнула еще малость «Пинкертоника». Потом алкогольный коктейль потребовал закуски, и Трошкина застала меня за повторной, более вдумчивой, проверкой холодильника.
Что ты делаешь?! с порога накинулась на меня перевозбужденная подружка.
Ват а ю дуинг?! Ват а ю дуинг?! моментально заистерил интеллигентный попугай.
Я как раз в этот момент надкусила яблоко, а привычки разговаривать с набитым ртом у меня нет, да и не казалось мне, что Алкин вопрос требует ответа.
Жрешь?! совсем уже грубо рявкнула обычно вежливая Трошкина. Как же ты можешь?!
Я только пожала плечами, что, собственно, и означало: могу есть молча!
В коридоре послышался приближающийся многоногий топот.
Несут!
Ха-о? сквозь непрожеванное яблоко невнятно вопросила я.
Кого там несут, куда и зачем, было интересно.
Мимо дверного проема, частично загороженного фигурой застывшей на пороге Трошкиной, проследовала какая-то процессия.
Во главе ее шел кто-то в нежно-розовом, следом шествовала группа товарищей, объединенных общим грузчицким делом. Шаркая ногами, крякая и командуя друг другу: «Петрович, подними выше, проседает!» и «Ваня, бери ближе к стене, не пройдет!», они тащили носилки, накрытые белой простыней. Под ней ворочался и трубно стонал кто-то большой. Похоже было, что работящий квартет мелкорослых тайских носильщиков влечет в паланкине священного белого слоненка.
Я потеснила Алку к дверному косяку, выглянула в коридор, успела во всей красе отследить сложные маневры носильщиков на крутом повороте к лифту и с неприятным удивлением узнала в хвором слоненке Эдика Розова.
«Дежавю», пробормотал мой внутренний голос, и я вспомнила, что очень похожую сцену видела совсем недавно субботним вечером.
«Ну, от поноса еще никто не умирал!» процитировал мой внутренний голос знающего человека санитара «Скорой», и это меня немного успокоило.
Эдик Розов был моим добрым приятелем, и мне не хотелось, чтобы с ним случилось что-то уж очень плохое.
3
Высоко вздернув подбородок и трепетно раздувая ноздри, Всеволод Полонский смотрел в окно поверх тускло блестящей лысины главного редактора детского журнала «Репка» и пытался отвлечь себя от крайне раздражающей действительности ехидной мыслью о том, что выразительный образ репки редактор списал с самого себя. Формой, цветом и тусклым желтым глянцем голой поверхности голова главреда Легкоступова один в один повторяла крупный сказочный корнеплод. Всеволоду доставляло печальное удовольствие сознавать, что и в черепной коробке Легкоступова содержится, видимо, не что иное, как овощное пюре.
Сева, солнце мое! проникновенно говорил тем временем редактор, имеющий дурную привычку называть своими солнцами всех подряд. Когда я просил тебя дать что-нибудь для нашей новой рубрики «Народы мира детям России», я думал получить увлекательную сказку аборигенов Амазонии или милую колыбельную песенку юкатанских эскимосов. А что ты мне принес?
Легкоступов потряс в воздухе белым веером из аккуратно сколотых бумажных листов.
Это классическая японская поэзия, высокомерно ответил Полонский, продолжая щуриться на заходящее солнце.
Какая такая японская поэзия?!
Хокку! на редкость немногословной кукушечкой отозвался Полонский.
Хокку-мокку! выругался неэрудированный редактор.
Он развернул бумажный веер шире и с преувеличенным выражением прочитал с листа:
Это же хокку для детей, снизошел до пояснений обиженный Сева. Я максимально сохранил мелодику и образный ряд японской поэзии, но при этом адаптировал тексты для юных русских читателей.
Вот спасибо тебе, солнце мое!
Недооцененное солнце детской поэзии выпятило губу и презрительно промолчало.
Возможно, я недостаточно юн, чтобы понять твои «адаптированные тексты», с огромным ехидством сказал редактор. Так ты объясни мне, старому дурню, о чем тут речь?
Запросто, высокомерно обронил Полонский, ни звуком не возразив против «старого дурня».
Легкоступов нахмурил редкие брови и с нескрываемым подозрением прочитал:
О боже! дернулся Сева. Я-то думал, что эта хокку будет на обложке вашего журнала, сразу под заголовком!
Еще чего! возмущенно фыркнул редактор «Репки», так и не узнавший родную сказку, исковерканную японской поэтикой. Мы, значит, будем рассказывать невинным деткам про то, как аморальный самурайский дед одну старуху обнимает, а еще четыре к нему в очереди стоят?! Да меня привлекут за пропаганду порнографии!
Те четверо это вовсе не старухи! Это девочка, собака, кошка и мышка! простонал Полонский, тиская длинными аристократическими пальцами изящно подстриженные височки.
Дети и домашние животные?! Ну это уже совсем ни в какие ворота! дико округлил глаза шокированный редактор. А вот это что? Мне кажется, это похоже на плагиат!
Он снова покашлял и прочитал еще:
Он снял очки и очень строго посмотрел на поэта почти такими же круглыми и красными глазами, как государственный символ Страны восходящего солнца.
Японская классическая поэзия это высокое искусство! сквозь жемчужные зубы процедил Полонский, уже понимая, что публикации не будет. Маленьких отечественных читателей к нему нужно приучать постепенно, переходя к символике иной культуры через знакомые им фольклорные мотивы! Вот, например, чем плохо это!
Он протянул длинную руку, выхватил у редактора псевдояпонский веер с текстами и с чувством продекламировал:
Я велю написать это каллиграфическим почерком на твоей надгробной плите! рассвирепел редактор. Всеволод, солнце мое! Ступай прочь и не морочь мне голову! Кстати, «прочь» и «не морочь» это ведь неплохая рифма
Легкоступов успокоился так же быстро, как вскипел, и вдохновенно зачеркал карандашом по бумажке.
Вот-вот! с упреком молвил Полонский, выйдя из кабинета. Как самому себе гонорары за дурацкие стишки начислять, так это он может! А как поддержать высокое искусство, так это фигушки!
Сева, высокое ты наше искусство! прыснула хорошенькая секретарша Анечка. Не расстраивайся, пожалуйста, нам всем твои хокку очень, очень понравились! Особенно вот эта:
Да, согласился Полонский, под влиянием комплимента сделавшись чуть менее грустным. Горячий саке это хорошо. Пожалуй, горячий саке это именно то, что мне сейчас нужно.
Хочешь чаю? предложила добрая девушка, потянувшись к электрочайнику. Правда, он не совсем горячий
И совсем не саке! грустно молвил Сева и с изящным самурайским поклоном удалился из редакции несолоно хлебавши.
В качестве приблизительного аналога горячей рисовой водки он планировал употребить теплый коньяк из фляжки, которую всегда носил в глубоком кармане на бедре Сашка Баринов, но реализовать это намерение не смог, потому что не дошел до офиса.
На подступах к «МБС» разворачивалось какое-то шумное массовое действо. Едва подъехав на свой этаж и еще не выйдя из лифта, Всеволод услышал громкий командный голос директора рекламного агентства Михаила Брониславича Савицкого, который торопливо и вдохновенно распоряжался:
Аллочка, фикус в уголочек задвинь, чтобы веточки не поломали! Зоенька, распахни дверку пошире! Правый задний, посунься в кабинетик! Левый передний, заводи свой краешек за уголочек!
Помимо голоса начальственного распорядителя, за уголочком слышалось многоголосое сопение, тяжкие бурлацкие вздохи и сдавленная ругань. Не дожидаясь, пока Правый Задний, Левый Передний и прочие участники эпического процесса выберутся на прямую дистанцию к лифту, умудренный суровым жизненным опытом Полонский нажал кнопочку закрывания дверей и поехал на первый этаж.
Ему уже доводилось принимать участие в выносе из родного рекламного офиса разной старой мебели с последующим заносом туда же новой. Повторять сей героический подвиг Сева не желал. Утонченной творческой натуре поэта-япониста тяжкий физический труд откровенно претил.
Проходя мимо вахтерши в холле, Сева продекламировал родившееся у него экспромтом:
С этими словами он вприпрыжку, не отягощенный ни увесистыми деревянными конструкциями, ни угрызениями совести, сошел с высокого крыльца и направился в ближайшее питейное заведение.
В маленьком итальяно-грузинском ресторанчике с витиеватым, но честным названием «Генацвале Чиполлино» в мертвый час между завтраком и обедом было тихо и пусто.