Ну? спросил нос.
Часы можно сдать в ремонт? спросил я.
Написано же: закрыто, сказал дедушка Керенкера. Читать умеешь? В понедельник будете работать? спросил я.
В понедельник нет, подумав, ответил дедушка, приходи во вторник. К девяти. И фанерка захлопнулась.
Во вторник он работает, пояснил мне Витька. Может, он думал, что я глуховат.
Слышал, буркнул я.
Пошли в «Пассаж»?
Пошли.
До «Пассажа» мы не дошли, потому что, проходя мимо «Современника», прочитали афишу, что здесь идет фильм «Тегеран-43». Решили, что «Тегеран» нужней и пошли в кино. Мне фильм не понравился, как сейчас принято говорить, «не зашел». Я так и не понял, почему Ален Делон, наверное, главная европейская звезда кино тех лет, играет в фильме эпизодическую роль. Денег на более серьезную роль для него у «Мосфильма» не нашлось, что ли? А Витьке фильм показался вполне ничего
В воскресенье я от нечего делать решил прогуляться к «Пассажу» и посмотреть, что с часами там. Мы иногда заходили в этот, по нынешней терминологии, «торговый центр», а тогда просто «универмаг». И назывался он как-то иначе, а почему его прозвали «Пассаж», никто не знал. «Пассаж», если я ничего не путаю, означает эмоциональную реплику или, если в музыке, быструю смену одного ритма на другой. Впрочем, может, это слово имеет и другие значения, всех их не упомнишь. Там был комиссионный магазин (комок), где стояли импортные магнитолы. На них мы и ходили любоваться. Помню, сверкали там «Sharp» и «Sony» с множеством ярких лампочек и стоившие 1200 и 1500 рублей соответственно. Мы подсчитывали, сколько ночей на текстильных фабриках нужно катать вату, чтобы купить эти японские машины, и приходили к выводу, что столько ваты в городе нет. Оглядываясь, уходили и обещали себе, что когда-нибудь и у нас будет такая техника
«Пассаж» не работал. На стеклянных дверях изнутри висела табличка с наиболее часто встречающимся в магазинах словом «закрыто». Почему и на сколько закрыто, никто в те времена не пояснял. Закрыто, и все. Может, навсегда, а может, через пять минут высунется рука и повернет табличку другой стороной «открыто». Я эти пять минут постоял возле двери, наблюдая, как народ подходит к дверям. Народ читал табличку, все равно дергал дверную ручку, спрашивал меня, когда откроют, и, получив уклончивый ответ, уходил. Но уходили не все. Некоторые, заподозрив по моему поведению, что не иначе сейчас выбросят какой-никакой дефицит, кидали якорь поблизости. Через пять минут я ушел.
Теперь про понедельник. То, что это тяжелый день, знают все, кроме нашего деканата. Вернее, деканат тоже знает, но пришел к выводу, что для таких бездельников, как мы, он (понедельник) все равно не настолько тяжел, как им хотелось бы. И утяжелил его следующим образом: все перваки, кто имел две и более задолженностей, были приглашены на дружескую беседу за чашкой чая в деканат к 12-ти часам. Наша группа явилась в полном составе. У меня было как раз две пробоины по вышке и, до сих пор смешно, по немецкому языку. Немецкий у нас вела Марина Сергеевна, молоденькая выпускница универа, больше похожая на прилежную восьмиклассницу, чем на преподавателя. Я не удивился бы, если бы она приходила на занятия с двумя бантами на двух косичках и горько плакала, если пришлось бы кому-то ставить четверку вместо пятерки. Как ее можно было принимать всерьез? Мы до поры и не принимали. Дружно смеялись над ее манерой вести занятие. Ей втемяшилось в голову, что мы все уроженцы Берлина и на ее уроках должны забыть русский язык и лопотать только по-немецки. О чем-то чирикала все два часа, мы переставали ее понимать со второй минуты, поэтому, кто во что горазд, занимались своими делами. Я играл в морской бой или крестики-нолики с Витькой или с Юркой Кулешовым, Ленка Ванина вышивала салфетку, кто-то вообще дремал, положив перед собой листок с надписью «Не беспокоить». Очень скоро выяснилось, что эта восьмиклассница свирепа, как Комодский варан, и в журнале контроля успеваемости накидала нам по мешку двоек Да Бог с ней, не о ней речь, а о серьезном разговоре в деканате. У ребят, вообще-то, были задолженности в более тяжелой форме, по начертательной геометрии, по физике, по той же вышке и самое страшное по истории КПСС (Коммунистической Партии Советского Союза). С моей точки зрения, немецкий язык был не тот предмет, из-за которого могли вытурить из института (кстати, я ошибался такие случаи были), и опасаться нужно было только вышку. Да и там я ходил к преподавателю Кларе Давидовне Затуловской на дополнительные занятия и по ее отношению ко мне чувствовал, что тройка от меня не уйдет. Поскольку в каморке Марка Романовича Шингарева вся 12-я группа не помещалась, он отконвоировал нас в кабинет напротив деканата.
Значит, так, граждане хулиганы, алкоголики, тунеядцы, улыбаясь, сказал Марк.
Эта улыбка в заблуждение никого уже не вводила. Наслышаны были про его улыбку. Самая добрая из этих улыбок была, когда он на прощание махал ручкой отчисленному из института студенту.
Учиться вы частью не можете, частью не хотите. Может, кто-то уже понял, что выбрал не тот путь, так вы не стесняйтесь, говорите. Мы снимем с вас этот груз и сделаем все, чтобы вы не мучили ни себя, ни нас.
Мы выслушали начало его речи в суровом молчании. Да и дальше в основном молчали. Никто никакие грузы снимать с себя не собирался. После увертюры Марк перешел к основной части. Каждого из нас он подымал с места и спрашивал, как он собирается жить дальше. Что-то записывал в своей книжечке. Дойдя до меня, он прищурился и сделал улыбку пошире:
Шахматист? память у него была приличная, что и говорить.
Да, ответил я.
За факультет играешь?
И за факультет, и за институт, осторожно ответил я. Никогда не знаешь, куда вывернет человек, в руках которого власть над студентами.
А Германсон как поживает?
Утром был в порядке.
Это хорошо. Скажи мне, пожалуйста, иезуитски улыбаясь, спросил Марк, как может человек, играющий в шахматы на уровне сборной института, не ладить с математикой, а? И там и там, вроде, думать надо, а?
Я не знал, что ответить, поэтому молчал.
Не знаешь? И я не знаю. И немецкий Тебе самому не стыдно? Я бы еще понял, чертежи не получаются или закон Кулона в голову не лезет. Даже твои проблемы с высшей математикой понять могу, хотя и не понимаю. Но немецкий язык? У нас иностранные языки изучаются для того, чтобы вы могли технические термины на других языках понимать. В немецком таких терминов десятка полтора всего, ты их запомнить не можешь?
Ну, это он загнул про полтора десятка. И вообще Послушал бы разок нашего Комодского варана Я пообещал Марку, что с немецким справлюсь, с математикой разберусь, и он от меня отцепился. Рандеву продолжалось долго, часа полтора. В конце Марк пригрозил, что имеющие задолженности студенты к сессии допущены не будут, еще раз посоветовал нам потихоньку собирать котомки в дальнюю дорогу и отпустил
С 14:00 до 15:50 мы отсидели последнюю пару, и я полетел в общагу за часами. Часы лежали в моей прикроватной тумбочке, и я твердо решил, что сегодня их отремонтирую или хотя бы сдам в ремонт. Правда, если все сложится. Если «Пассаж» будет работать, а в «Пассаже» будет работать часовая мастерская. В пятой комнате застал Германсона, который внимательно читал свежий номер «Футбол-хоккей». Я забрал из ящика свои неисправные часы, потом подумал, что неплохо бы знать точное время, и спросил Андрея:
Ты никуда не собираешься в ближайший час?
Нет, ответил Андрей, а что?
Дай свои часы, а то не уверен, успею ли я до закрытия. Андрей снял свои часы и протянул мне. Я надел их на правое запястье и побежал к выходу. На пороге столкнулся с Мирновым.
Куда путь держишь? спросил Мирнов.
«Пассаж». Часы. Ремонт, на бегу ответил я и помчался дальше.
Постой! крикнул Мирнов. Возьми и мои.
А что с ними? притормаживая, поинтересовался я. Встали сегодня, думаю, от твоих заразились.
Ну, давай.
Мирнов протянул мне свои неисправные часы, и я побежал. И Пассаж работал, и часовую мастерскую нашел. Часовщик возился с посетителем, объясняя тому, что его часы проще выбросить в ту мусорную корзину, что у входа, чем чинить. Прочитав на табличке, что часовщик работает до 18 часов, я не стал дожидаться, что ответит посетитель, и пошел в любимый комок полюбоваться на «Sharp» и «Sony». «Шарпа» уже не было, а «Соню» осматривал какой-то бородатый толстячок в дорогой дубленке. Я расстроился и прошелся вдоль прилавка в надежде найти там что-нибудь, что будет радовать глаз, когда магнитол не будет. Не нашел ничего такого и остановился у входа. Вскинул руку, посмотрел на часы Германсона: было начало шестого, потом решил сверить со своими. Вынул их из кармана, посмотрел они стояли. Приложил их к уху: точно, стоят. Да и с чего им ходить? Я вспомнил, что всю неделю их не заводил. Потом мне захотелось взглянуть на часы Мирнова, которые заразились часовой болезнью от моих. Достал и их, тоже приложил к уху. Стоят. В общем, картина на тот момент выглядела так. На запястье одни часы, в правой руке другие часы, в левой третьи. Подняв голову, я увидел, что толстячок смотрит на меня с ужасом и держится за карман, в котором, видимо, лежал бумажник такой же толстый, как и он сам. С чего я решил, что бумажник толстый? Ну, не с рублем же в бумажнике он за «Sony» пришел. Потом до меня дошло, почему толстячок на меня смотрел, как Пьеро на Карабаса. Пожалуй, я и сам бы удивился, увидев у кого-нибудь в руках одномоментно трое часов. Я бы, пожалуй, тоже подумал, что это вор-карманник, специализирующийся по часам. И если бы у меня был бумажник, в этот момент я тоже бы за него ухватился. Я вышел из комиссионного и пошел к часовщику. Мои часы «Slava» с 27 камнями он починил через полчаса, заменив там какую-то пружину, за которую я заплатил 80 копеек, а про Мирновские сказал, чтобы я выбросил их вон в ту корзину у входа. Я не согласился и ушел. Проходя мимо корзины, я не удержался и наклонил голову, чтобы разглядеть содержимое корзины. Думал, что там полно часов, но она была пустая Когда через сорок лет я решил написать этот очерк, вспомнил, что эти часы, если никто не выбросил, должны лежать в коробке в моем кабинете. Они там и лежали. Я покрутил колесико и часы «Slava» пошли. Правда, отстают, но немного, в сутки примерно на минуту. Или это много? Может, в ремонт их отнести?
Талисман
С Леной я познакомился на дискотеке в канун нового 1982 года. В последнюю субботу декабря. Не знаю, кому пришла в голову идея провести дискотеку в институте в фойе только что построенного корпуса «В», но хуже места для скачек (тогдашний молодежный сленг), просто не придумаешь. Институт и дискотека. Обхохочешься. Тем не менее, студенческого народа набилось на эту дискотеку куда больше, чем ходило на занятия, и не только потому, что танцы по-прежнему гораздо веселей учебы. Просто нас туда почти загнали. Деканат через старост групп объявил, что явка на дискотеку для первокурсников обязательна. Ничего реклама, да? Сразу после такой рекламы студент начинает думать, как бы отползти в сторону. Он же знает, что ничего из того, что является обязательным, хорошим никогда не бывает. Явка на дискотеку обязательна! Субботник, одним словом Кому может понравиться мероприятие, будь оно хоть трижды дискотекой, на которое ты должен явиться обязательно? На котором тебя пересчитают и грозно рявкнут: «Иди, веселись, а мы тут постоим, на тебя полюбуемся». Потом, где-то за месяц до праздничной дискотеки, всем первокурсникам вручили пригласительные билеты. Почти клеймо на лоб. Для студента пригласительные билеты тоже обладают отпугивающим свойством, обычно их нам раздавали на те мероприятия, куда народ приходилось сгонять дубинками. Ну как пригласительные билеты?.. Клочки бумаги с напечатанным на пишущей машинке текстом. Кроме билетов, в рекламной кампании использовались и другие способы привлечения студенческой популяции, вроде красочных объявлений, которые висели на каждом этаже института, о том, что 26 декабря 1981 года в 19:00 Дед Мороз ждет студентов на Новогодний бал. Будут призы и подарки
Кстати, с подарками надули. Призы давали, это верно, но для этого как минимум нужно было попрыгать в мешке, принять участие в какой-нибудь дурацкой викторине или на худой конец рассказать стишок. Да и призы то Институтский бюджет разорили не сильно. Лучшим призом из тех, что я застал, была копеечная коробка с фломастерами. Но неважно призы, надо признать, все-таки вручали. А подарки нет, хотя, может, я не все значения этого термина знаю и что-то такое было. В общем, никто не взревел от восторга, узнав, что дискотека состоится в институте. Последнее место на Земле, где ей бы быть, но спасибо, хоть в фойе, а не в деканате. Ну не та эта арена, институт, где можно расслабиться, размякнуть и оттянуться по полной, а не скакать в напряженном состоянии в готовности немедленно рассказать второй закон Ньютона применительно к большим скоростям. И кто их там знает, может, по дискотеке будет бродить сам декан, не исключено, что даже под маской Деда Мороза, и разглядывать, как мы тут колобродим. А потом, глядишь, и выдаст кое-кому почти такие же пригласительные билеты, только в военкомат С другой стороны, жить и всего на свете бояться тоже как-то не очень
Тем более, что дискотека это все-таки не семинар по физике, не понравится откочуем в другое место. В общем, я пошел. Многие из ребят, которых я знал, тоже. Дискотека, грохотавшая в огромном фойе, кишела студентами, когда мы я с Витькой, Андреем Германсоном и Андреем Мирновым втиснулись в скачущую толпу. Там я с ней и познакомился. Чаще всего с девчонками мы знакомились как раз на дискотеках, хотя и не только там. Подклеить подругу можно было и в кинотеатре, и в столовой, и у кого-нибудь в гостях. Когда мы с Витькой выходили прошвырнуться вдоль проспекта Фридриха Энгельса, бывало, прилипали к девчонкам и на улице. Конечно, многое зависело и от девчонок, некоторые прилипаться не желали и на дружеское предложение провести вечерок вместе не велись. Пройдет такая пара снежных королев с задранными выше лба носами мимо нас с Витькой и глазом не моргнет, хоть ты колесом крутись перед ними. Мы с Витькой благодаря опыту, который сын ошибок трудных, на таких фройляйн старались не заморачиваться. Времени жалко было. Растормошить можно было любых королев (почти любых), но если они изо льда, то растают не сразу, а только если наши горячие сердца будут долго стучать рядом. Ключевое слово здесь долго. Это в то время, когда мимо нас дрейфуют задорные улыбчивые красотки, всем своим видом убеждая нас, что пчелки полетели не на тот мед
Звали ее Лена и училась она, как и я, на первом курсе нашего института. Только на ТЭФе, теплоэнергетическом факультете. Поскольку этот факультет готовил специалистов по воде и девчонок училось там больше, чем ребят, то некоторые называли этот факультет русалочьим. Я слыхал и другое название, попроще водяные. Она пригласила меня на белый танец, который, словно по заказу, объявили сразу, как только мы влились в коллектив. Не успел я молвить что-нибудь галантное, вроде «с удовольствием» или «к вашим услугам», как она уже разместила свою левую руку на моем плече. Грохот дискотеки не позволял слышать все то, что мы орали друг другу в уши, поэтому я не сразу разобрал, что зовут ее Лена, и пару раз назвал ее Ирой. Она не расстроилась, потому что все равно не расслышала. Потом я узнал, что свое имя ей не нравится, и она подумывает переименоваться. Я ответил, что мое меня устраивает и из вежливости спросил, на каком имени она думает остановиться. Лена сказала, что еще не решила точно, но ей по душе что-нибудь французское.