Мы ехали по узким улицам, похожим на длинные коридоры, запруженным людьми и транспортом. Дома были высокими, со множеством окон, с каменными лестницами и рядами балконов. Поражало, с какой беззастенчивой простотой жили горожане, совершенно не делая различий между домом и улицей. Автомобиль двигался медленно, почти крался по грязи, покрывавшей большие плиты, предоставляя нам любопытствовать сколько душе угодно. Кругом стояли лавки, в которых торговали едой, сластями и сувенирами вроде кусочков лавы или черепков древних ваз, а ещё вотивными предметами, что было особенно распространено в Италии. И я жадно смотрела на разносчиков и бродяг, музыкантов и пастухов. Люди ели прямо на улице, отдыхали и развлекались тут же, словно на собственном заднем дворе. И толпа была такой пёстрой и такой живой, что рябило в глазах.
Какая грязь! вполголоса посетовала матушка, выглядывая в окно автомобиля. Неужели правительство не может привести здесь всё в порядок?
Бардак на улице, бардак в голове, сказал папа. Италия как Везувий, в ней кипят и бродят настроения революционного толка, а амбиции верхушки превосходят их возможности.
У нас тоже самое, заметила я.
Отец снисходительно улыбнулся.
Нет, котёночек, и близко не похоже. Наши крестьяне просто бесятся с жиру, если бы они знали, как живётся на «сапожке», то помалкивали бы и не мутили воду. Джолитти и его министры либеральничают, заигрывают с рабочими, только ничего хорошего не получат. Рабочий прост, ограничен и дик, он не ценит хорошего отношения, с ним нельзя церемониться. Наши волнения вдохновляют местных бездельников. Но, папа задумчиво погладил усы, Италия переживает подъём промышленности, что может дать рабочие места бегущему из деревень крестьянству и успокоить их хоть немного.
От таких разговоров мне стало неуютно. Я мало что знала о происходящем в мире, черпая информацию по большей части из разговоров отца, когда дома у нас собирались гости из числа его партнёров (обычных друзей у папы не водилось, только те, с кем он вёл дела), но всё-равно понимала надвигается беда. Если беспорядки принимают мировой масштаб, рано или поздно они завершатся взрывом, люди не успокоятся просто так, хотя бы потому, что, как и сказал отец, их поддерживает и вдохновляет пример соседей.
В отеле нам достались прекрасные апартаменты с видом на вулкан. Я отодвинула лёгкую занавеску и долго смотрела на гору, окутанную холодным туманом. Над кратером курился дымок. Потом в дверь постучали и услужливо поинтересовались:
Posso entrare, signorina?
Да, войдите, быстро ответила я.
В номер вошёл немолодой уже мужчина в форме работника отеля беллбой, принёсший мой багаж. Я знаком показала, куда его поставить, улыбнулась и сказала «grazie», дала на чай и, наконец-то, снова осталась одна.
Поскольку мы не возили с собой прислугу, отель отрядил горничную, но сейчас та помогала маме разбирать её вещи, так что меня какое-то время никто не должен был беспокоить. Сидеть и ждать казалось слишком тоскливым, так что я сама разобрала один из чемоданов, выбрав и приготовив на кровати ту одежду, в которой собиралась спуститься к обеду, чтобы горничная смогла привести её в порядок, потом подсела к столу с дневником. Я предполагала делать ежедневные записи в поездке, чтобы потом показать Коле, однако за всё время путешествия дневник так и остался почти нетронутым: на первых двух страницах сиротливо жались несколько коротких заметок, потом я забросила книжку на дно сундука и не доставала. Да и сейчас писать не особенно хотелось.
Говорят, ведение дневника приучает к аккуратности и воспитывает рассудительность, но мне казалось бесконечно скучным заполнять строки рассказами о том, куда я ходила и что делала. Может быть потому, что до сих пор ничего интересного со мной и не случалось?
С трудом дождавшись горничную с горячей водой, я, наконец, смогла освежиться и переодеться.
Мы спустились в столовую, где уже ждал накрытый столик, и мне вспомнился вечер на пароходе и душный зал с золотыми светильниками. Потом перед глазами развернулась пасть океана, вырывая из глубокой задумчивости.
Полина! позвала мама и стало ясно, что она окликает не в первый раз. Что с тобой?
Устала, соврала я.
Сегодня ляжем пораньше, пообещал папа. Чтоб завтра с утра сразу начать. Время на осмотр достопримечательностей у нас мало, нужно потратить его с толком.
Они заговорили о городе, но быстро сменили тему, принявшись обсуждать петербургских знакомых и папиных партнёров. Я слушала их вполуха, ковырялась вилкой в недоеденном паштете. В ту ночь на пароходе мне казалось, что решение принято и ничто не заставит меня изменить его, но прошло несколько дней и сомнения начали брать верх.
Отважиться на побег не так-то просто.
Несколько дней мы жили как по расписанию. Утром я спускалась в полупустую столовую, чтобы позавтракать в одиночестве, потому что родители не вставали так рано, затем мы ехали в город и заходили куда-нибудь перекусить, и я обычно заказывала фрукты или сок. После отправлялись смотреть достопримечательности. Частенько к нам присоединялись Её светлость и Валентина.
Мне нравились ослепительно-белые церкви с тяжёлыми шторами на входе, в каждой что-то необычное, каждая прятала в себе, как в шкатулке, какое-нибудь сокровище. Я не разбиралась в живописи, ещё меньше в итальянской, но мне нравился тот ореол загадочной древности, которым были овеяны фрески и камни. Папа нанял гида, русского студента, обучавшегося в Академии Художеств и приехавшего в Италию, чтобы изучать искусство и рисовать. Так поступали многие русские художники, Италия помогла им вкусить жизни.
Андрей бегло говорил по-итальянски, и, судя по тому, что извозчики и лоточники отлично его понимали, прекрасно изъяснялся на местном диалекте, этой смеси жаргонизмов и низкой брани, на котором говорила вся беднота. Андрея нашла Её светлость Бутурлина, которой, в свою очередь, юношу отрекомендовала старая подруга, приходившаяся последнему двоюродной тёткой.
Он писал дипломную работу, собираясь получить звание и признание в художественной среде, так что денег ему, разумеется, не хватало, а заказные работы отнимали слишком много времени, поэтому Андрей был рад нам помочь.
Художник оказался отличным рассказчиком: не занудствовал, много шутил, держался в рамках приличий и знал, когда и насколько можно их нарушить. Он в короткий срок совершенно очаровал моих родителей, а также графиню и Валентину. Мне Андрей тоже казался интересным человеком: юноша умел оживлять историю.
Боже мой, храм просто копия Казанского! воскликнула Валентина.
Мы стояли на главной площади города, перед белой базиликой, и впрямь напоминавшей Казанский собор своим полумесяцем нефа с колоннадой и треугольным портиком в центре, да ещё двумя статуями перед входом. Только у базилики было три шатрообразных купола: два по бокам и один большой в центре, да и колоннада отличалась довольно сильно, не говоря уже о прочих деталях. Однако какое-то общее сходство, несомненно, имелось.
Да, Вы правы, очень похоже, поддержал Андрей. Он, запрокинув голову, глядел на храм сощурившись и оскалив в улыбке верхний ряд зубов. Ничего удивительного: оба проекта в качестве прототипа брали Пантеон.
Я взглянула на художника, отметив что солнце Италии сделало его кожу очень смуглой, почти как ореховая скорлупа, а светлые волосы выбелило ещё сильнее.
San Francesco di Paola, с театральной торжественностью сообщил Андрей. Фердинанд Первый построил её в честь освобождения своих земель. Площадь и здание с колоннами спроектировал Леопольдо Лаперута с одобрения французского маршала Мюрата. По замыслу, грандиозный амфитеатр с колоннадой из почти полусотни столбов должен был украсить площадь, но Бурбоны вернули себе трон, Мюрат бежал и строительство прервали в самом начале. Фердинанд Первый, вернувшись в Неаполь, увенчал площадь храмом, посвятив его святому Франциску. Базилика обязана своим рождением трём творцам: Лаперуте, заложившему фундамент, архитектору Пьетро Бьянки, который переделал изначальный план итальянца, и Доминико Барбайе, возглавившему строительство в тысяча восемьсот шестнадцатом году.
Художник повернулся к храму и широким жестом указал на полумесяц колонн.
Только взгляните на точность линий, сдержанность и изысканность формы великолепный образчик неоклассицизма в Италии.
Вы так интересно рассказываете! прощебетала Валентина.
Я с досадой дёрнула носом. Интересно, как у неё получается вот так щебетать и хлопать ресницами, и притом не выглядеть полной дурой? Если я попробую вести себя так же, будет кошмар, а у неё мило и непосредственно. Мистика какая-то!
Piazza del Plebiscito являлась центром города и, соответственно, самой большой площадью Неаполя. Она расстилалась серым полотном свободного пространства, позволявшем любоваться зданиями во всей их красе. Противоположную сторону площади обрамлял королевский дворец. Длинный фасад с окнами, полукруглыми арками на первом этаже и часами в маленькой башенке над парадным въездом смотрелся представительно, но всё-таки несколько скромно. Впрочем, я, по-видимому, попросту избаловалась петербургскими видами.
Нам стоит спуститься в публичный сад, сказал Андрей, невозможно получить представление о Palazzo Reale, удовольствовавшись только видом с площади. Самый прекрасный вид открывается на дворец с набережной, тогда он взмывает над местностью, как орёл, расправивший крылья.
И где же ваш сад? спросила графиня, обмахиваясь старомодным веером, хотя такой уж сильной жары не чувствовалось. Да и откуда ей взяться в начале апреля?
Между морем и дворцом, ответил Андрей и обернулся к Валентине. Кстати, вам, возможно, будет интересно узнать, что кое-что петербургское здесь действительно есть: ворота в сад украшают копии коней с Аничкова моста. Николай Первый подарил их королю Неаполя.
Очень интересно. Но мы ещё хотели попасть на вулкан, напомнил папа.
По обычно спокойному лицу Валентины промелькнуло выражение неудовольствия, как пробежавшая по небу тучка.
Да-да, идёмте, подхватила матушка, иначе не поспеем к ужину.
Прогулки по городу быстро утомляли маму с папой, а графиня и вовсе давно упала бы в обморок, не будь улицы такими грязными. С моря нёсся запах рыбы и соли, иногда такой силы, что Её светлость зажимала нос платком, а потом отворачивалась и громко сморкалась.
На Везувий нужно ехать утром, заявил Андрей убеждённо, туда километров пятнадцать добираться, так что лучше вставать с рассветом.
Так далеко? удивилась графиня.
Мы уже распланировали день, вмешался отец. Что вы предлагаете, всё отменить и вернуться в отель?
Зачем же? Лучезарно улыбнулся художник. Есть идея: вместо того, чтобы подниматься к небесам, давайте спустимся под землю.
Он выдержал короткую паузу, чтобы убедиться, что мы достаточно озадачены, и продолжил:
Предлагаю отправиться в La Napoli Sotterranea.
Что это? спросила мама, удивлённо вскинув брови.
Подземный Неаполь, загадочно улыбаясь, ответил Андрей.
Извозчик довёз нас до площади Гаэтано с мрачной и строгой готической церковью. Сан Лоренцо Маджоре принадлежала францисканскому ордену и появилась ещё в эпоху Карла Первого Анжуйского. К зданию церкви примыкал монастырь, такой же старый, как храм.
Я никогда не слышала, что под Неаполем есть второй город. Подхватив подол платья, матушка выбралась из экипажа, с благодарностью кивнув подавшему ей руку художнику.
И не один, сударыня! Городу почти две с половиной тысячи лет! с весёлым смехом ответил Андрей. Неаполь заложили греки ещё до нашей эры. Там, внизу, можно увидеть, где римский город нарастает над греческим.
А это и вправду интересно. Можно пройти по раскопкам Помпеи, чтобы получить представление о древнем городе, но, погибший в кошмаре Везувия, древний город представлялся разрытой могилой, и что-то кощунственное было в том, чтобы ходить по нему. А внизу, под землёй, должно быть, совсем другое дело: там ты словно спускаешься в прошлое.
Хотя именно там мы должны были оказаться среди настоящих могил катакомб.
Дорогая, может, нам не стоит идти? с беспокойством обратилась к племяннице графиня. Тебе не сделается дурно? Там, должно быть, очень пыльно и душно!
Нет, что Вы, слабо улыбнувшись, покачала головой Валентина и вложила хрупкие пальчики в протянутую ладонь Андрея. Мне очень хочется взглянуть на подземный город.
Засмотревшись в ясные глаза Валентины, художник замешкался, и я, растерявшись, застыла в дверях экипажа. Но, когда он, опомнившись, протянул мне руку, уже спустилась сама. В конце концов, давно не восемнадцатый век, когда помощь даме была не просто красивым жестом, а необходимостью, чтобы дама не рухнула из кареты, запутавшись в юбках.
Странно, но до поездки мне не приходилось бывать в католических церквях, хотя ничего предосудительного в том не было, и никто мне не запрещал. Отчего-то не приходило в голову.
Поймав себя на этом наблюдении, я задумалась, а много ли ещё таких обычных вещей, которые я могла сделать и не делала? Не что-то экстравагантное или опасное, а самые обычные действия. Почему мне никогда не случалось заходить в католические соборы или в мечети? Есть в неурочное время? Прокатиться на омнибусе, погулять просто так, без цели?
Перебирая воспоминания, я с удивлением поняла, что изо дня в день делала одно и то же начиная с четырнадцати лет и, если бы не поездка, придуманная отцом, ритм жизни так и не сбился бы. Однако здесь у нас тоже очень быстро установился новый график, мы отправлялись на осмотр достопримечательностей, пили чай, ужинали, спали в одно и тоже время. Удивительно, как Андрею удалось убедить всех слегка изменить планы!
Погружённая в грустные мысли, я вошла в храм следом за остальными. Внутри, как предписывалось правилами Францисканского ордена, был один большой неф, как коридор тянувшийся к освещённому солнцем алтарю за стрельчатой аркой, и боковые капеллы. Справа и слева от высокой арки алтаря вглубь уходили два коридора с точно такими же, только маленькими, остроконечными арками. Коридоры, отделённые колоннадой, полукругом обрамляли алтарь.
Несколько надгробий с барельефами украшали церковь своей мрачной красотой, но одно особенно привлекало внимание. Резная рака парила над полом, опираясь на два высоких столбика в виде объёмных женских барельефов. Женщины, одетые в античные тоги, прижавшись спинами к стенам из листьев, изящными жестами поддерживали гроб; у ног одной из них расположились два младенца. Подножье сторожили два льва с оскаленными пастями. Гроб размещался между четырёх витых колонн, словно оплетённых золотыми цепями, завершавшихся башенками-навершиями, а над гробом поднималась остроконечная крыша в готическом стиле, с лепниной и арочным обрамлением. Арку украшал плоский барельеф с изображением райского сада и взлетающей ввысь душой, и под самым остриём какой-то зверь, читающий книгу, заключённый в цветок из трёх круглых лепестков.
Саркофаг производил впечатление готического собора в миниатюре, к чему, по-видимому, и стремился скульптор. Крышка раки изображала лежащую женщину в длинных одеждах и со сложенными на груди руками. Точность и аккуратность резьбы создавала впечатление, будто мрамор просто тёк, обретая форму, а после застыл. Кем могла быть та, которой посвятили столь пышное убранство после смерти? Может она, покровительствовала искусствам, или запомнилась мудрой правительницей. К сожалению, я плохо знала историю Италии.
Кто здесь похоронен? спросила я.
Екатерина Австрийская.
А кем она была?
Она чуть не стала женой императора Священной Римской империи, ответил Андрей, но бедняга был убит и Екатерину выдали за Карла, герцога Калабрии, а через семь лет она умерла, не оставив потомства. Карл женился на Марии Валуа, от которой у него были дети, но королём так и не побывал, отправившись на небеса раньше собственного отца. В некотором роде Екатерине повезло она не стала матерью Джованны Первой, распутной королевы Неаполя.