Ольга стала расстёгивать пуговицы. Да пальцы замёрзли, слушались плохо. Она сердито встала, только один шаг шагнула, и неловко так вышло хлоп коленкой о буфет! Больно ей было, а больше обидно; уткнулась носом в уже облупившуюся немного белую буфетную стенку, заплакала.
Можно сказать, наревелась вдоволь. Не для кого-нибудь ныла, не напоказ, как часто бывает у девочек, а просто сама по себе И только успокоилась, когда подумала: «И так всё пальто мокрое».
Есть, конечно, не стала. Это уже для показа, назло. Мама придёт сразу же увидит, спросит. А пусть спрашивает!.. Ольга ей тоже хорошо ответит. В смысле как надо!..
Было время садиться за уроки. Ольга переоделась в сухой халатик. А чулки снимать не стала, хоть и мокрые были. Подумала: «Пусть, пусть заболею!» Тоже назло.
Из окна непривычно дуло. Дождь и ветер не прекращались. На лоджии, в доме напротив, дралась сама с собою серо-синяя ковбойка, вывешенная на балконе. Ольгу познабливало Батареи, что ли, топятся плохо?.. Она пощупала рукою батарею. Горячая. И опять подумала: «Заболею». И стало жаль себя
Уроки на этот раз, как ни странно, делались даже легче обычного. А может, это было не так уж и странно. Ольге некого было бояться, что ошибку сделает или грязно напишет. Ведь раз она заболела, значит, в школу завтра не пойдёт. Значит, и уроки учить незачем. Ольга их учила сейчас просто так, для себя. Оттого и получалось!
На закуску ей оставалось чтение стих выучить. Ольга влезла на диван с ногами, укрылась шалью. Мама говорит, она ещё от бабушки осталась. Чёрная шерстяная шаль в широкую белую клетку. Она хоть и тонкая, а тёплая. Её бы уж, честно говоря, выкинуть давно пора, вся латаная-перелатаная. Как-то однажды мама целое воскресенье на неё убила: наставила, наверное, штук десять чёрных шерстяных заплат (из куска старого платья). А дырочки поменьше заштопала. И опять стала шаль! А что? Пусть живёт в доме. Всё же бабушкина память
Начало темнеть. Ольга лежала на диване под тёплой шалью тихая, успокоенная, с выученным стихом в голове, с готовыми уроками. В доме напротив начали разноцветно загораться окна. Стали видны комнаты и люди в них. Ольга уже, кажется, и не сердилась. Просто она лежала и ждала. А потом уснула.
* * *
Снилась ей разная чепуха. Как в неисправном проигрывателе, перескакивало с одного на другое. Наверное, это болезнь входила в её тело простуда. Ольга часа два проспала и ни разу не проснулась. А это тоже не очень-то хороший признак сонливость.
Мама пришла и сразу обо всём догадалась. Сначала увидела мокрое пальто, затем в кухне скомканную записку и нетронутый обед, затем в комнате спящую дочку. Дотронулась губами до её лба подозрительный оказался лоб.
Ольга проснулась, было темно. Однако она сразу почувствовала, что здесь мама. А потом и увидела вот она сидит рядом с нею.
Доча ты моя, доча! сказала мама и провела рукою по Ольгиной щеке.
Ольга поймала эту руку, уткнулась в неё и заплакала. Так легко это вышло, так сразу
Ну ладно, сказала мама. Ну что ж теперь поделаешь? Ну прости. Больше не буду.
Но горько прозвенели эти последние слова, будто в маме тоже пряталась какая-то обида. Ольга даже плакать перестала.
Я ж тебя ждала, сказала она как бы в своё оправдание и шмыгнула носом. А ты не шла.
А я знаю. Я и говорю: прости меня, извини.
И опять то же! Опять Ольга насторожилась. И даже сердце заныло. Но не так, как раньше, не за себя, а за неё. Однако что сказать сейчас и дальше, как поступить, Ольга не знала. Потому что не понимала, что произошло
Можно, я свет включу? спросила мама. Только ты глаза прикрой на минутку, пока не привыкнешь.
Загорелся свет. Ольга аккуратно, по щёлке открыла глаза. Но сейчас же опять их закрыла.
Что? озабоченно спросила мама. Режет, да? Ну это уж точно простыла
Она открыла тумбочку, сразу запахло лекарствами и резиновой грелкой. Мама достала градусник, стряхнула его, сунула Ольге под мышку. Градусник был холодный, но почти тут же согрелся.
Мама сказала:
Я знаешь где была?.. Я в кино ходила. (У Ольги опять заныло сердце.) Один человек, мой знакомый, билеты купил. Я даже и знать ничего не знала, пока он не позвонил.
Ольга вспомнила торопливую записку. Да, верно, она не знала ничего А зато как спешила-то, как спешила! Опять в душе шевельнулось что-то вроде обиды. Она сказала:
А какой человек?
Ты не знаешь. Один мой друг хороший Мы с ним долго не виделись. А теперь вот раз и повстречались месяца два назад Хочешь, домой его позову, познакомитесь Мама замолчала на минуту. Но чувствовалось: ей хорошо говорить об этом.
А у Ольги всё время на душе было как-то неспокойно.
Ну так как? начала снова мама. Давай, пусть он придёт Он вообще-то лётчик. Правда, тебе это не так интересно. Вот если б ты мальчишкой была Замолчала, но тотчас бросила вслед убегающим тем словам: Ну что? Пусть придёт?..
Я пока не знаю, сказала Ольга.
Она и правда не знала, что сказать. Внутри много всякого копошилось и толкалось. Но слов для этого не было вот и всё. Она не собиралась маму обижать, ни этого её лётчика
А мама поняла всё по-своему. Сказала спокойно:
Ладно, разберёмся!
Но сразу видно было, что она сдерживается, старается быть спокойной. А уж Ольга знает: сдерживайся не сдерживайся всё равно это наружу выйдет. Она так и хотела сказать маме, но как-то замялась, промедлила минуту. И мама сама успела спросить:
Как твои подшефные?
Ольга начала рассказывать про старика ботаники, про Огонькова. Сперва у неё выходило как-то скучновато. И скучным голосом. Всё помнила, как мама сдерживалась А потом, когда начала про огоньковские планы, уж всё на свете другое забыла.
В конец своего длинного говорения Ольга вдруг ясно почувствовала, что у неё болит голова. Там, где лоб и виски, но только изнутри, запрыгал тяжёлый мячик. Это по жилам билась кровь. А больная голова слышала.
Ольга замолчала. Но голова всё болела и болела ровным огнём. Мама посмотрела ей в глаза, и вздохнула, и щекою прижалась к её щеке.
Как тебе много думать приходится, доча! Какая ты у меня умная вырастаешь!.. Только вот гриппом из-за мамки заболела
И не из-за какой не из-за мамки
Я же знаю, что из-за мамки: обиделась и заболела
* * *
Ночью было ей не очень-то хорошо. Всё время прыгал и вертелся перед глазами какой-то блин, не то мяч. И жужжал, стрекотал как сумасшедший Что же это было? Может, болезнь? Она металась по Ольгиному телу, а за ней гонялись лекарства и малиновый чай. И шерстяные носки с насыпанной внутрь горчицей тоже были против неё. Тёплое одеяло, и лимон, и горчичники всё, всё было против неё. А болезнь-простуда пыжилась, бесновалась, дулась и наконец вдруг лопнула. И больше её не стало!..
Ольга проснулась среди ночи. Она была мокрая как мышь. Только губы шершавые и сухие. Одеяло навалилось на неё, тяжёлое, как земля. Ольга сказала:
Мама
Не сказала, вернее, просто губами прошевелила, потому что почти никакого звука у неё не получилось. Но мама сейчас же услышала её. Сунула руку под одеяло и сразу всё поняла. Достала новую пижаму и новую наволочку, дала попить тёплой воды с лимоном. Повернула Ольгу на правый бок носом к стене.
Лёгкий запах свежести и прохлады струился от пижамы и наволочки, танцевал вокруг Ольги, окутывал лёгким покрывалом. Потом её подхватила тёмная и бескрайняя река спокойного сна, подхватила и понесла, понесла нашу подружку, словно совсем маленькую лодочку
* * *
Утром пришла Галинка. Вернее сказать, не утром, а после короткого своего первоклашкинского учения. Но для Ольги это было самым настоящим утром.
Она проснулась поздно, с пустой стеклянной головой. Ничего не болело, только слабость была, вот и всё.
Проснулась и сейчас же обнаружила тазик тёплой воды, полотенце, яблоко, два бутерброда с ветчиной и завёрнутую в мохеровый шарф большую эмалированную кружку какао. Прямо на шарфе лежала записка: «Осторожно! Здесь какао!» Дальше было написано, чтоб она умывалась, завтракала и лежала. А вставать можно только в крайнем случае если захочется в кое-какие места. Тогда нужно надеть халат. Он висит на кровати. И подпись: «Целую. Мама». На спинке кровати действительно висел халат.
У второклассников не так уж часто бывают свободные утра. Да и откуда им взяться? Как восемь часов будь любезен в школу. Причём утром бывают обычно самые трудные уроки: арифметика или русский. И контрольные всегда на первых уроках бывают, на самых утренних. В общем, утро нелёгкое для второклассников время!
По всему этому Ольга очень хорошо сейчас чувствовала спокойную праздничность своего положения. Она не спеша умылась, вытерлась. Полотенце было мягкое, мохнатое!.. (Эх, только чего мама забыла это расчёску!) Потом сжевала один бутерброд и какао больше полкружки отпила. Даже пот её прошиб от такой громадной работы.
Она опять легла, положила руки за голову. Ей хотелось подумать про маму. Не про лётчика того вчерашнего, а именно про маму. Про то, например, как она встала сегодня утром тихо-тихо, на цыпочках и побежала за ветчиной и за молоком для какао, за яблоками. Ольга хорошо знала, что у них есть в холодильнике, а чего нет. Этих трёх вещей там вчера точно не было!
А потом мама закрыла дверь в кухню, чтоб весёлые запахи какао не разбудили Ольгу. А дверь-то в кухню хорошо не закрывается. Её прикроешь, а она скрипнет и отползёт на место. Да ещё пристукнет ручкой о стену! Значит, маме пришлось подсовывать бумажку или столовое полотенце
Здесь как раз и брякнул звонок у дверей. И не успела Ольга про маму додумать. Вскочила с постели ноги сразу попали в тапочки, побежали к двери Стоп!.. Подумала: «Вдруг мама, а я в одной пижаме». Бросилась назад, халат надела Но от суетни, от бега вдруг голова у неё закружилась, пол начал уплывать, словно льдина, белое большое окно почернело. Ольга легла на кровать лицом в подушку. Так страшно стало Сердце билось тяжело, медленно. Не билось, а прямо камни ворочало!..
Снова робким голосом брякнул звонок. Ольга подняла голову. Уже всё почти прошло: и звон в ушах и в груди сладкое, тоскливое нытьё. Только перед глазами ещё летали синие хлопья. Она прошла по комнате сквозь этот синий снег, открыла дверь
Ни с кем ей так легко не было, как с Галинкой. Вот не виделись они пять дней, почти неделю, и, конечно, не по Галинкиной вине. Это Ольга всё была занята: с Огоньковым, да с мамой, да со стариком ботаники. А Галинка ничего! Не обижается. Потому что Ольга для неё старшая.
Галинка вошла, увидела, что Ольга в пижаме и в халате.
Ой! Заболела, да?
Она уже была у Яковлевых раза два. Но по-прежнему вела себя робко и неуверенно, словно в кабинете директора. К каждой вещи она относилась, будто к музейному экспонату. Почти ни до чего не дотрагивалась. А уж если и дотрагивалась, то просто, как говорится, в полпальчика. Может быть, это из-за Ольгиной болезни. А может, и просто из-за непобедимого какого-то страха. Ольге смешно стало:
Ну чего ты? Давай садись!
Вообще-то Галинка не такая уж тихая. Ей на переменах замечания делают куда больше, чем другим первоклассникам. А сейчас ну как будто кролик подопытный! Спрашивается: чего трястись? Видит же квартира пустая. Ни мамы, никого
Ольга легла, опять закинула руки за голову. Галинка робко сидела на стуле. Младшая подружка Неужели и Ольга так дрожит перед Огоньковым и стариком ботаники? Да быть того не может! А вообще-то вообще-то сама за собой никогда не замечаешь!
Ольга прямо чуть ли не с ужасом рассматривала Галинку: «Неужели и я так?!»
А Галинка сидела, сидела. Но ведь нельзя же молча целый час сидеть! И наконец она вымучила:
У тебя голова болит?
Болит! неожиданно наврала Ольга.
Ну, я тогда домой?..
Ольга кивнула и повернулась к стенке как будто спать. Потом крикнула громко:
Только дверь прихлопни получше!..
Вот до чего же это получается странно! С Галинкой так хорошо дружить тихо, спокойно. А неинтересно!.. Когда в путешествия ходят, ещё ничего. Даже можно сказать хорошо. А без путешествий Ну что это? Сидит дрожит, как овечий хвост.
А если взять Огонькова с ним-то очень даже интересно. Огоньков у всей школы на виду, хотя, конечно, и не за хорошее. У всей школы на виду, а дружит с Ольгой!.. Это тоже не так себе! Мог бы с любым шестиклассником подружиться или даже с семиклассником. А он с Ольгой!
Но зато Огоньков уж такой выпендрюля. Он тебе и одного слова просто так не скажет С Огоньковым дружить интересно, но только часто на него обижаться приходится. И много терпеть.
Думает Ольга, думает И деревенских своих подружек припомнила. И Светлану. И даже из детского сада одна девочка мелькнула перед глазами Вот уже сколько друзей, оказывается, было у неё. Но раньше всё как-то спокойно обходилось. А теперь: с одним поругается, с другим скучно, с третьим сердце ноет
Легка на помине, на следующий день Светлана позвонила. Сказала:
Алё, здравствуйте Это Ольга? А это Карасёва Светлана. Мне Наталья Викторовна сказала: если уроки делать можешь, то я принесу
Ольга услышала в трубке какое-то шебаршение и потом не то смех, не то шёпот, не то кашель Она поняла, что там у телефона, рядом со Светланой стоит Таня Лазарева. Ну и пусть! Господи, ей-то, Ольге, это совершенно неважно. Она сказала:
У меня заразная болезнь. Продиктуй мне по телефону.
Светлана, видно, растерялась:
А мне а мы новые примеры прошли. Мне велели тебе показать.
Не беспокойся!
Хм! Я и не беспокоюсь. Записывай: номер сто двадцать.
Погоди! Хотя бы я карандаш возьму!..
Светлана быстро и сердито выговорила в трубку все задания, словно бросила горсть гороху по каменной лестнице: тра-та-та-та-та! Ольга едва успевала писать Да, вернее, и не успевала. Одни только первые буквы. Вместо «русский язык» «р», вместо «чтение» «ч». И так цифры записала, что и не разобрать: то ли семь, то ли два, то ли шесть, то ли ноль. Но Светлану не перебивала, не просила помедленней. Очень надо!
Ты пишешь там?
Пишу-пишу, ты диктуй.
Хм, пожалуйста!..
Когда Светлана наконец кончила, пальцы у Ольги стали, кажется, деревяннее, чем сам карандаш, устали, болели, не слушались
Всем передавай привет! успела крикнуть Ольга.
Хм! опять фыркнула Светлана. Передам
С чего это она так фыркать взялась?.. Раньше вроде совсем не фыркала. А теперь фыркает.
Пальцы потихонечку оттаивали, распрямлялись. Она ещё потрясла ими на всякий случай, чтоб уж всё прошло, ни одной иголочки в руке не осталось Хотела сразу взяться за уроки. Как-никак три дня прошло соскучилась по своим книжечкам. Но не взялась. Только притащила портфель на диван и остановилась призадумалась.
Стали её разбирать сомнения. Стала Ольга думать, что, может быть, Светлана специально звонила Специально вызвалась! Наталья Викторовна, наверное, сказала, что Яковлевой Ольги нету уже три дня, «надо узнать, ребята». И тогда Светлана может быть! руку подняла и сказала, что она позвонит и зайдёт, потому что у неё даже телефон записан И потом волновалась, разыскивала по карманам две копейки (у них в квартире телефона нет). Ольга бы, наверно, ужасно волновалась
И не было никакой Тани Лазаревой! Конечно, не было! Светлана одна звонила! Она снова хотела подружиться
Ползли неприятные мысли, царапали, царапали Ольгино сердце Что говорить, жалко Светлану! Всё же она была хорошая подружка. Как чего-нибудь придумает за ней и не угонишься!
Когда дружишь, не так уж весело в подчинении ходить и не так уж весело самой начальницей быть. А вот со Светланой они именно что ровно стояли как две взрослых Ольга вздохнула: вспомнила, из-за чего они поссорились, из-за Огонькова. А раз так, значит, и думать о Светлане больше нечего. Вот хоть заплачь, а нечего!..
Огоньковых же она не бросит!
* * *
Это случилось в тот день, когда она совсем уже поправилась, свободно разгуливала по комнате. Но ещё с опаской поглядывала на улицу. И хотелось выйти, и было как-то боязно
А погода вдруг установилась необыкновенная. Дожди перестали, прояснилось. В небе были солнце и синева.