Надеюсь, перед этим он вымоет руки, сказала мадам с мрачной насмешкой.
Анна ничего не ответила.
Хорошо, что вы зашли именно сейчас, сказала она.
Мари-Александрин повернулась, и ее корсет скрипнул.
Я тоже так думаю. Я пришла попросить вас
Вы знаете, что читают дети? перебила Анна. Нужно что-то предпринять.
Она рассказала об увлечении Жана и Анриетты. О собранных газетных вырезках и о том, какую грязь обнаружила в этих строчках.
Разум детей извращает не только излишняя сентиментальность. В этих историях рассказывается о кровосмесителях, насильниках, сквернословах и просто омерзительных злодеях. Эти истории читают лишь люди с помутившимся рассудком. Анна указала на бумаги, лежащие на полу. Посмотрите сами. Я проверила эти страницы. Больше вынести мне не под силу.
Мадам Шмалёр наклонилась, придерживая рукой заколотые волосы. Она собрала страницы и осмотрела их.
Откуда эти черные линии? спросила хозяйка дома.
Я собирала эту грязь кочергой, объяснила Анна. Прошу вас, мадам. Поговорите с детьми. Если они спрятали и другие истории, нужно их найти, иначе мои уроки будут напрасны.
Мари-Александрин Шмалёр поднесла кипу бумаги ко рту и подула на нее. Вытащив из платья кружевной платок, она осторожно коснулась им верхнего листа. К тонкой белой ткани пристала сажа.
Что вы делаете? спросила Анна.
Пытаюсь очистить тексты. Я пришла из-за них. Я читаю истории Дюма каждый вечер перед сном. Сегодня я пошла за вырезками, а комод оказался пуст. Жан рассказал мне, что газеты у вас. Где остальное?
Глава 10. Париж, дом семьи Шмалёр, ноябрь 1851 г.
Ветер поднимал зыбь на лужах и трепал кроны деревьев. Анна еще раз прищурилась из-за капель дождя на очках и посмотрела на дом Шмалёров. Столько всего произошло с тех пор, как мадам Шмалёр обнаружила, что ее любимые истории стали добычей огня. Анна громко отстаивала свою правоту, а после в ярости покинула дом Шмалёров. Она побывала у жандармов и у цензоров. Она призвала к ответу самого Дюма в его проклятом шато и в конце концов столкнулась со своим собственным прошлым в образе магнетизёра Этьена Леметра. Теперь Анна снова стояла перед домом Шмалёров, и ей казалось, что она никогда его не покидала.
Лоран, слуга, впустил Анну и Иммануэля. В коридоре с изогнутой лестницей царила тьма. Лишь через открытую дверь слева падал свет цвета переспелых апельсинов. Анна сказала Иммануэлю ждать и сама подъехала к двери. Комната за ней была оклеена красными шелковыми обоями. Фисгармония[32] ждала музыканта. На потолке на четырех серебряных цепочках висела лампа из красновато-коричневого стекла. Мари-Александрин и Олаф Шмалёр сидели в зеленых креслах и читали: она книгу, из которой торчали четыре закладки, он газету. Это был «Мушкетер».
Анна остановилась на пороге и, чтобы обратить на себя внимание, тихо постучала о дверной проем. Мадам Шмалёр опустила книгу. Ее муж сложил газету так быстро, как будто уже давно ждал этой минуты.
Где вы были? тоном судьи спросила хозяйка дома.
У меня были неотложные дела, сказала Анна. За пределами Парижа.
Жан и Анриетта пропустили урок, продолжила Мари-Александрин. Ее губы казались потрескавшимися. Захлопнув книгу, она положила ее на колени. Потому что их учительница не явилась.
Извините меня, сказала Анна. Но это дело касалось и детей, и
Приходила полиция, прервал ее Шмалёр. Жандармы спрашивали, проживает ли здесь дама по имени Анна Молль. По их словам, вчера вечером к ним в участок заходила молодая женщина, чтобы дать показания против Александра Дюма. Господа из жандармерии хотели проверить данные этой дамы. Представляете, какие пойдут разговоры?
Анна почувствовала глубокий стыд.
Я не знала, что служащие поднимут такой шум, сказала она.
Анна положила руки на колеса инвалидной коляски. Ей захотелось выехать из комнаты, но она сдержалась.
А я не знала, что мы привели к нам в дом молодую даму с бредовыми идеями, продолжила мадам Шмалёр.
Я пойду к соседям и все объясню, предложила Анна.
Чтобы слухи расползлись еще больше? Об этом не может быть речи. Но вы могли бы объяснить, что сделали дальше, прошипела мадам Шмалёр.
Анна зажала язык между зубами. Выходит, Шмалёры знают и об ее визите в цензурное ведомство. Она надеялась, что Олаф Шмалёр ее поддержит. Но хозяин дома, наклонившись вперед, сидел на краю кресла и разглядывал свои сцепленные ладони.
Вы молчите. Тогда я расскажу историю до конца сама. Вы подали жалобу на месье Дюма в цензурное ведомство. И даже это вас не удовлетворило. Вам хотелось видеть, как жертва истекает кровью, и вы досаждали цензорам до тех пор, пока те не отвезли вас домой к этому чудесному человеку. А там вы
Я знаю, что я сделала, громко сказала Анна. Все это было на благо ваших детей.
Она подъехала вплотную к Шмалёрам. Хозяйка дома вжалась в кресло. Анна взяла книгу у нее с колен и «Мушкетера» со столика, покрытого красным войлоком.
Успокойтесь. Анна отодвинулась назад. Я поехала к месье Дюма, потому что он попирает литературу. Графиня подняла книгу и газету. Он уничтожит все, чего писатели достигли за столетия. Он пишет не для того, чтобы нести людям свет, а чтобы обогатиться. Для него книги не более чем товар.
Она бросила книгу и газету, и те с хлопком упали на паркет.
Прежде чем вы меня уволите, позвольте мне дать вам один совет. Если истории Александра Дюма и впредь будут сопровождать Жана и Анриетту на жизненном пути, то ваших детей ждет сомнительное удовольствие. Они познают учащенное сердцебиение одинокого читателя и нежную слезу одинокой читательницы, но не почувствуют, каково это быть в надежных руках в великой общности человеческого разума.
Видишь, Олаф? Голос мадам Шмалёр задрожал от удовольствия. А я говорила тебе, что немцы смотрят на французов свысока. Она вскочила и подняла книгу, оставив газету на полу. Выходя, хозяйка тихо сказала: Проследи, чтобы эта дама сегодня же покинула наш дом.
Когда мелкие шаги Мари-Александрин стихли, Олаф Шмалёр откинулся в кресле, как срубленное дерево. Его руки тяжело опустились на ручки кресла.
И что мне теперь делать?
Ничего, сказала Анна. Я уйду сама. Тогда вам не придется меня увольнять, а ваша жена все равно будет довольна.
Позвольте мне хотя бы выплатить вам жалованье за три месяца, сказал он. На обратный путь.
Деньги Анне бы не помешали. В кошеле у нее оставалось всего двести франков. Однако она покачала головой.
Я не могу этого принять, сказала она. Потому что пока не собираюсь возвращаться в Карлсруэ.
Куда же вы направитесь?
Анна задумалась о том, что могла бы рассказать Шмалёру, и решила ответить расплывчато.
У меня остались нерешенные дела в Париже. Произошедшее здесь вернуло меня на путь, на который я должна была вступить еще десять лет назад.
Я не понимаю вас, графиня.
А я от всего сердца желаю, чтобы вам никогда и не пришлось этого понять. Вот что: я бы хотела забрать газету. Вы не возражаете?
Подняв издание, Шмалёр отдал его Анне.
Спасибо, сказала она. Прощайте, месье Шмалёр.
Анна покинула комнату, несколько раз толкнув колеса. Шмалёр не пошел за ней. Иммануэль отвез ее в покои. Две из трех дорожных сумок все еще были не полностью разобраны, поэтому упаковать ее пожитки не заняло много времени.
Когда Иммануэль понес багаж в карету, Анна открыла сумку, оставшуюся в комнате. Из бокового отделения торчала деревянная рукоятка терцероля. Она вытащила пистолет. Оружие у нее в руке ощущалось так же инородно, как перед крепостью Дорн, когда Анна стреляла из него в Леметра. Тогда графиня была слишком юна, чтобы свершить возмездие. Она колебалась. Поэтому злодей и сбежал. На сей раз ему это не удастся. Анна достала мешочек с порохом и свинцовые пули и высыпала порох в ствол. Оторвав из газеты полоску бумаги, она скомкала из нее шарик. Его она сунула в ствол пистолета, а за ним свинцовую пулю. В конце она запихнула внутрь еще один бумажный шарик. Анна улыбнулась. Она научилась обращаться с оружием у Тристана. Выстрелами Анна отпугивала птиц с виноградников. Но Тристан всегда клал в пистолет только порох и бумагу.
Послышались шаги. Возвращался Иммануэль. Анна убрала пистолет в корзину сбоку от инвалидной коляски. Она закрыла крышку, застегнула кожаный ремень и подняла глаза на Иммануэля. Казалось, слуга ничего не заметил.
Мне найти нам отель? спросил он.
В его голосе звучало беспокойство. Он был хорошим человеком, и Анне было непросто хранить от него тайну.
Мы едем на улицу Ришелье, туда, где у входа ждет толпа.
«Там, подумала Анна, будет видно, понадобится ли мне отель».
Глава 11. Париж, Лувр, декабрь 1851 года
В тот день в Лувре, похоже, собралось пол-Парижа. В коридорах музея толпились дамы с надушенными зонтиками, джентльмены в туго натянутых перчатках. Молодые пары рука об руку прогуливались по картинной галерее и перешептывались, пожилые пары тяжело ступали друг за другом и молчали. Студенты художественных институтов сидели на принесенных ими деревянных ящиках и пытались скопировать Караваджо и Рембрандта угольным карандашом. Рабочие двигали через залы монументальные статуи, чтобы пополнить недавно открытую ассирийскую коллекцию. Сквозь стеклянную крышу галерею заливал молочный свет. Надо всем парили тишина церковной службы и довольство изумленных.
Быстрые шаги Александра эхом отражались от стен, сотрясая сонливость галерей. Где же залы с египетской коллекцией? Этому музею решительно недоставало указателей. С полчаса Дюма блуждал взад и вперед между Античностью и Возрождением, а снаружи его ожидало богатство Нового времени. Вот бы поскорее заполучить амулеты!
Александр шагал по залам так торопливо, будто его преследовали. Однако ему удалось отделаться от недоброжелателей, нагрянувших к нему утром. Банкиры согласились на задаток в пятьдесят тысяч франков. Цензорам Дюма сунул готовые к печати статьи с «фабрики романов». Прунель он дал три тысячи франков для Анри, а наемным писателям повысил жалованье. Вот только загадочную даму в инвалидной коляске он обольстить не сумел. Женщина поспешила к карете и уехала вместе с цензорами. Такое поведение встревожило Александра. Раз уж она не взяла денег, то могла хотя бы его отчитать. Тогда бы он знал, чего от нее ожидать. Но иностранка просто сбежала, и это беспокоило сильнее армии судебных исполнителей и целого судна незаконнорожденных детей.
Погруженный в свои мысли, Дюма натолкнулся на что-то большое. Грудь пронзила боль. Статуя качнулась. Он обхватил ее и смог вернуть произведение искусства в равновесие.
Руки прочь от нашей Хатшепсут!
К Дюма спешил мужчина огромного роста. На нем был темно-синий сюртук с желтой каймой. Его голова по форме походила на ящик. Глаза казались просто нарисованными черточками. Прилизанные темные волосы напоминали прическу греческой бронзовой статуэтки.
Александр отпустил статую, отпрянул и посмотрел на произведение искусства, которое чуть не сбил. Дюма не разбирался в египетском искусстве, но готов был сам назваться фараоном, если это изваяние родом не с берегов Нила настолько явно было его происхождение.
Вы что, сластолюбец? надзиратель встал между Дюма и статуей. Я много раз видел, как посетители трогали тысячелетние произведения искусства потными руками. Но прижиматься к женщине-фараону невиданное кощунство. Убирайтесь!
Это же месье Мариетт!
Вы хранитель египетской коллекции, заметил Александр.
И я буду защищать эту коллекцию шпагой и пистолетом. Уходите прочь, вы, осквернитель достопочтенного искусства! Или вы собираетесь и дальше посягать на наши мумии?
Вы думаете, я изнываю от скрытого сладострастия при виде холодного камня? Александр поправил жилет. Месье! Я люблю женщин. Но у этой штуки, он посмотрел на статую, возвышавшуюся у него над головой, даже нет груди.
Вы оскорбляете одну из величайших женщин в мировой истории. Королеве Хатшепсут пришлось притворяться мужчиной, чтобы претендовать на трон.
Я бы тоже притворился женщиной ради того, чтобы вы послушали меня хотя бы минуту, сказал Александр. Я Александр Дюма. Вы меня не узнаете?
Дюма? Куратор еще сильнее сузил и без того узкие глаза. Он вытащил из кармана жилета пенсне и нацепил его на нос. Это действительно вы, клянусь синим резцом Рамсеса! Вы пьяны?
От счастья, месье Мариетт, потому что я могу предоставить музею деньги.
Если вы пришли купить Хатшепсут, то я вынужден вас разочаровать. Мы и так сократили выставочную площадь, потому что Министерству финансов понадобилось несколько помещений. Если я теперь отдам и наши лучшие экспонаты, мы опустимся до уровня краеведческого музея.
Это заманчивая мысль поселить эту египтянку в моем шато. Но я пришел за вещицей куда менее значительной. Несколько лет назад я продал вам три амулета, которые мой отец привез из Египта. Вы помните?
Александр вытащил табакерку «Доппельмопс» и протянул ее хранителю. Мариетт взял понюшку. Нюхательный табак, казалось, помог ему вспомнить.
Конечно. Вы принесли мне три бронзовых подвески. За это я заплатил вам погодите десять тысяч франков кругленькую сумму. Вы хотите деньги назад?
В каком-то смысле. Дюма чуть заметно улыбнулся и тоже взял понюшку. Мне нужны амулеты. За них я дам вам десять тысяч. Десять тысяч за каждый диск. Он хлопнул месье Мариетта по плечу. У вас, могу поспорить, нечасто бывают такие дни, месье. Идите же! Принесите амулеты. Тогда я открою бутылку шампанского дАй. Пусть игристое вино течет рекой!
Но Мариетт, казалось, не был рад такой внезапной денежной благодати.
Тридцать тысяч франков? спросил он. Вы серьезно?
Я понимаю, из-за такой щедрости вы сомневаетесь в моей добросовестности. Но это правда. Деньги у меня с собой. Александр хлопнул по карману пиджака. А теперь несите амулеты, Мариетт!
Я бы отдал вам подвески. Мариетт понизил голос. Но у меня остался только один экземпляр. Остальные я перепродал.
Александр схватил хранителя за руку.
Вы мелкая душонка, месье! Как вы посмели разодрать на части и разбазарить наследство моего отца? Эти предметы должны были храниться в музее.
Они по-прежнему в музее. Но не все из них именно в этом, сказал Мариетт.
Дюма сжал руку хранителя. Тот тщетно пытался освободиться из его хватки.
Бросьте шарады! Дюма повысил голос. Где амулеты, спекулянт?
Мариетт высвободился и потер руку.
Десять тысяч франков, которые я вам дал, проделали у меня в казне дыру, которую мне нужно было заткнуть. Вы оставили мне три одинаковых диска. Три! Вот я и продал два, чтобы немного компенсировать убытки.
Сколько вы получили? Александр не был уверен, что хочет услышать ответ.
По двести франков за каждый, ответил Мариетт.
Я беру свое обвинение обратно, сказал Александр. Вы не мелкая душонка. Вы неудачник. Где амулеты сейчас?
Британский музей недавно переехал, и в новых помещениях было много места для сокровищ египетского искусства. Англия скупила почти весь художественный рынок.
Стало быть, один амулет в Лондоне? пробормотал Александр. Для него это было то же самое, что на Луне. Но, вероятно, он все-таки сможет достать второй амулет.
А другой в Санкт-Петербурге, ответил Мариетт на вопрос Дюма. В Эрмитаже крупнейшем музее России.
Я знаю, что такое Эрмитаж, перебил его Александр. Всего несколько месяцев назад он сам опубликовал в своей газете статью, восторженно сообщавшую, что Петербургский музей наконец-то открыли для всех посетителей. И я знаю, как далеко он находится.
Выходит, амулетов номер два и три ему не видать а вместе с ними и миллиона франков.
Где оставшийся амулет? спросил Дюма.
Он здесь, в хранилище. Куратор отшатнулся от Александра. Но я не собираюсь его продавать. Ни за какие деньги.