Елена Логунова
Ванна с шампанским; Кактус Нострадамуса
© Логунова Е.И., 2014
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014
Ванна с шампанским
1467 год, Рим
Преступник был не один, но его преследователи об этом не знали.
Первый вор выскользнул из дворца и сумел обойти стражу, но уже в саду имел несчастье столкнуться с госпожой. Та как раз совершала вечернюю прогулку, ища вдохновения для сочинения очередного сонета, и, разумеется, не могла не узнать свою собственную шкатулку с резным гербом на крышке и дорогими украшениями под ней.
Спрятать шкатулку за пазухой щуплый вор не мог, ибо размеры ее вполне соответствовали степени фамильного пристрастия к драгоценностям все Медичи поголовно были одержимыми коллекционерами и имели отличный вкус.
Лукреция Торнабуони де Медичи была еще и очень умной женщиной. Она без труда сообразила, что все это означает а именно, неправедную попытку лишить ее любимых украшений, и без единого звука разминулась с вором, но сразу же подняла на ноги стражу.
Однако погоня настигла преступника не раньше, чем он встретился с сообщником.
Встреча прошла в обстановке, которую нельзя было бы назвать теплой и дружеской. В результате ее первый вор принудительно обменял резную шкатулку на перерезанное горло и скатился с откоса на оживленную улицу, где его нашли только утром.
Второй преступник потерял время, подбирая с земли рассыпанные в ходе стычки украшения, и спустя четверть часа был схвачен в сотне метров от места гибели сообщника.
Госпожа Лукреция получила обратно все свои драгоценности, кроме одной.
Втоптанная в землю в пылу борьбы, небольшая вещица затерялась в политой кровью почве и в веках.
Пять с половиной столетий спустя, Россия
Вот и все, Кулебякин! Имей в виду я ставлю точку! проорала я и, выскочив из квартиры, шарахнула дверью так, что со стены посыпалась штукатурка.
Прорвавшись сквозь завесу известковой пыли, я проскакала вниз по лестнице и ворвалась в отчий дом, как помесь злобной фурии и безутешной плакальщицы: зареванная, растрепанная, присыпанная чем-то белым, точно пеплом.
Ой-ой! Сейчас прольется чья-то кровь! вовремя посторонившись с моего пути, напророчил братец Зяма гибрид пифии и буколического пастушка.
Уже! сообщила я и, лязгнув шпингалетом, как ружейным затвором, заперлась в ванной комнате.
А что это случилось с нашей Дюшей? обеспокоенно спросил за дверью папуля.
Наша Дюша громко плачет! бестрепетно сообщил ему Зяма.
Это я слышу, а почему она плачет? не удовлетворился кратким ответом папуля.
А почему бы ей не поплакать? Даже такие бессердечные чудовища, как моя сестрица, иногда плачут, рассудительно ответил братец. Крокодилы, например. Они плачут, потому что хотят кушать.
Я знаю, почему плачут крокодилы, папин голос зазвучал строже. Я хочу знать, почему плачет моя дочь!
Наш папуля добрейшей души человек, заботливый отец, любящий муж и мирный кулинар-изобретатель, но в прошлом он боевой армейский офицер. И если в папином голосе появляются стальные нотки это грозное лязганье бронемашин.
Зяма понял, что манеру поведения надо менять, деликатно поскребся в филенку и сладким голосом спросил:
Индюшечка, сестричка, ты почему плачешь, родненькая? Ты хочешь кушать?
Я не сдержалась и взвыла.
Кушать! Ах, если бы!
Оголодать в нашем доме практически невозможно хлебосольный папуля неизменно рад возможности скормить ближним результаты своих кулинарных экспериментов, из-за чего у слабого животом Зямы, например, нагрудные кармашки всегда набиты мезимом, фесталом и активированным углем, как газыри патронами.
Нет! Я не хочу кушать! крикнула я, перекрывая шум воды в умывальнике.
Хм Тогда у меня больше нет версий, признался Зяма, отступая от двери.
Дюшенька, тебя кто-то обидел? бронетанковым голосом пробряцал встревоженный папа.
Это уже было ближе к истине.
Я яростно потерла лицо полотенцем, отшвырнула влажный махровый ком и распахнула дверь:
Да! Меня обидели! Меня смертельно обидели!!!
О, если смертельно, то это к маме, хладнокровно резюмировал вредный Зяма.
Наша мама прославленная сочинительница литературных ужастиков. Смерть с косой и гроб с музыкой непременные атрибуты ее творческой деятельности.
Кто звал меня? замогильным голосом вопросила мамуля.
Она медленно продвигалась по коридору в нашу сторону с айпадом в руках, светящийся экран которого щедро добавил ее безупречным чертам призрачной голубизны.
Чур меня, ретируясь, молвил слабонервный Зяма.
Басенька, Дюша плачет! четко доложил супруге папа.
Мама подняла глаза, и по ее затуманенному взору я поняла, что папулино донесение дошло до нее не сразу.
Какое-то время мамуля соображала: кто это Дюша?
Видимо, ей хватило деликатности не назвать моим именем какую-нибудь бледную утопленницу, синюю удавленницу, черную ведьму и вообще никого из тех, в чей дивный мир она с головой погружалась в период работы над очередной рукописью.
Плачет? брезгливо повторила мамуля.
Чувствовалось, что ей гораздо больше понравились бы выражения «обливается кровавыми слезами» и «рыдает, ломая руки».
Потом до нее дошло:
Ах, Дюша плачет!
Затуманенные очи родительницы обрели зоркость, и она сразу все поняла:
Опять Денис?
Я всхлипнула.
Майор Кулебякин! уяснив, кто виновник дочуркиного плача, гаркнул в потолок мой папа-полковник.
Не зови его, папа! вскричала я. Нет больше в моей жизни майора Кулебякина.
А что с ним случилось? В мамином вопросе прозвучал профессиональный интерес.
Да жив он, жив, отмахнулась я, упреждая расспросы. Для всего человечества жив, а для меня умер. Все, мы расстались, и на этот раз окончательно.
Как всегда, кивнула мамуля. И из-за чего на этот раз?
Я обвела лица родственников скорбным взором:
У него не будет летнего отпуска!
И что? Папуля сути трагедии не понял.
Ну как что, пап? Теперь накрылся медным тазом Вечный город! объяснил ему смышленый Зяма. Или же нашей Дюхе придется гулять по Риму одной.
Я печально кивнула.
Я категорически против того, чтобы наша девочка ехала в Рим одна, твердо сказал папа. Мы все наслышаны о темпераменте итальянских мужчин.
Я могу поехать с Дюшей! быстро сказала мамуля.
Глаза ее заблистали и забегали, как болотные огни.
Только через мой труп! объявил папуля и воинственно взмахнул поварешкой.
Ревнивец! обличила его мама.
Вертихвостка! не замедлил с ответом папа.
Не при детях, пожалуйста! Зяма потеснил ссорящихся родителей, выжимая их из коридора в кухню, и потянул меня за рукав: Пойдем, побеседуем.
Мы уединились в Зяминой комнате там, благодаря коллекции этнических ковриков на стенах, хорошая звукоизоляция.
Давай поговорим о сложившейся ситуации без эмоций, удобно расположившись на оттоманке, предложил братишка. Что ты теряешь? Я имею в виду, кроме святой веры в любовь Дениса Кулебякина?
Отпуск, мрачно ответила я. Я эту летнюю неделю из шефа выдавливала прямо по Чехову как раба: по капле, день за днем. Больше месяца его трамбовала! И если теперь я не уйду в отпуск, как запланировала, то буду вкалывать в наших рудниках до зимы.
Это печально, без тени грусти согласился Зяма, который ни в каких рудниках не вкалывает, ибо он свободный художник, сам себе и раб, и господин.
Это еще печальнее, чем кажется, я решила быть абсолютно честной. По правде говоря, Бронич дал мне неделю, а я собралась отсутствовать десять дней, так что по возвращении меня ждет скандал, но сейчас это не важно. Сейчас важно, что отель в Риме предоплачен по рекламной акции, с условием, что деньги не возвращаются.
Это серьезный аргумент.
И, наконец, билеты сдать нельзя, потому что авиакомпания дискаунтер, закончила я. А я оплатила их своей собственной карточкой, потому что у моего бывшего любимого мента нет и никогда не было «пластиковых денег».
У него и обычные-то не водятся, кивнул Зяма. «Короче, Склихасовский»! Не буду играть на твоих расстроенных нервах. Так и быть, я могу выкроить в своем напряженном творческом графике недельку для поездки в Рим. Причем я сам заплачу за переоформление билета и честно разделю с тобой расходы на отель.
Но?
Я не спешила радоваться.
Я хорошо знаю Зяму.
«Бойтесь данайцев, дары приносящих» это про него.
Зямины троянские кони отличаются только габаритами и дизайном.
Притом до сих пор братишка ни разу не выказывал желания посетить прекрасный итальянский край, наоборот, твердил, что у него очень много неотложных и важных дел на родине. Занимался ими Зяма едва ли не круглосуточно, так что уже с месяц примерно наше с ним общение было крайне нерегулярным, а случайные встречи происходили в основном на кухне, у холодильника.
Но ты прекратишь предавать интересы семьи и помиришь меня с Трошкиной! заявил он.
Алка Трошкина это моя лучшая подруга, очень милая девушка, любовь которой бессовестный Зяма топтал так долго, что ее нежное сердце покрылось толстой асфальтовой коркой. Теперь Алка в Зямину сторону даже не смотрит, а беспутный братец мой, наоборот, вдруг возмечтал лишь о ней. Он даже согласен жениться! К сожалению, теперь ни на что такое не согласна Алка.
Перефразируя слова поэта: чем меньше мы мужчину любим, тем больше нравимся ему.
Даже если я вас помирю, вы снова поссоритесь, как только ты снова положишь глаз на чужие голые коленки, предупредила я.
Так ведь скоро осень, напомнил мне Зяма. В холодное время года риск увидеть чужие голые коленки много ниже, а к весне мы с Аллочкой уже будем женаты.
Какой же ты, Зямка, бессовестный мерзавец, сказала я и все же задумалась.
С одной стороны, предложенная братцем сделка попахивала предательством, а с другой Трошкина ведь и сама мечтает стать Кузнецовой
Я притихла
Зяма, привлекая мое внимание, нетерпеливо пощелкал пальцами перед моим лицом. Я очнулась, и он, моментально угадав мое решение, ловко переформатировал фигуру из трех пальцев в развернутую для рукопожатия ладонь.
Ладно, брат, договорились, я энергично потрясла холеную руку братца. Но с тебя хороший подарок Трошкиной из Рима с ним и пойдем к ней мириться.
Я согласен! Зяма расплылся в улыбке. Я могу привезти ей кусок Колизея! Фрагмент дорической колонны, а? Обломок мрамора килограммов на сто! Мне для любимой ничего не жалко!
Тогда я не обратила внимания на эту его фразу, а зря!
Обещание, произнесенное Зямой для красного словца, оказалось пророческим.
Детки, все порядке? вежливо постучавшись, в комнату заглянул папуля.
У нас да, а у вас? дипломатично отозвался братец.
Все прекрасно.
Папуля улыбнулся, ввинтил в уши наушники плеера и удалился, встряхивая гузкой и немелодично напевая:
Но парле американо! Американо! Американо!
Очевидно, на ужин нам следовало ожидать какое-то блюдо заокеанской кухни.
Но парле италиано! Италиано! Италиано! переиначив песенку, подмигнул мне Зяма.
Ничего, как-нибудь обойдемся английским, ответила я, подумав, что это реплика по существу.
Эх, знала бы я тогда, что нас ждет!
Снова Рим, наше время
На пятый день пребывания в Вечном городе, переполненные впечатлениями, мы начали сторониться торных туристических дорог, все с большим умилением поглядывая в сторону уединенных фонтанчиков и тихих сквериков.
Сбросить с натруженных ног кроссовки, потоптаться босиком по редкой бурой траве и вылить себе за воротник пригоршню чистой холодной водицы из древнеримского водопровода это было поистине райское блаженство.
А еще растянуться на покривившейся каменной лавочке под раскидистым деревом, в ветвях которого возятся, сражаясь с несъедобными толстокорыми цитрусовыми с красивым названием «померанцы», зеленые попугайчики
А еще не вставая с лавочки, мобильником сфотографировать свои босые ноги на фоне античных руин и тут же выложить снимок на фейсбук с незатейливой подписью типа: «Я на солнышке лежу!»
И продолжать лежать, поглядывая то на горький апельсин над головой, то на все удлиняющийся список завистливых комментариев в соцсети
Единственной проблемой оказался ажиотажный спрос на укромные скверики. Организованные туристы об их существовании даже не подозревали, зато полулегальные гости города темнокожие деятели уличной торговли в рабочий полдень массово укладывались на траву-мураву подремать.
Чтобы не конкурировать с другими утомленными солнцем, мы с Зямой проводили сиесту в отеле, а в тихие скверики выдвигались под вечер с бутылочкой доброго итальянского вина и запасом свежих бутербродов из супермаркета.
Мы нашли в самом центре города два прелестных сквера. Один, если я правильно поняла итальянскую надпись на табличке, назывался «Сад Квиринале», другой, расположенный совсем рядом, оказался без всякой таблички и вообще поскромнее, поэтому Зяма так и спрашивал меня: «Где сегодня посидим во саду иль в огороде?»
«Во саду» стоял памятник усатому вояке по имени Карло Альберто на безымянном коне. Постамент украшали батальные сцены, в которых мы обнаружили принципиальную неправильность: изображенные на барельефах уланы, драгуны и прочие военнообязанные кентавры сражались голыми руками. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что у некоторых бойцов в кулаках сохранились гарды, однако клинки исчезли. Это низвело благородные поединки на саблях до вульгарных потасовок на кулачках воистину от великого до смешного один шаг.
Не иначе, это туристы солдатиков обезоружили, резюмировала я. Отломали бронзовые сабельки на сувениры, варвары!
Некультурные люди, им только покажи, где что плохо лежит! возмутился Зяма.
В соседнем сквере памятников не было, но туда мы попали только с третьей попытки, потому что он не был круглосуточно открыт всем ветрам, туристам и гастарбайтерам. На ночь ворота в этот скромный оазис закрывались на замок, а на углу очень неудачно располагался полицейский в будочке. Он охранял правительственное здание по соседству, но наверняка отреагировал бы и на несанкционированное вторжение в сквер. Мы с Зямой не рискнули лезть через забор и пришли, как порядочные, за пару часов до закрытия.
Был тот тихий вечерний час, когда в нашем отечестве пенсионеры, домохозяйки и младшие школьники выходят во двор подышать свежим воздухом, обменяться взглядами и слухами, покататься на качелях и поиграть с мячом кто чем занимается. В итальянском варианте эта традиция выглядела поскромнее: детей мы не увидели вовсе, а граждане постарше сидели на лавочках порознь и коммуницировали слабо.
Несмотря на то что этим вечером Зяма выгуливал по Риму нечеловеческой красоты льняные порты с кружевной оторочкой и телесного цвета майку с принтом в виде нагрудной татуировки «Я натурал», наше появление в скверике никого не впечатлило.
А как ты думал? В этом городе привыкли к зрелищам, сказала я братцу, похлопав его по крутому плечу. Когда-то народ тут так и требовал: «Хлеба и зрелищ!», но те времена давно прошли.
Хочешь сказать, я не мог бы составить конкуренцию гладиаторам? обиделся Зяма.
Ну, почему же?
Я прищурилась и оглядела братца с головы до ног.
Надо признать, Зямка у нас красавец. Он на голову выше меня (а у меня своих 185 сантиметров) и сложен, как Аполлон.
Тебе бы сандалии с ремешками, юбочку из бронзовых лепестков, нагрудник из дубленой кожи
И можно было бы зарабатывать на лазанью, фотографируясь за деньги с туристами у Колизея! повеселел братишка. Только еще загореть немножко.
Он тут же стянул с себя майку и подставил роскошный торс итальянскому солнышку. Потом покосился на публику, которая все еще не прониклась, и пошел, поигрывая мускулами, к фонтанчику плескаться, фыркать и всяко-разно привлекать к себе внимание.