Направо располагалась гостиница. Молодой человек вошел в ее просторный холл и подошел к конторке администратора.
Мог бы я остановиться в вашей гостинице? -поинтересовался он.
Давайте паспорт и заполняйте форму гостя, дежурно, скороговоркой произнесла администратор.
Простите великодушно. Но у меня нет документов, как-то растерянно произнес молодой человек.
Как так? У каждого человека должен быть паспорт. Что же это за человек без документа. Это непорядок. Я не могу вас заселить,
Вы знаете, в моей истории уже было нечто подобное. Когда я сорок дней, без крова провел в пустыне, очень дружелюбно произнес молодой человек.
Вы, наверное, геолог. Искали что-нибудь?
В некотором роде.
Ну и как, нашли.
Да, нашел.
Тон администратора потеплел, в глазах появилось слабое подобие симпатии. На откровенную симпатию администратор была не способна. Должность не позволяла. Да и детство было трудное.
Так вы командированный. Будете что-нибудь искать в наших краях. Ладно, так и быть, заселяйтесь. Возьму грех на душу.
Вы знаете, мне нужен номер с кабинетом, предстоит много работы.
Трехкомнатный люкс на втором этаже, номер 208, совсем по-дружески, как хорошему знакомому, дружбу с которым она ценила, произнесла администратор. И протянула ему ключ. Теперь, пожалуй, впервые за долгое время, она почувствовала настоящую симпатию. А может быть даже и больше! Женщина она была давно разведенная, молодо выглядящая. Кто знает женские сердца!
Спасибо, улыбнувшись, произнес молодой человек. Он взял ключ, изящно поклонился, и удалился, оставив после себя светлое чувство в душе администратора. И слово-то какое-то казенное администратор. Нет, теперь она вновь превратилась в Людмилу Васильевну, а скорее даже в Людочку, за которой еще в 9-м классе бегал первый красавец и умница 26-й школы Володька.
Спустя полчаса в гостинице возник странный, но сильный переполох, который никак не освещался в местных СМИ, но запомнился надолго всем ее работникам. Дело в том, что в гостинице несколько номеров облюбовали местные проститутки, превратив их в увеселительные заведения. Конечно же, род занятий постоялиц не был тайной для служивых, но девицы вели себя тихо, считали себя индивидуальными предпринимателями или даже самозанятыми (это уж по вкусу). А их клиенты были, в том числе, из местной знати. Поэтому, да и вообще по доброте душевной, выселять их никто не собирался.
И вдруг все, как одна, эти девицы с низкой социальной ответственностью, срочно собрали свои пожитки и в течение часа поспешно выселились. Делали это они серьезно, совершенно не улыбаясь, даже когда прощались с администратором. Хотя все ее хорошо знали и, более того, регулярно дарили ей разные безделушки, которыми их щедро снабжали мужчины из казенного заведения, расположенного позади памятника Вождю. Была даже какая-то отрешенность в их взглядах. Будто бы вдруг они прониклись какой-то важной мыслью, не дававшей им покоя. Большинство из них подобрали дорогие лимузины. Переполох был большой, еще и потому, что гостиница лишалась самых дорогих своих постояльцев. Девицы занимали весьма дорогие номера.
На этом странности не закончились. На следующий день все бывшие постоялицы пошли устраиваться на работу. Оказалось, что большинство из них имели вполне нормальные специальности, а две даже были стоматологами с незаконченным высшим образованием. И все в тот же день были приняты, впрочем, с испытательным сроком.
А гостиница? Она недолго горевало по дамам легкого поведения, превратившихся во вполне нормальных работниц. Вскоре те же номера и с той же целью заняли чернокожие студентки местного университета, носившего имя классика литературы. Они приехали из дружеских стран Черного Континента и не хотели возвращаться в свои бунгало после окончания ВУЗа. А из общежития их вежливо, но настойчиво выселяли в силу успешного окончания ими курса наук.
4
В тот же вечер, но позже, молодой человек посетил Богоявленский Кафедральный собор, где стоял справа, несколько вдалеке от немногих прихожан. Спустя час после его прихода, совершенно неожиданно храм наполнился светом, и откуда-то сверху зазвучал детский хор, хотя никаких детей в храме не было по причине позднего часа. Бывшие там прихожане и присутствующий здесь же священник, вначале замерли. А потом все, как один начали креститься и шептать: «Благослови, Господи!». Произошедшее было чудом, о котором уже на следующий день говорил весь город. Даже в оппозиционной газетке «Городская среда», издаваемой на средства известного предпринимателя, которую нельзя было читать регулярно из-за опасения напрочь испортить печень, было отмечено это явление. Оно было подано, как несомненный знак того, что местная администрация дождалась кары небесной за безудержное воровство, и что голосовать за мэра на следующих выборах может только богохульник. Более того, в знак признания чуда, владелец газеты обязуется покрасить ограду храма и посадить памятное дерево на аллее старинного парка, раскинувшегося позади.
Следующие три выпуска оппозиционного листка были посвящены этому, разместив фотографии обещанного действа. Затем банку из-под краски, кисть и лопату с торжеством перенесли в местный краеведческий музей, откуда местное телевидение провело дивный репортаж. Правда, в качестве экспонатов эти важные для города предметы не фигурировали. Директор музея был с большим чувством юмора и, проведя полноценную рекламную кампанию во время телерепортажа, быстренько унес их в запасник.
Надо сказать, что объемы запасника музея намного превышали объемы его экспонатов так, как любой мало-мальски значимый местный чиновник старался отметить свое пребывание на высоком посту помещением в краеведческий музей чего-нибудь существенного с его точки зрения. Там были даже портреты патриархов КПСС и КПРФ, в разные времена, стремительными болидами прочертившие местный небосклон и оставив неизгладимый след в памяти горожан. При редких посещениях города патриархи обязательно приходили в музей и долго стояли перед своими портретами, которые ради таких событий извлекали из запасников и протирали влажной тряпкой. Патриархов было много, и однажды случился казус, портреты перепутали. И вместо правильного портрета повесили совсем другой, да к тому же субъекта, впавшего в полнейший маразм из-за публично высказанных сомнений в верности марксизма-ленинизма. Скандал был необыкновенный и дошел до Москвы. Но директор музея был человеком умным, и результат оказался самый благоприятный. Музей получил внеплановые инвестиции на ремонт и расширение запасников. С краеведческим музеем всегда так получалось, его директор выкручивался из самых паскудных ситуаций.
Нечаянно узнав про это, директор Эрмитажа, не обладавший таким качеством, предложил ему переехать в Питер, где готов был назначить его заместителем по безопасности от глобального идиотизма. Но наш директор не захотел менять свой уютный домик на берегу реки на шумную столицу. Он любил свой город, любил его жителей, не всегда отвечающих требованиям морали и нравственности, иногда глуповатых, зачастую вороватых. Но он прощал эти грешки, не совсем логично оправдывая их выдержками из Ветхого Завета. Как он говаривал, с тех пор человек не изменился и предпосылок к этому не просматривалось.
5
Любаша студентка худграфа местного университета имени классика Российской литературы, как ею было заведено в последнее время, допоздна засиделась в университетской мастерской. Она давно выполнила задание преподавателя и теперь писала что-то свое. Погрузившись в занятие, не замечала, что в мастерской была только она и профессор живописи, который тоже любил это вечернее время, когда шумные студенты разбегались, и можно было работать, в тишине и покое воплощая свои замыслы.
Любаша писала картину, которую она назвала «Ангел пролетел», хотя на ней не было ничего, что напоминало ангела. На картине был луг от края до края, но глядя на него, в голову приходило мысль: «Это райское место». Такой выразительности она добивалась самыми скромными средствами. Но именно эта скромность позволяла увидеть на ее полотнах солнце в туманный день, или ангела, который никогда не забирался в эту провинциальную даль. Любаша готовила картину для выставки студенческих работ, и очень волновалась, что не успеет. Но сегодня она поняла, что больше не притронется к картине, все что хотела, она выразила.
Сегодняшний вечер был удачен и для Александра Валентиновича профессора, руководителя мастерской, в которой числилась Любаша. Наконец-то он справился со своей задумкой. Давно и безуспешно он пытался закончить полотно «Мост в деревне», где был деревянный мост, на нем мальчик с удочкой и собака у его ног. Он рисовал свое детство, но никак не мог добиться той выразительности, которую явственно ощущал в предутреннюю пору, когда лежал без сна, представляя, как закончит картину. И вдруг, именно сегодня он увидел все так, как видел в детстве, и за десять минут завершил работу. Поняв это, он начал вытирать кисти, не отрывая взгляда от картины. Необыкновенное чувство удовлетворения, которое давно не посещало его, охватило Александра Валентиновича. Он даже хмыкнул от удовольствия, но потом спохватился, увидев, что в мастерской он не один. В дальнем углу работала Любаша.
Тихо, чтобы Любаша не обратила внимания, он открыл преподавательский шкафчик, достал заветную бутылку коньяка, налил рюмку, и уже хотел выпить, возблагодарив Господа за дарованную ему сегодня удачу, как вдруг внутренний голос произнес: «И ей налей! Похоже, и у нее сегодня праздник». Несколько удивленный тому, что внутренний голос толкает на не совсем моральный поступок, подумал, что праздник вдвоем это лучше, чем в одиночестве. Поить студенток коньяком, да еще вечером в университетской мастерской было против строгих правил Александра Валентиновича, хотя слухи о подобных событиях циркулировали на худграфе. Естественно, с другими не столь моральными педагогами. Что-то подтолкнуло Александра Валентиновича, и он налил вторую рюмку. Потом тихо приблизился сзади к Любаше, которая неподвижно сидела перед своей картиной. Любаша сидела к нему спиной, и не реагировала на его приближение. Увидев картину, Александр Валентинович обомлел.
Люба, вы талант! Вы больше, чем талан! Вы ангел, тихо произнес он. Любаша обернулась, без удивления увидела протянутую рюмку коньяка, взяла ее, и произнесла: «Это, в том числе, и ваша заслуга!». Потом, как-то обыденно, чокнулась с ним, и они выпили. Это произошло настолько естественно, что Александр Валентинович, первое время был немного удивлен. Вообще-то со студентками вот так наедине, в мастерской коньяк он пил первый раз в жизни. Но что случилось, то случилось.
Любаша немного закашлялась, коньяк она пила первый раз в жизни и не знала как к нему относиться. Конечно, в общежитии универа они с подругами часто, быть может чаще, чем хотелось бы, пили вино. Но это были сладкие грузинские вина, которые они покупали неподалеку. Однако, коньяк был десятилетней выдержки (Александр Валентинович знал толк в коньяках) и его приятное послевкусие вернуло Любашу в нормальное состояние.
Немного возбужденная, чувствуя, что ее картина произвела впечатление на первого зрителя, она спросила: «Вы сотворили очередной шедевр? Я угадала?».
Не знаю, не знаю. Но то, что сделал, мне нравится. Посмотрите. Ваше мнение мне очень важно.
Оба, уже с пустыми рюмками, стояли перед деревенским мостом, под которым виднелась среднерусская река, мальчишкой в коротких не по росту штанах, собакой у его ног и заливающим все, ослепительным солнцем. От восхищения глаза Любаши округлились. Ее восхищение было настолько искренним, что Александр Валентинович понял, что он попал! И попал именно туда, куда метил. Это было не случайное попадание, которые бывают по прихоти судьбы. Оно было выстрадано, когда талант достигает той верхней точки, достигнуть которую дано не всем.
На глазах обоих вдруг навернулись слезы, которые можно было унять только еще одной рюмкой коньяка. А потом они долго говорили о многом, что заполняло их жизни. Пересказывать не будем, хотя беседа была чрезвычайно интересная даже для постороннего, не имеющего отношения к худграфу. Так могут говорить только два человека, которые вдруг явственно ощутили веяние Духа Божьего. Как ощутили его Апостолы в Пятидесятницу (по-нашему, Святая Троица), когда Дух Божий снизошел на них.
Вернувшись к себе в общежитие, Любаша поразила подруг запахом коньяка и лицом, выражающим неземные чувства. Ее соседки по комнате были опытные во всех отношениях, поэтому ни о чем не спрашивая, отвели ее в душ, как следует потерли мочалкой и уложили спать. Александр Валентинович в большой задумчивости вызвал такси, указал неправильный адрес и, после ряда приключений, все-таки попал домой.
Здесь его приветствовал внук, задав вопрос, когда же наконец он сдержит свое обещание, и они отравятся на рыбалку. Ему недавно подарили дорогую удочку, которую надо было испытать на протекающей в ста метрах от дома реке. Дед сказал, что хоть сейчас. Но произнес это странно. Его любимая жена сразу же поняла, что состояние мужа свидетельствует о том, что он создал нечто необычное, что не сможет оценить средний интеллект, и уложила его спать. Тем более, что к необычному виду добавился запах конька. Следовательно, решила она, создан шедевр, который потребовал всех жизненных сил. Поэтому муж требует отдохновения. Нельзя сказать, что Мариночка (так звали жену) привыкла к тому, что муж регулярно создавал шедевры. Но когда он в прострации возвращался домой, это был явный признак того, что из-под его кисти появилось нечто не ординарное.
Но оставим Любочку и Александра Валентиновича. Каждому из них снился странный сон. Во сне им явился молодой человек в джинсах, голубой рубахе и кроссовках и, как ныне говорят, дико извиняясь, сказал, что созданные ими шедевры он на время изымает (слово-то какое казенное изымает!) для своего кабинета. Но исключительно на время! Картины нужны для важной встречи, и он их обязательно вернет. Странно, но оба не возражали. Только Александр Валентинович, как человек основательный и практический попросил, чтобы его картину вывесили в красивой раме. Он даже сообщил адрес багетной мастерской, где обычно заказывал рамы. Александр Валентинович выставлялся часто и понимал значение красивого обрамления.
Любочка не обратила никакого внимания на просьбу молодого человека, хотя обратила внимание на самого молодого человека. Было в нем нечто необыкновенное, чего нельзя было встретить среди студентов университета. Какая-то врожденная интеллигентность.
Ее товарищи по университету тоже ходили в джинсах, изредка в голубых рубахах, чаще в кедах, нежели в кроссовках. Но манеры, ох уж эти манеры провинциальной художественной элиты! Если на бывшей Болховской вы встречали подвыпившего, бородатого молодого человека, одежда которого покрыта разноцветными пятнами, то это был студент или выпускник худграфа, почитавший себя гением. И пока только случай не свел его с моделью, которую он превратит в провинциальную Монну Лизу. А что Монна Лиза была столичной штучкой? Нет, конечно.
Но модели, которых можно было превратить в Монну Лизу, ни одному выпускнику худграфа не встречались. Поэтому упомянутые субъекты в прежние времена пробивались плакатами «Пятилетку за три года», «Правильной дорогой идете, товарищи», потом «Даешь перестройку и ускорение», затем «Демократия и конституция». Закончилось это картинами на вольные темы: русалка (естественно, обнаженная) в объятиях вурдалака, юная и нагая Баба Яга на помеле, и русалка со среднерусской возвышенности на кавказском нудистском пляже. Русалки и Баба Яга уходили влет. Поэтому выпускники стали изредка появляться в чистой одежде и новых кроссовках. А некоторые пересели на авто европейских марок. Но Монна Лиза художников игнорировала.