Потом уже в поселке появились общие бани с расписанием в пятницу женщины, в субботу мужчины. Первое время все ходили со своими тазиками, потом появились общественные. Но баня не продвигала сексуальное развитие, а фиксировала, что мужчины все с членами и волосатой челкой над ними. Мы, пацаны, с голыми мелкими пиписьками болтались среди мужиков и отмечали, что и наши члены со временем изменят свои размеры. Назначение членов было понятно где-то на подсознательном уровне без конкретизации, а как обязательная особенность подчеркивающая принадлежность к мужскому роду.
Игра в свадьбу
Моя сестра была старше меня на три года. Свои первые воспоминания о детских годах так или иначе связаны с ней, ближе по возрасту у меня никого не было. Общительностью я не отличался, более того, был стеснителен и более склонен к кругу общения сестры, чем заводил свой мальчишечий. Я еще долго, примерно до школы, старался увязываться за сестрой на все ее мероприятия, куда она, туда и я, и получил прозвище: «девчачий хвостик». Но такие увязывания за сестрой ни к чему не приводили, потому что даже в таком детском возрасте в сознании все более упрочивалась мысль, что я другой, и мне нужна другая компания. Но о сестре я завел речь не потому, что она у меня была, а потому что она сыграла главную роль в той игре, о которой пойдет речь и которая запомнилась мне. Для меня же она была просто старшей сестрой, у которой тоже были свои проблемы роста и осознания себя и своей женской сущности, о которых я не имел никакого понятия.
В летнее время мы собирались детской компанией, чтобы пообщаться и поиграть, вдали от домов в кустах полынного кустарника. Его заросли обильно простирались в низине перед речкой. Раньше здесь что-то выращивали, потому что сохранились валы и каналы, по которым текла вода для орошения. Но это было давно, а в те дни эти валы и каналы заросли мягкой травой. Вот там за этими валами, в кустах, скрывавших нас от домов и взрослых, мы часто собирались вместе девчонки, и мальчишки и делились своими откровениями самого разного свойства. Мы были в основном в возрасте учеников начальной школы, но все уже не первоклашки, еще не учившихся среди нас не было. Некоторые девочки уже закончили третий и даже четвертый класс. Из ребят помню был мой ровесник Шурик, были еще, но кто, не помню. Колготились, как всегда колготятся собравшись вместе малолетки и бесцельно толкались друг с другом, пока кто-нибудь не увлечет остальных интересным рассказом, какой-нибудь историей или предложением поиграть. В этот раз возникло предложение поиграть в жениха и невесту. По-моему, это была девочка Лида, постарше нас всех, примерно ровесница сестры, она была заводилой и руководила процессом. Что должно стать содержанием такой игры было не очень понятно, но определили, что точно они должны были голыми лежать друг с другом. В те времена свадьбы были большим событием в таком небольшом поселке, как наш. Кроме всяких по сценарию мероприятий с поездкой по деревне с приданным, потом было застолье и обычно было много любителей посмотреть на это действо, не приглашенных непосредственно на свадьбу. Двери обычно не закрывались, это же было публичное действо для всех. Мы, дети тоже ходили смотреть. Потом на другой день уже был своего рода карнавал с ряжеными, с частушками (весьма откровенными) и плясками.
Поэтому свадьба была знакомым нам мероприятием и все легко согласились, это же интересно. Стали составлять пару. Назначили невестой мою сестру, а женихом Шурика. Сестра всегда готова была рискнуть и взять на себя ответственную роль в игре. В последующей жизни, если надо было кому-то помочь, она тоже зачастую оказывалась первой. И здесь она не побоялась попробовать, раз остальные стеснялись. Условных новобрачных стали готовить. Определили место, где они должны лежать, постелили травку. Раздели их совсем. Выбирали таких, кто готов был в присутствии всех раздеться и остаться без трусов. Положили в разные стороны, ногами друг к другу. Не помню, чтобы говорили: надо лечь рядом. Такой картинки в памяти не осталось, а вот то, что они лежали ногами друг к другу, помню. Игра быстро закончилась, так как что делать дальше никто не знал и не умел, поэтому такой имитации было достаточно. Все оделись и продолжались другие игры, какими сопровождалось наше обычное летнее времяпрепровождение. Даже заправила Лида, предложившая эту игру, и определявшую весь воспроизводимый по ее замыслу сценарий и, скорее всего, знавшая, что муж и жена спят вместе, но не до конца понимая почему и зачем. Так принято, так у всех. В стесненных условиях тогдашних жилищ все жили вместе, мало у кого были разные комнаты для детей и родителей. И все, что происходило между родителями, скрывала только темнота ночи.
Хотя игра, не получившая продолжения, на этом закончилась и больше не повторялась, но сестру и Шурика, когда собирались снова в кустах, по привычке поддразнивали женихом и невестой, но и это быстро забылось.
Купание голышом
А Лида была инициатором еще одного достаточно смелого предложения. Как-то после вечерних посиделок она предложила пойти и устроить вечернее купание. Уже наступила ночь, светила полная Луна. И мы побежали на речку, в которой вовсю купались днем, и она была нам хорошо знакома. Прибежали, стали раздеваться, тут Лида говорит, давайте все купаться голышом, чтобы потом не выжимать трусы, они все равно уже ночью не высохнут. И все согласились, поснимали все с себя и бросились в воду. Правда раздевались чуть поодаль слева мальчики, справа девочки. И в воде я не помню, чтобы мы касались друг друга, просто целомудренно купались. Но голыми одних и других все видели при ярком лунном свете. Думаю, девчонкам было интереснее разглядывать мальчишек, чем нам девчонок, у которых еще груди не сформировались и их щелочки, еще не закрытые волосиками, виделись как маленькие черточки между ног, которые они инстинктивно прикрывали руками. Но тем не менее это создавало определенную неясную интригу, и мостик от детской стеснительности к неумолимой взрослости продолжал выстраиваться. Правда стоит отметить, что заводила Лида потому и предложила такое купание, потому что мальчики в этой компании все были не старше девочек, потому что она и другие девочки постарше понимали, что таких мальчишек, как я можно было не стесняться и не ожидать от них какой-то излишней активности при купании в обнаженном виде. Старшие могли бы и поприставать, и пытаться пощупать. А ни я и никто другой таких попыток не предпринимали и даже мысли такие у нас не возникали. Само купание вместе обнаженными уже было смелым и запоминающимся действом.
Соседки
Но все-таки первые воспоминания связаны не с сестрой, а с соседскими девочками. Я продолжал в детстве пытаться понять и осознать свою сущность, а заодно осмыслить почему мы с девчонками разные? И при случае в играх наши интимные различия пытался разглядеть и соотнести: если они есть, то значит они как-то должны подходить друг другу? Это важный вопрос, и он обязательно возникает у начинающего осознавать свою плоть человечка. Возможностей для этого было немного, только если в семье есть сестры или есть девочки-сверстницы в соседях, с которыми приходилось бывать в детских садах, иногда встречаться и во что-то играть. У меня как раз была сестра, она была старше меня, но в этот самый детский период я ничего не могу вспомнить из моего о ней узнавания. И в соседях у нас были девочки две сестры почти мои ровесницы. И мы с сестрой зимой иногда проводили время с девочками соседками и были хорошо знакомы. Мама работала в бухгалтерии и вынуждена была задерживаться на работе в конторе время годового отчета. Сестры дома не было, она училась уже пятом классе и осталась у знакомых в соседнем селе. И мама договорилась с соседями оставить меня у них, пока она на работе, так я оказался один с девчонками-соседками. Отца дома не было, была только их мать, которая занималась домашним хозяйством, в котором дел было много, и ей присесть порой было некогда. Нас, чтобы мы не мешались под ногами, загнали на русскую печь. У нас дома тоже была русская печь, но она была маленькой, и на ней с трудом умещались два человека. К тому же у нас не было полатей, продолжения печной лежанки из досок над примыкающим к печи до ближайшей стены пространством. У нас такого пространства не было, не было и полатей, а у соседей печь была большая и были полати, на которых удобно лежать, когда печь очень горячая. Зима-зимой, а на печи жарко и мы были в трусиках и рубашонках. Печь была большая, закрыта занавеской. Нас снизу не было видно, да и кому мы были нужны, когда у хозяйки дел невпроворот. Она без конца выходила на улицу, надо же скотину кормить. На печи было тепло, лежанка застелена толстым стеганым одеялом. Вечерело, но лампы еще не зажигали и на печи было полутемно. Мы играли в карты, была такая простенькая игра «Акулина», что-то рассказывали друг другу. И как-то нечаянно в промежутках стали интересоваться своими особенностями, и возник соблазн подражания взрослым, поиграть в их игры, о которых мы уже догадывались сами по себе, да и условия быта были таковы, что некоторые вещи от детей не спрячешь. Но мы быстро вернулись к своим картам и продолжали играть. Остались только впечатления от условного прикосновения к взрослым тайнам.
К сожалению, такая ситуация больше не повторилась, и наши попытки на этом закончились, во всяком случае я не помню продолжения, хотя они могли быть, но в памяти осталась только это. А в летнее время были другие игры и занятия.
Вскоре жизнь нас развела, и соседи переехали куда-то.
Новые друзья
В поселке появилась семья Черчиковых. Отец был главным зоотехником. В семье были трое детей: Татьяна, ей было уже лет 14, она была ровесницей моей сестры, Виктор, 12 лет, на год старше меня, и младшая сестренка, имя которой я позабыл, но ей было не больше семи. Татьяна подружилась с моей сестрой, а я подружился с Виктором.
Наши старшие сестры увлекались всякими модными новациями, которые узнавали из журнала «Крестьянка», издавался такой журнале для жителей сельской местности. В каждом номере журнала были выкройки для шитья всякой необходимой в быту и даже праздничной одежды. Так вот пошла мода на свободные расклешенные женские трусики, которое не облегали плотно попу и ноги, а были похожи на свободные мужские трусы, прозванные семейными, но более изящные и стильные. Такие трусы стали модными, и многие взрослые, которых мы видели при купании в речке, завели себе такие, как купальные, ведь купаться старались отдельно. И даже купалки, специально выбранные места для купания, были отдельные: мужские и женские, и эти правила не нарушались. Женские были недалеко от дорожки, ведущей к реке, где мало деревьев, а мужские уходили по реке вглубь, где гуще росли деревья, которые нависали над рекой и их толстые ветви служили вышкой для прыжков в воду, чем любили заниматься мальчишки, да и многие взрослые парни. Ну я отвлекся, так вот завели себе такие трусики и наши сестры. Мы кроме всяких прогулок и купаний часто сидели на ступеньках своих домов, а вход в наши дома, которые были подняты примерно на полтора метра от земли, вел через лестницу от 7 до 9 ступеней, и мы располагались кто выше, кто ниже и рассказывали всякие истории и делились новостями. Так вот такие трусики сестер дали нам возможность при перемене девочками поз во время сидения на ступеньках дома, а они чаще всего сидели выше нас, видеть то, что трусики скрывали и для чего были предназначены. Их свободный крой иногда приоткрывал нижние губки. Виктор первый мне это подсказал. И мы сначала случайно, а потом уже целенаправленно старались сесть намного ниже них и, поднимая при разговоре голову вверх, заглядывать под короткие подолы их летних сарафанчиков, которые прикрывали ноги сверху, а под подолом ноги были открыты, и они, забалтываясь, широко их расставляли, а мы ловили эти моменты.
Юные увлечения после восемнадцати
Фонарик
Летом мы с сестрой иногда спали на полу вповалку. Увлекшись подглядыванием, я вспомнил, что у меня есть фонарик, который может дать мне новые возможности увидеть то, что скрывается днем, и проникнуть под свободные трусики сестры, когда она лежит рядом и уже уснула. Мне и до фонарика удавалось, как бы нечаянно, касаться ног и попы сестры и проникать пальцами под трусики, которые практически не препятствовали моим как бы нечаянным прикосновениям. Но теперь с фонариком я могу не только нечаянно прикасаться, но и увидеть вблизи и подробно женские прелести сестры. Я брал фонарик под подушку и дожидался, когда сестра уснет. Убедившись, что она крепко спит на боку, повернувшись ко мне спиной и поджав ноги, я осторожно отползал к ее ногам, накрывался ее же простыней, чтобы внешне не был виден свет фонарика, включал его и разглядывал то, что скрыто под трусами, которые слегка спускались и средний шов пускался на нижнее бедро, тем самым мне практически не мешал разглядывать ее письку, так мы между собой называли девчачье хозяйство. Слова: клитор, влагалище, мы не употребляли, а скорее всего и не знали их. Чаще говорили про сикель, который и был клитором, но ошибочно получил такое название из-за уретры, которая располагалась сразу под клитором, и из нее вытекает моча, т. е. сикает, а что это разные части полового органа мы не представляли, а кто бы нам эту анатомию преподавал. Разглядывал я осторожно, боясь разбудить. Вот розовые пухлые губки и щель, уходящая к животу, окруженная редкими короткими рыжеватыми волосиками. Но доступная мне нижняя часть хозяйства, самое что ни на есть главное место, куда, собственно, и возникало непреодолимое, но мало представляемое желание ворваться членом и что-то пока только воображаемое делать. То, что открывалось в тесноте глазам, очаровывало и, уже давало возможность не только коснуться, а погладить, поводить пальцем и пробовать его запустить внутрь, и нащупать вход в недостижимое таинство. Я подсвечиваю, отодвигаю мешающие части трусов, поглаживаю пальцами по большим губам, вижу между ними складочки поменьше и пытаюсь вставить между ними свой пальчик, который в какой-то момент вдруг нащупал углубление и неожиданно стал в него погружаться. Откуда мне было знать строение женских прелестей, что именно со стороны попы и был главный вход, самый что ни на есть вход во влагалище. Но палец не упирался ни во что, а входил на половину своей длины и даже глубже, не пробуждая, сестру. За этим я четко следил, и любое движение сестры, грозящее пробуждением и моим обнаружением, вынуждало меня тут же гасить фонарь и притвориться спящим, случайно во сне оказавшимся не на своем месте. Мне это нравилось, и я повторял такие познавательные экскурсы несколько раз, так и не будучи разоблаченным. Но наслаждаться картинкой, высвечиваемой фонариком, прощупывание пальчиком складок и погружение пальчика вглубь уже при выключенном фонарике было волнительным.
Сестра не просыпалась и ей, видимо, во сне тоже было приятно ощущать не грубое, а нежное мое поглаживание и пальчиковое проникновение. Википедия подсказывает: «Степень чувствительности внутри влагалища настолько невысока, что менее 14% женщин вообще способны почувствовать, что к стенкам влагалища прикасались», хотя другие источники сообщают, что именно первые 34 сантиметра влагалища обладают особой чувствительностью и могут доставлять удовольствие. Но проникая во влагалище, я иногда продвигался пальцем до самого сикеля, но это не было так интересно, как осторожное погружение. Я задерживал пальчик внутри, он чувствовал тепло и влагу. Наглеть я не стал, а довольствовался только таким погружением пальца, что было уже более значительным, чем все предыдущие просто разглядывания, достижением. Так я провел несколько ночей, необнаруженный и неразоблаченный, сестра так ни разу и не проснулась. Этим я ни с кем, не делился. Это осталось только моим, и сестре я никогда об этом не рассказывал, а если бы и рассказал, то мы бы просто посмеялись над моими забавами. Ну кому жалко, если на твои сокровища кто-то посмотрит.
Тетка Игоря
У меня появился новый друг Игорь. Его семья приехала из другого места и обосновалась у нас. Еще в их семье проживала его тетка, родная сестра матери, Тамара. Она была больным человеком, но не дауном. Она выглядела внешне как здоровые женщины, была даже симпатичной, но было что-то с психикой, и она вела себя во многих случаях неадекватно и порой теряла всякую стеснительность и совершала странные поступки, в которых не отдавала себе отчета. Все говорили, что Тамара не в себе, но понимая, что она больна ей многое прощалось по принципу, что взять с больного человека. Был случай, когда началась целинная эпопея. Ранней весной к нам прибыла группа целинников, которых разместили в клубе, преобразовав его в общежитие. Ребята спали на раскладушках. Было их человек 10. Со временем многие из них переженились и остались в поселке, многие уехали. Их комсомольского пыла хватило на несколько месяцев. Так вот Тамара могла запросто прийти к этим ребятам и залечь на постель тому, кто ей больше всех нравился, чтобы он по возвращении оценил ее подвиг самопожертвования и взял ее, а потом женился. Но тот, на чью кровать она ложилась, понимал с кем имеет дело и просто прогонял ее. Отдаться для нее не было проблемой. Говорили, что ее некоторые трахали, а может это были просто слухи. Но однажды Игорь говорит: «Хочешь посмотреть, как выглядит кунка (таким словом еще мы называли женский орган, чтобы не применять ругательных слов) в натуре, пойдем ко мне, там у нас сейчас Тамара. Она обычно ходит без трусов, и я попрошу ее, чтобы она раздвинула ноги. Она это делает без стеснения. Мы пришли к нему домой, никого, кроме Тамары не было, а она лежала на высокой кровати и дремала. Игорь подошел к ней, разбудил ее и говорит, Том, ну покажи нам кунку. Она стала возражать, но не сильно. Игорь задрал ей халат и обнажился заветный треугольник в конце живота. Волосики были редкие и почти ничего не прикрывали, а прикрывать в таком положении было и нечего. Даже начала складки не выявлялось при поджатых ногах. Он стал просит Тамару: «Том, ну раздвинь ноги, что тебе стоит. Мы только посмотрим и никому не скажем». Она с неохотой вытянула ноги и слегка их раздвинула. Обозначилось начало складки, уходящий вниз в промежность. Игорь, слегка нажимая, стал раздвигать ее ноги. Обнажилась вся складка с очень редкими волосиками вокруг. Игорь несколько раз пытался удержать раздвинутые ноги и потрогать складки, но она стала возражать и сжала ноги. Так что, кроме складок из больших губ, образующих половую щель, мало что удалось разглядеть, разве что чуть выступающие малые губы. Все делал Игорь, я до тела Тамары не дотрагивался. Так что Тамарины достоинства вряд ли способствовали нашему и, в частности, моему просвещению. Но в тот момент и этого увиденного тоже было достаточно. Потому что это не под простыней, а на свету и в открытую. Важно было не то, что успел при этом разглядеть, а сам факт, что ты это видел