Соблазн быть счастливым - Дроздова Полина, читать онлайн бесплатно (полностью)

Лоренцо Мароне

Соблазн быть счастливым

* * *

Хрупким и уязвимым душам, любящим других, но не себя

Небольшое уточнение

Мой сын не такой, как все.

Он это знает. И я это знаю. Хотя сам он никогда мне в этом не признавался. Ничего страшного есть масса людей, которые решают подождать, пока родители умрут, чтобы перестать скрываться и с полной свободой переживать собственную сексуальность. Только вот со мной такое не пройдет: я еще долго собираюсь топтать землю, уж как минимум годиков десять. И если Данте захочется быть свободным от предрассудков, то, значит, ему придется начхать и на вашего покорного слугу. Мне помирать ради его сексуальных предпочтений даже и в голову не придет.

Чезаре Аннунциата

Один лишь будильник составляет мне компанию, нарушая тишину своим тиканьем. В этот час люди обычно спят. Говорят, что раннее утро это наиболее подходящее время, чтобы видеть сны: мозг находится в фазе быстрого сна, при которой к человеку приходят сновидения, его дыхание учащается, а глаза под закрытыми веками быстро двигаются. В общем, не самое приятное зрелище как будто в кого-то вселились бесы.

Я никогда не вижу снов. Во всяком случае, я ничего особенного не помню. Может быть потому, что сплю я мало и просыпаюсь рано. А может быть потому, что я слишком много пью. Или всего лишь потому, что я старик, а к старости сны иссякают. У мозга была целая жизнь на порождение самых причудливых фантазий, и естественно, что со временем вдохновение теряется. Сила воображения у каждого с течением жизни достигает своего пика, а потом в какой-то момент неизбежно идет на убыль, и под конец своих дней ты даже не в состоянии представить себе, как занимаешься сексом. В юности же, наоборот, все начинается именно с этого с фантазий о невероятных страстных ночах с очередной эстрадной звездой, с одноклассницей или даже с учительницей, которой неведомо почему вдруг захотелось оказаться в объятиях молокососа с едва пробивающимися усиками и кучей прыщей. Конечно, изобретательность просыпается еще раньше, с самого детства, но я считаю, что подростковая мастурбация очень сильно влияет на развитие воображения.

Мое воображение было очень развитым.

Я решаю открыть глаза. Все равно в таких условиях не заснешь, как ни старайся. В постели мозг совершает поразительные путешествия. Например, у меня всплывает мысль о доме моих бабушки с дедушкой. Я могу видеть его будто наяву, пройти по нему из одной комнаты в другую, почувствовать запахи, доносящиеся из кухни, услышать скрип дверцы шкафчика в столовой или щебет птиц на балконе. Мне удается даже разглядеть обстановку я помню каждую самую маленькую деталь, вплоть до безделушек на мебели. А если я сожму веки покрепче, то у меня получится поймать свое отражение в бабушкином зеркале, снова увидеть себя ребенком. Я знаю, я говорил, что больше не вижу снов, но это касалось времени, когда я сплю. Когда же я бодрствую, мне еще найдется о чем рассказать.

Я бросаю взгляд на часы и позволяю себе тихонько выругаться под одеялом. Я думал, что уже пять утра, но еще всего лишь четыре часа с четвертью. На улице темно, где-то вдалеке с равными промежутками завывает автосигнализация, во влажном воздухе все кажется зыбким, и кошки, свернувшись в клубок, спят под машинами.

Весь квартал погружен в сон, я наедине со своими мыслями.

Я переворачиваюсь на другой бок и заставляю себя снова опустить веки. Правда в том, что в постели мне не удается полежать спокойно даже одну минуту, я высвобождаю энергию, накопленную в течение дня примерно как море летом собирает дневную жару, чтобы отдать ее ночи. Моя бабушка говорила, что, когда тело знать не желает об отдыхе, нужно заставить его сохранять неподвижность; спустя какое-то время оно поймет, что бунтовать напрасно, и успокоится. Только вот чтобы привести в действие подобный план, необходимы терпение и самообладание, а у меня уже давно закончилось и то и другое.

Я замечаю, что мой взгляд прикован к книге, лежащей на тумбочке у моей кровати. Я часто рассматривал обложку этой книги, однако сейчас мне бросаются в глаза детали, раньше от меня ускользавшие. Меня вдруг охватывает оторопь, и чуть погодя я понимаю, в чем дело: мне удается различать буквы вблизи. Никто во всем мире в моем возрасте не способен этого делать. За минувшее столетие технологии сделали гигантский шаг вперед, но дальнозоркость по-прежнему остается неразрешимой загадкой для науки. Я подношу руки к лицу и понимаю причину моего внезапного и чудесного исцеления: я в очках, которые теперь надеваю машинально, не отдавая себе в этом отчета.

Настала пора вставать. Я иду в туалет. Не стоило бы об этом рассказывать, но я старик и делаю то, что мне вздумается. Короче, я мочусь сидя, как это делают женщины. И не потому, что меня не держат ноги, а потому, что в противном случае мой краник обольет все вокруг, включая настенную плитку. Ничего не поделаешь, этот хрен с определенного возраста начинает жить своей собственной жизнью. Ему так же, как и мне (и наверное, как и всем старикам) наплевать на тех, кто хотел бы научить его жить, и он делает все по-своему.

Тот, кто жалуется на старость, просто ненормальный. Даже не так, лучше, мне кажется, сказать слепой. Человек, не видящий дальше своего носа. Ведь альтернатива у старости только одна, и она мне не кажется слишком желанной. Даже дожить до нее это уже большое везение. Но самое интересное это то, что, как я уже говорил, ты можешь позволить себе делать все, что захочется. Нам, старикам, позволено все, и даже дедок, ворующий в супермаркете, будет выглядеть в чужих глазах невинным и вызывающим сочувствие. А вот если воровать будет парень, то в самом лучшем случае его назовут «проходимцем».

Другими словами, в определенный момент жизни перед тобой открывается новый, ранее недоступный тебе мир волшебная страна, населенная любезными, внимательными и приветливыми людьми. Все же самое ценное, что удается завоевать благодаря старости, это уважение. Духовная целостность личности, ее солидарность, талант и культура ничто перед высохшей как пергамент кожей, старческими пигментными пятнами и трясущимися руками. Как ни крути, сегодня я всеми уважаемый человек, и, слушайте, это совсем не пустяки. Уважение это то оружие, которое позволяет человеку прийти к цели, для многих недостижимой, и сделать со своей жизнью то, что ему хочется.

Меня зовут Че́заре Аннунциа́та, мне семьдесят семь лет, и семьдесят два года и сто одиннадцать дней моей жизни я пустил коту под хвост. Потом я понял, что пришло время обратить в свою пользу заработанное старостью уважение, чтобы начать получать от жизни настоящее удовольствие.

Нас разделяет только одно

Сегодня утром мне позвонила Звева, моя старшая дочь.

Папа?

Привет.

Слушай, мне нужна твоя помощь

Мне не стоило отвечать. Опыт нужен именно для того, чтобы не совершать всю жизнь одни и те же идиотские поступки. Меня же прошлое ничему не учит, и я без особых размышлений продолжаю действовать инстинктивно.

Ты не заберешь Федерико из школы? У меня слушание, я поздно освобожусь.

А Диего не может этого сделать?

Нет, у него дела.

Понятно

Ты же знаешь, что я не стала бы тебя просить, если бы у меня был другой выход.

Не могу пожаловаться: я хорошо воспитал своих детей. Я не тот дед, что обычно забирает своих внуков. При виде этих жалких старичков у школы когда они, например, останавливают машины, чтобы перейти дорогу, меня бросает в дрожь. Да, я знаю, они приносят пользу вместо того, чтобы киснуть дома на диване, но все-таки ничего не могу с собой поделать: дед, выполняющий свой «гражданский долг», является для меня чем-то вроде катушки с фотопленкой, телефонной кабины, жетона на метро или видеокассеты предметов давно ушедшей эпохи, потерявших свои настоящие функции.

И что потом, куда мне его отвести?

К тебе, или можете прийти ко мне на работу. Да, давай так, приведи его сюда, пожалуйста.

Сейчас я стою перед школой в ожидании моего внука. Я поднимаю воротник пальто и сую руки в карманы. Я пришел заранее этому, в числе прочего, я научился с возрастом. Как организовать свой день. Господи, не то чтобы у меня было много чего планировать, но это немногое я предпочитаю упорядочить.

Звонок Звевы расстроил мои планы. Я собирался пойти в парикмахерскую, сегодня вечером у меня романтическая встреча с Россаной. Она проститутка. Да, я хожу к девкам, и что с того? Во мне еще не погасло желание, требующее удовлетворения, а рядом со мной нет никого, кому бы я был обязан отчетом. В любом случае, я немного преувеличил: не то чтобы я снимаю на улице шлюх хотя бы потому, что это было бы непросто, когда ездишь на автобусе; права же у меня просрочены, и я не стал получать новые. Россана это моя старая подруга, мы с ней познакомились довольно давно, когда она ходила на дом делать уколы. И таким манером она оказалась у меня в гостиной. Она приходила каждый день с утра пораньше, вонзала шприц мне в ягодицу и удалялась, не проронив ни слова. Потом она стала оставаться на чашку кофе, и наконец мне удалось уговорить ее забраться ко мне под одеяло. Если подумать, это было не так уж и сложно. Только спустя какое-то время я понял, что вовсе не моя сногсшибательная улыбка покорила эту псевдомедсестру когда с самым серьезным лицом она сказала: «Ты, конечно, милый и даже очень симпатичный, но у меня есть сын, и ему нужно помогать!»

Мне всегда нравились прямолинейные люди, и с тех пор мы стали друзьями. Теперь ей уже под шестьдесят, но у нее по-прежнему две огромные титьки и соразмерный с ними шикарный зад. А в моем возрасте другого и не нужно: влюбляешься скорее в недостатки, придающие достоверности романтическим сценам.

Появляется Федерико. Если бы люди здесь вокруг только знали, что этот старикан, забирающий внука, еще минуту назад думал о груди проститутки, они возмутились бы и поспешили сообщить родителям ребенка. Кто знает, почему у старого человека не может возникнуть желания потрахаться.

Мы садимся в такси. Это всего третий раз, когда я прихожу в школу за моим внуком, и тем не менее Федерико признался маме, что ему нравится возвращаться со мной. Он говорит, что другой дед заставляет его идти домой пешком и он приходит весь взмокший. Зато со мной он всегда ездит на такси. Еще бы, конечно! У меня вполне приличная пенсия, никаких празднований годовщин свадьбы и двое взрослых детей. Я могу тратить деньги на такси и на всяких Россан. Однако водитель просто хам. Такое бывает, к сожалению. Сыплет проклятиями, сигналит без повода, резко газует и тормозит, ругается на пешеходов, не останавливается перед светофором. Я уже говорил: одно из преимуществ преклонного или «третьего» возраста это то, что можешь делать все что вздумается, ведь все равно никакого четвертого возраста для раскаяния уже не будет. Поэтому я решаю наказать человека, который хочет испортить мне день.

Вы бы ехали помедленнее! окликаю я его.

Он и не думает отвечать.

Вы слышали, что я сказал?

Молчание.

Так, остановитесь и покажите мне ваши права.

Таксист оборачивается и смотрит на меня с подозрением.

Я старшина карабинеров[1] в отставке. Вы управляете автомобилем ненадлежащим образом, подвергая опасности жизнь и здоровье пассажиров.

Нет, командир, простите меня, просто день сегодня выдался паршивый. И дома неприятности. Пожалуйста, я поеду помедленнее.

Федерико поднимает глаза и пристально смотрит на меня, собираясь открыть рот. Я стискиваю ему руку и незаметно подмигиваю.

Что за неприятности? спрашиваю я чуть погодя.

Мой собеседник лишь на секунду задумывается и тут же изливает на нас поток своей бурной фантазии:

Моя дочь должна была скоро выйти замуж, но ее муж потерял работу.

Понятно.

Неплохое оправдание, ничего не скажешь никакой тебе болезни или смерти близкого человека. Так более достоверно. Когда мы подъезжаем к конторе Звевы, водитель отказывается брать деньги. Еще одна поездка за счет хамоватого неаполитанца. Федерико смотрит на меня и смеется, в ответ я снова ему подмигиваю. Он уже привык к моим выходкам в прошлый раз я представился служащим финансовой гвардии. Я делаю это из развлечения, а не чтобы сэкономить. И я ничего не имею против таксистов как класса.

Звева еще не пришла. Мы проходим в ее кабинет Федерико растягивается на диванчике, а я сажусь за ее рабочий стол, на котором красуется для всеобщего обозрения ее фотография вместе с мужем и сыном. Мне не слишком нравится Диего нет, он, конечно, славный парень, но такие слишком уж правильные наводят скуку, тут ничего не поделаешь. По правде говоря, я считаю, что и Звеву он достал она вечно недовольная, всегда спешит и голова у нее занята только работой. То есть полная противоположность мне сегодняшнему но, может быть, очень похожая на меня, каким я был раньше. Я думаю, что она несчастлива, вот только со мной она об этом не говорит. Может быть, она делилась с матерью. Я не подхожу для того, чтобы выслушивать других.

Говорят, что для того, чтобы быть хорошим мужем или партнером, вовсе не нужно давать бог знает какие ценные советы достаточно просто внимательно выслушать и посочувствовать, женщины ждут только этого. Но я на такое неспособен, я моментально вспыхиваю, высказываю, что думаю, и зверею, если очередная собеседница меня не слушает и действует по своему разумению. Это было одним из поводов для постоянных ссор с моей женой Катериной. Ей просто нужен был кто-то, чтобы излить душу, а я через две минуты уже сгорал от нетерпения предложить ей решение проблемы. К счастью, старость пришла мне на помощь: я понял, что для моего здоровья будет лучше не слушать о семейных проблемах. Все равно тебе потом не дадут возможности их решить.

В кабинете Звевы прекрасное большое окно, которое выходит на переполненную пешеходами улицу, и если бы напротив оказался небоскреб, а не облезлое здание из туфа, то я мог бы почти подумать, что я в Нью-Йорке. Только вот в американском мегаполисе нет Испанских кварталов[2] с их узенькими проулками, сбегающими с вершины холма; нет облупившихся домов, которые передают друг другу секреты по натянутым между ними проводам с развешенным для просушки бельем; нет усеянных выбоинами улиц и машин, пристроившихся на узеньком тротуаре между ограничительным столбиком и входом в церковь. В Нью-Йорке боковые улицы не таят в себе мир, теряющийся за собственными тенями, и плесень там не оседает на лица людей.

Предаваясь размышлениям о различиях между Неаполем и «Большим яблоком», вижу Звеву, которая выходит из черного внедорожника и направляется к двери. У входа она останавливается, достает из сумки ключи, но потом разворачивается и возвращается в машину. Сверху мне видны только ее ноги в черных колготках. Она наклоняется к водителю наверное, чтобы с ним попрощаться, и он кладет руку ей на бедро. Я подъезжаю с креслом поближе к окну и стукаюсь головой о стекло. Федерико отрывается от игры со своим другом роботом и внимательно смотрит на меня. Я улыбаюсь ему и возвращаюсь к сцене, завершающейся у меня на глазах. Звева выходит из машины и заходит в здание. Машина уезжает.

Я смотрю прямо перед собой, ничего не видя вокруг. Может быть, у меня была галлюцинация, а может быть, это был Диего. У которого, однако маленькая деталь нет никакого внедорожника. Может быть, это был коллега, подвезший ее по пути. Но разве коллега стал бы класть ей руку на бедро?

Привет, пап.