В восьмом классе я встречалась с парнем, его отец был директор пивзавода. В те времена Колпашевский пивзавод славился на Томскую, Новосибирскую, Кемеровскую области. Пивовар был немец, он варил отменное пиво. Мы начали выпивать, покуривать. Мама била меня за то, что я курю, моя мама ВДВ, она родилась в день десантника. Мне доставалось от неё, часто было заслуженно. Учуяв от меня запах табака, она быстро ликвидировала мою коллекцию сигарет, а их был у меня не один десяток красивых пачек. Думаю, она неплохо на этом заработала пачка «Мальборо» по спекулятивной цене стоила десять рублей, а проезд на автобусе шесть копеек. В то время всякий дефицит приходилось выменивать или покупать. У меня всегда были деньги.
Спиртным я не злоупотребляла, но в компании с удовольствием выпивала. Как у всех подростков, у нас были крайности, и какой-то период времени мы тусовались на городском кладбище, причем часто в темное время суток, потому что в это время кладбище становилось безлюдным, там нам никто не мешал. У нас не было страхов, я могла одна уйти домой. Мы не были никакими эмо или готами, просто большая компания малолеток: жгли костры, пили спиртное и пели песни под гитару. Тогда казалось, что в этом не было ничего непристойного, максимум, что случалось, кто-то мог выпить лишнего. Мы не бросали друг друга. Как-то раз Буква напилась и заснула между могилок, а может даже и на могилке. Когда она выспалась, ей захотелось воды: не было проблем, всё было под руками я вытащила цветы из банки на соседней могилке и напоила подругу. Мы часто вспоминаем об этом до сих пор: я смеюсь над её жаждой, а она над тем, как мама била меня и гоняла всех, и как они бегали от неё. Она стала бабушкой двух внуков, но так и осталась Буквой.
С отцом мы встречались время от времени. К нам он приезжал редко, и я стала гостьей в их доме, летая к ним даже на выходные. В семье отца меня принимали хорошо не было ощущений дискомфорта. Дочь жены отца Татьяна стала мне очень близким человеком, она старше меня на пару лет. По сути я уже ездила к ней, а не к отцу, и продолжаю ездить. У меня много кровных сестёр, но ни с одной из них я так не близка, как с Таней. Она научила меня многим хорошим вещам. Моя мама с большим уважением относится к ней, хочу думать, что Таня у меня на всю жизнь. Когда я прилетаю в Томск, она всегда встречает и провожает меня.
Я закончила восемь классов и решила покинуть школу. Поступила в педагогическое училище, на физкультурное отделение. Туда меня приняли как «кандидата» в студенты, это значит, что меня могли отчислить в любой момент. «Кандидатом» потому что у меня не было высокого спортивного разряда, а у остальных он был. Приоритетом для поступления на этот факультет являлись спортивные достижения. Наш факультет был единственный в области. В училище было две кафедры школьная и спортивная; сейчас это колледж. Так началась моя новая жизнь мне было четырнадцать лет.
У меня поменялся круг друзей, но Буква тусовалась со мной и в педе, который стал моей большой находкой в жизни. Очевидна была разница между школой и училищем преподаватели были совсем другого уровня. Я полюбила литературу этот предмет, как и преподаватель, в училище был потрясающим. Основная часть студентов были приезжие, все сплошь спортсмены разрядники, кандидаты в мастера спорта, мастера спорта. Из тридцати студентов в нашей группе местных было четверо, мы все быстро сдружились. Я была старостой группы на протяжении всего обучения, мне нравилось заниматься хозяйственными делами, выдавать всем талоны на питание. Тогда вся страна жила по талонам, но многие однокурсники отказывались от талонов, потому что у них не было денег, чтобы выкупать продукты. Я отдавала невостребованные талоны маме, и вся наша родня затаривалась на них.
Учёба давалась мне легко, я никогда не учила уроки, но и не пропускала ни одной пары. Разницу между школьной подготовкой одногруппников я отметила в первые дни учёбы. У меня она была на высоком уровне, поэтому меня быстро перевели из «кандидата» в студентку. Несмотря на мою нелюбовь к школе, в ней меня научили: мыслить/думать, писать, говорить. Преподаватели в училище были сверстниками моих родителей. Они были местные городские и знали моего дядьку и отца в молодости. Для них я была особой зоной интересов. Завидев мою фамилию в журнале, первой спрашивали меня, чтобы посмотреть, что из себя представляет продолжение нашего рода в моём лице. Складывалось впечатление, что моя фамилия единственная в журнале. Позже одна из преподавательниц сказала мне об этом, она же рассказала про моего дядьку, он дружил с её братом. Дядька в 70-х годах был, как сейчас принято говорить, метросексуалом, из одежды носил только мужской костюм, белую рубашку и галстук. Он был кудрявый брюнет, каждый день мыл голову, делал укладку, маникюр с педикюром, носил кольца и брошки. Его очень любили женщины, он был дважды женат. По дороге к жене он погиб в автокатастрофе, мне было тогда два года. Похороны состоялись восьмого марта. Бабушка очень горевала по нему, все думали, что она сойдёт с ума от горя. Она хранила все его украшения и всегда говорила: «Мой Сашенька». Когда я подросла, бабушка рассказала, что после смерти Сашенька приходил к ней ночью какое-то время. Он вставал в дверях и, не говоря ни слова, смотрел на неё живым, грустным, заботливым взглядом, а потом уходил. Поначалу бабушка спрашивала его о чём-то, но он всегда молчал. Я верила ей. Несколько человек мне рассказывали, что к ним приходили близкие после смерти. Даже у известной во всем мире русской учёной Натальи Бехтеревой в книге «Магия мозга» есть рассказ о том, как к ней приходил ее умерший муж. Моя бабушка была необразованная, а Наталья Бехтерева академик нейрофизиолог. У меня нет сомнений, что душа человека бессмертна. После смерти тела душа мается и не находит себе места. Возможно, она находится в параллельном мире на Земле ей уже нет места, а Бог её ещё не принимает. Даже могила дядьки привлекала внимание прохожих, многие меня спрашивали: «Кто тебе Сан Саныч?» В родительский день, вся наша родня собиралась у бабушки с дедом, мы большой компанией шли к дяде Саше. Взрослые говорили о нём, было много детей, у меня было чувство какого-то праздника, на мне всегда были белые гольфы и бант.
На срочной воинской службе дядя Саша серьёзно заболел (не знаю диагноз). Находясь в госпитале не мог сам ходить, и перестал есть и пить, потому что в таком случае надо ходить в туалет, а сил не было. Тогда он стал умирать уже не от болезни, а от чувства стыда ослабляющего тело. Он не мог себе позволить ходить на утку и чтобы за ним убирали. Его комиссовали из армии с болезнью, которая довела его до дистрофии бабушка выходила больного. Она начала его кормить с половинки варёного яйца в день. За счёт бабушки он ещё пожил. Чувство стыда у людей прошлых поколений было сильнее желания жить и быть здоровым.
От своих отца и дядьки я унаследовала любовь к нарядам и обожаю наряжаться. Когда училась в педучилище, преподаватели ставили меня в пример всем студенткам нашего училища. Меня уважали преподаватели они были для меня совершенными людьми.
Училище это то место, куда мне очень хочется вернуться, особенно в большой спортивный зал. Все преподаватели были выдающимися спортсменами, многие мастерами спорта. У нас было по две-три пары физической подготовки в день: гимнастика, волейбол, баскетбол, лёгкая атлетика, спортивные игры, танцы и т.д. Четыре преподавателя одновременно проводили один урок две женщины и двое мужчин, студенты делились на подгруппы и отрабатывали элементы. Я любила стоять в строю одногруппников в спортивном зале у меня было ощущение, что идеально чистый и раскрашенный в разные цвета пол блестит от счастья. В ближнем левом углу спортивного зала стояло пианино, на котором, сопровождая почти все предметы, играла красивая пианистка. Мелодия разливалась по залу, и все наши действия казались совершенными, мы бегали и прыгали в ритм и такт музыке. Я не была выдающейся спортсменкой, но, как сказала Анна Фёдоровна: «Пришла в училище ты никакая, а вышла даже очень ничего». Училище привило мне требовательность к своему телу. В студенческие годы я поняла, что требовательность к себе у человека должна быть во всём.
У нас был классный руководитель Петрович. Человек, о котором не могу сказать ничего плохого и ничего хорошего. Для меня он был «тёмной лошадкой». Петрович часто говорил мне, что у меня отличный, тонкий юмор. Мне важно звучание слов обращений, имён, фамилий, кличек. То, как они звучат, как люди представляются, как обозначают своё Я, как обращаются друг к другу. Петрович никогда не называл меня по имени, исключительно по фамилии при любых обстоятельствах. Из его уст моя фамилия звучала особенно, мне очень нравилось, как у него это получалось. Казалось, что Петрович не знает моего имени, да и не надо ему знать. Бывало, он обращался ко мне дерзко, резко, иногда с иронией, всегда по-разному, но при этом фамилия была каким-то символом взрослости, самодостаточности, признания. За три десятка прошедших лет я встретила единицы людей, умеющих обращаться к собеседнику с неповторимой индивидуальностью, в звучании которой подчёркивается микс значимых качеств, как у Петровича. Он преподал мне один важный урок этот опыт касался верности своим желаниям и запомнился мне на всю жизнь.
В училище кроме основных уроков каждый студент должен был обязательно посещать факультатив. У нас это были разные спортивные секции два-три раза в неделю. Я мечтала играть в баскетбол, а Петрович курировал в училище женский баскетбол. Он сказал: «Тебе не надо заниматься баскетболом, иди на волейбол». Я послушала его и ходила на волейбол, который люблю смотреть только по телевизору, и то только тогда, когда играет сборная России. Волейбол был для меня каким-то наказанием: я стояла на площадке и, когда на меня летел сильный мяч, уходила от удара, не принимала мяч. Я боялась принимать быстрые мячи было больно рукам и не умела ставить блоки. На площадке были профессионалы, они играли сильными атаками. Я была слабым игроком, потому что это была не моя игра, и всю свою жизнь я сожалею о том, что послушала Петровича. Сейчас, когда меня в чём-то убеждают, а я так не хочу, думаю: «Нет, Петрович, будет как я хочу». Баскетбол моя большая упущенная возможность быть в своей игре. Именно Петрович наделил меня чувством горечи из-за отказа от своего желания. Я поздно это поняла, но поняла основательно: если есть желание, цель, мечта, никто не должен стоять на пути к ней.
Безумно весёлые приключения были на протяжении всего обучения в училище. Каждую осень мы ездили на уборку картофеля и капусты. Бедная капуста с картошкой! По дороге, сидя в автобусе, мы любили построить рожи прохожим на улицах города, приникнув физиономиями к стеклам окон. Получалась весёлая картина: едет колонна автобусов, в это время на остановке стоит много народу из-за того, что транспорт отправлен на уборку урожая и большинство автобусов сняты с городского маршрута, и вдруг в одном из них у всех пассажиров проблемы с лицом. Это было что-то невероятное! Делали мы это по команде одного из студентов, следящего за народом на улице, и единицы отказывались быть кретином за стеклом. Будучи психологом, я поняла, что те, кто отказывался, уже тогда были лишены внутренней свободы, беспечной радости и дурашливости. А смеялись мы тогда бесконечно. Это было немного неприлично, но ведь кривлялись-то мы по сути друг перед другом, безадресно. У всех были клички, никто никого не называл по имени, были клички и у наших преподавателей.
Однажды нашу группу отправили на торговую базу. Эта база была шефом нашего училища. Стояла золотая осень, на улице было тепло и солнечно, мы были без верхней одежды. Нам надо было перенести металлические трубы с одного места на другое. Трубы были тонкие в диаметре и очень длинные одному не справиться, нужно было носить их вдвоём. Трубы долго лежали под открытым небом и покрылись ржавчиной, их была высокая гора. Сначала мы посидели на них всей группой, покурили. Обсудили, с какой трубы лучше начать, была серьёзная дискуссия на эту тему. Потом решили попробовать и перенесли несколько штук в указанное место. Замарали руки ржавчиной, о перчатках речи не было. Кто-то кому-то намазал лицо ржавыми руками, и понеслось. Мы бегали, орали и мазали друг друга, у всех были «рыжие, ржавые» лица мы не могли остановиться. Кладовщики сначала смеялись, а потом начали выяснять, точно ли мы из педагогического училища. Похоже, вы, ребята, из психбольницы, из буйного отделения, говорили они. Мы так и не перенесли эти трубы с базы нас выгнали. Психология толпы сильный инструмент заведённую толпу невозможно остановить, если она заводится она становится неуправляемой. Директор базы написал письмо в училище с просьбой никогда больше не присылать нашу группу на его базу. Петрович прочёл нам письмо и сказал, что ему стыдно за нас. Больше нашу группу в приличные места не допускали.
Делая попытки рассмотреть влияние генов на качество жизни, я вспомнила об одном парне из далёкой юности. Его звали Алексей Конев, мы учились в одной группе педучилища. Лёшка был слаб умом, но с чистой душой как ангел. У него нет родителей, он из детского дома. Отношение преподавателей к детдомовским было особенным. В нашей группе таких было трое: два парня и девушка Лера. Все они получили дипломы, их тянули за уши, за ноги, за нос, контролировали каждый шаг. Мне казалось, что миссия преподавателей была «не бросать тех, кого однажды бросили». То, что Лёшка получил диплом, это заслуга преподавателей. Диплом был его путёвкой во взрослую жизнь, но реально он его не заслужил. Мы всегда смеялись над ним, звали исключительно Лошадяев, а когда возникал вопрос «Кто виноват?» всегда был виноват Лошадяев, даже если его не было рядом. Первое время преподаватели спрашивали: «А кто это?» Я смотрела на него, как на бревно, брусья, перекладину в спортивном зале, он был для меня неодушевлённым образом, но только до тех пор, пока не скажет: «Ну что вы, девчата!?» это когда мы над ним смеялись. Как только он произносил «Ну что вы, девчата!?», в нём звучала позиция мужчины, именно мужчины, а мы были девчата. В этот момент он был выше нас, и твёрдо верил в это, именно в этот момент я видела в нём, что-то неравное нам всем. Он был лишён чувства юмора, но был пронизан добротой, всем помогал, никогда не был «шнырём». Лёшка прощал всех своих обидчиков. Его часто били, он ходил с синяками, стал выпивать, курить. Был не ухожен, днями не чесал волосы, была копна на голове. Я не знаю, где он сейчас, и он единственный из моей юности, чья судьба мне интересна как профессиональному психологу. Не могу её спрогнозировать: если Лёшка встретил хорошую девушку, то у него всё хорошо, если стал зависим от спиртного, и с женщиной не повезло, то пропал. Одно знаю точно: у таких, как Лёшка, жизнь это рулетка и полностью зависит от тех, кто крутит колесо. Доброта бывает от головы она умеет рассчитать, а у Лёшки доброта от сердца, она не расчётливая и верит тем, кому порой не стоит. Когда я сожалею, что родители разошлись, а эмоциональная подавленность лишила меня радости, то такие, как Лёшка, никогда не видели, как родители заботливо размешивают сахар в стакане, гладят футболку, чтобы ребёнок одел её тёпленькой, они в прямом смысле берегут тепло, радуют новой покупкой, пусть даже ругают, но дают нужность.
На творческом конкурсе училища мы поставили сказку «Репка». Все роли в пьесе исполняли парни мои одногруппники, весь реквизит я принесла из дома. Я была режиссером постановки и выступила в роли рассказчицы. Репка в нашей сказке была незаурядной толи сумасшедшая, толи несчастная, она была очень сильным персонажем. Дед, напротив, был самым обычным стариком, разбитым параличом, бабка парень в старушечьей одежде из серии «на всё готова», а внучка модницей в короткой юбке, на высоких каблуках и с магнитофоном, который на полную катушку проигрывал «Модерн Токинг». Внучка была знатной тунеядкой и помогать старикам вовсе не планировала, старики же собирались продать Репку и купить ей на вырученные деньги новый наряд. Внучкой был стройный парень в парике, юбке, на каблуках и ярком мейкапе, он ходил вокруг всей компании и ругал стариков за их немощность. Жучка была собака как собака, кот мартовский, а мышка размером более двух метров в этом был смысл нашей сказки, что всё неслучайно. По ходу действия все увлеченно импровизировали, и весь зрительный зал покатывался со смеху наши сказки всегда имели успех. Репка была не единственной.