Вы их видели? Они уже здесь?
Представителей повстанцев? Обещали к вечеру к нам прибыть. Им до нас ходу чуть меньше, чем двое суток. Позавчера они с нами связались, значит, сегодня будут.
Жаль, что я так слаб и не смогу их вместе с вами встретить. У меня личные счёты с рептилоидами, поэтому я с великой радостью пойду с вами.
Нет.
В смысле нет?
Ты не выдержишь дороги. Я разговаривал с нашим доктором, он говорит, что велика вероятность воспаления мозга.
Да что этот ваш лепила понимает вообще! Я возмутился. Ещё бы! Меня оставляют с бабами, а сами идут на войну. Я мечтаю отомстить обманувшим меня ящерам, да и крысюкам тоже. Моё тело регенерирует не так, как у обычных людей. Вы же знаете, меня пять лет назад изменили. Теперь я идеальный воин, буду незаменимым для вас в любом бою.
Егор рисковать твои здоровьем мы не собираемся. Именно потому, что ты ценен для нас, да и для людей в целом. Не беспокойся, присоединишься к нам позже. Есть всего два по-настоящему больших народа на земле китайцы и мы русские. В истории обоих народов часто случались вторжения и битвы. История их приучила жить рядом с не такими, как они, людьми иной породы. Китайцы так те вообще на завоевателей, по большому счёту, внимания не обращали. Они могли это себе позволить. Их всегда было больше в несколько десятков раз, чем тех, кто приходил к ним с огнём и мечом. Они просто переваривали завоевателей, как этнос, делая их через пару веков настоящими китайцами. Мы же в основном уживались и с теми, кто хотел нам зла, и с теми, кому мы делали добро, что просто только на первый взгляд. У русских выработался природный механизм коллективной терпимости к чужому способу существования. Мы научились жить вместе с представителями совершенно разных генотипов человеческого рода.
Европейцы, например, до последних пор понять не могли и не хотели, как это мы умудряемся терпеть некоторые вещи от других нетитульных наций, живущих в нашей стране. Да вот так и терпим, и дружим, и воюем вместе, праздники справляем. Ссоримся иногда? Ну, а куда же без этого? Даже ссора, которая оканчивается межнациональным конфликтом с тысячами жертв, не повод устраивать нам, русским, этническую резню малым народам. Мы учим любви, а не смерти. Нам удалось и с рептилоидами войти в тысячелетний симбиоз. Взаимовыгодный обмен знаниями и силой. Русский народ светлый, мудрый народ.
Вот они нам и оплатили.
Что поделаешь, Мирон Григорьевич развёл руками. Выживает сильнейший. Но запомни: нас хоронить ещё рано. И себя не хорони, не надо.
Давая мне понять, что разговор окончен, полковник встал, кивнул мне мол, держись, и ушёл. Не прошло и трёх минут после его ухода, как ко мне вернулась Лиля. Она принесла завтрак.
Ты знаешь, у нас событие, мы ждём гостей.
Лиля выглядела оживлённой. Ей, как и любой девушке её возраста, хотелось праздника, танцев, ухаживаний. Мне стало немного обидно: я уже заочно её ревновал к этим пришлым повстанцев. Ну, конечно, зачем ей инвалид, когда есть бравые бойцы, не боящиеся ничего на свете. Не справедливо по отношении к ней, но с чувствами я ничего поделать не мог. Вот выздоровею, тогда и возьму все эти сопли под контроль.
Знаю, твой отец рассказывал.
Ты чего такой хмурый сегодня? А, Егорушка?
Ничего. Я прям себя не узнаю: надулся, как маленький, и чую слёзы на глаза наворачиваются. Не в порядке моя нервная система, вредно, знаете ли, в голову себе стрелять, приводит к таким вот нежелательным последствиям. Вдруг я так до конца и не восстановлюсь, и навсегда останусь таким вот плаксой. Фу. Самому от себя тошно. Нет, правда, тебе, наверное, надо готовиться ко встрече с гостями? Так ты иди, я тут сам как-нибудь справлюсь.
Лиля, немного опешила от такого моего отношения, несправедливого, надо сказать, отношения. Ресницы захлопали у неё, как крылья, глаза стали большими и затуманились.
Егор, ты подумал, что я тебя брошу?
Да нет, начал я юлить.
Ну хочешь, я вообще никуда не пойду, с тобой останусь.
Нет уж, иди, раз так хочется.
Глупый какой. Какие же вы мужчины всё же дети
Лиля повернулась ко мне спиной и пошла к двери. Сердце моё ушло в пятки. Что я натворил! Или я оказался прав, и Лиля просто меня жалела? Лиля подошла к двери, закрыла её на щеколду и вернулась к моей постели. Она снова улыбалась. Шнурки на платье поддались её ловким пальцам на удивление легко
Глава 2
Когда любишь по-настоящему, физические контакты тел мужчины и женщины всегда чисты. Любовь это тайна, в которую посвящены двое и никого пускать туда не надо, иначе волшебство уйдёт, как вода в песок, оставив лишь тину похоти.
Ничего прекраснее я себе и вообразить не мог. В начале я немного боялся, что у меня ничего не получится, тело ведь меня пока слушалось плохо, мешали повязки и гипс, но она, моя единственная и любимая Лиля, была так нежна и с таким пониманием отнеслась ко мне, что вскоре я обо всём на свете забыл, отдавшись всепоглощающему чувству солнечной любви. Два часа пролетели, как один миг, я не заметил, как истома, наполнившая меня сладкой усталостью, наградила меня сном. Когда я ещё через два часа проснулся, Лиля уже ушла. Ей надо было помогать готовить стол для гостей и теперь, больше её не ревнуя, я относился к тому, что она свято исполняла свои обязанности в анклаве, с достойным её уважением.
Пей, пока пьётся, люби, пока любится, живи Кваки.
Стрельба началась совершенно неожиданно. Вначале я услышал топот, потом кто-то дико закричал и началось. Грохот выстрелов выбил меня из блаженного состояния мечтательного покоя. Что-то случилось. Видно, встреча гостей пошла совсем не так, как рассчитывали журавли. Тревога за жизнь Лили заставила, помогла мне очень даже бодро, для того состояния, в котором прибыл мой организм, встать с койки. Когда я сумел преодолеть половину расстояния, дверь распахнулась и в комнату вбежала растрёпанная Лиля.
Что происходит? выстрелы продолжали греметь, и я с волнением осматривал Лилю. Вдруг её ранили?
Скорее пошли.
Куда? не понял я.
Потом, милый, всё потом.
И я пошёл. Ну, если быть точным, она потащила меня, взвалила мою похудевшую тушку себе на плечи и понесла, мне оставалось только от пола загипсованными копытами отталкиваться. Мы шли по коридору, петляли, спускались два раза вниз по железным лестницам, уходя вглубь бункера, пока не вошли в просторное помещение последнего уровня, забитое старой аппаратурой военного назначения бывший командный пункт. Лиля отвела меня за большой экран, заставила лечь и завалила меня каким-то провонявшим мышиным помётом тряпьём.
Тише, любимый, жди меня здесь. Не шевелись и ничего не предпринимай, чтобы ты не увидел.
А?
К нам пришли плохие люди. Папа ошибся. Лежи тихо, и я обязательно за тобой вернусь.
Но Лиля не вернулась. Сплошной шум пальбы, долетавший до моих ушей эхом с верхних этажей, начал стихать, прерываться, чтобы опять неожиданно взорваться громоподобной дробью где-то уже совсем близко. А потом в аппаратную, пятясь задом, закатились четверо Журавлей. Я выглядывал из своего убежища и сквозь прореху в старом солдатском бушлате, и через щель между экраном и столом видел, как Журавли по команде старшего вскинули к плечам карабины и открыли огонь, целя в темноту дверного проёма. Когда их командир поднял руку и встал в пол-оборота, я узнал в нём Мирона Григорьевича. Я хотел вылезти и крикнуть, что я здесь, но тут тьма огрызнулась огнём вспышек и трое Журавлей, стоявших рядом с полковником, пали. В дверной проём полезли оскаленные, разбойничьи, разгорячённые боем, фиолетово-красные рожи.
Мирон Григорьевич успел срезать первых трёх или четырёх нападавших очередью, но другие сократили расстояние и всей толпой набросились на него. Забурлила рукопашная схватка. Полковник держался молодцом: мужику пятьдесят лет, а он махался, как молодой мастер спорта по боксу. Врагов было очень много, не знаю точно сколько, но больше дюжины точно. Нескольких полковнику удалось завалить: кого оглушил ударами кулаков, а кого зарезал. Оказалось, что он мастерски владел искусством ножевого боя. Уважаю, сам умею, оттого и уважаю. Нож в его руке выделывал замысловатые кренделя, резал и колол. Врагов он не жалел, полосовал по лицу, попадал по глазам, колол в сонную артерию, втыкал нож под ложечку.
Один разбойник с головой, похожей на чугунный горшок, проскользнул сквозь лес конечностей подельников и несколько раз выстрелил из пистолета, целя по коленкам полковника. Полковник покачнулся и, споткнувшись о лежащее сзади у его ног тело, упал на спину на него навалились и обезоружили.
Мирона Григорьевича не хотели просто убить, иначе давно бы застрелили, его хотели взять в плен, поэтому, накидав ему прилично ногами, подняли. Двое бандитов поддерживали полковника за подмышки, а другие стояли рядом и смотрели. Чего же они ждали? Минуту спустя я понял, чего они ждали. К бандитам, поймавшим главу анклава «Журавль», присоединились другие, и привёл этих других их атаман, лидер не знаю как правильно, по мне так бригадир высокий, худой, жилистый мужчина, брюнет, одетый в камуфляжную форму и натовские высокие солдатские ботинки. Скорее всего это и был тот самый руководитель фальшивой группы повстанцев Эдик Леонов. Хотя бог его знает, как этого убийцу звали на самом деле. Его хитрые глазки искрились звериной злобой. Посмотрев на полковника, он рассмеялся, не разжимая губ. Знаю я таких упырей, навидался в бытность мою в банде у Крутова. Конец Мирон Григорьевичу, этот жалеть никого не станет.
Я потел и мучался от бессилия что-либо изменить. Чувствуя себя трусом, я не смел выползти из укрытия и, не отрываясь, следил за мрачным представлением, разыгрываемым передо мной самой жестокой жизнью. Правда в том, что хищники существовали всегда, и главной пищей во все времена для них служила кровь. Золото, власть, секс всё это было для них важно, но важнее всего была кровь. Пускай они и сами себе не признавались, зачем они творили все эти страшные вещи, но я-то знаю отчего они испытывали настоящее удовольствие. Не от блеска монет и не от приветственных криков орды и женских стонов, нет, они искали вкус человеческой крови, и наслаждались им пока могли. Вот вам и народ светлый и мудрый. Правда, это скорее нелюди, чем люди, а то, что по крови они русские, так что ж, как мне говорили: «Не так важно быть русским по крови, как по духу». Сейчас я проверю, какой у меня дух. Осталось ли что-то от прежнего меня, кроме соплей.
Попался, сволочь, сказал бандит бригадир. Страшно умирать на коленях?
Ты мародёр, а я солдат, нам не о чем с тобой говорить. Делай то, что должен, и что так хочешь.
Ух ты! Смелый какой. Думаешь, я тебя просто пристрелю, нет, сапог, ты у меня запоешь! Ты у меня, дерьмо, целую арию исполнишь. Резко сблизившись, Леонов ударил тыльной стороной ладони полковника по губам. Давай ребята, пощекочем полковника.
С Мирона Григорьевича сняли живьём кожу. Он не кричал и не вопил, а только громко стонал сквозь крепко стиснутые зубы. Так что ожидаемой Леоновым арии бандиты так и не услышали. К концу экзекуции мой разум помутился, он просто был не способен в его нынешнем ослабленном состояние переварить такое кровавое зрелище мук знакомого мне, сильного и благородного человека. Поэтому я точно не помню, когда он умер. Мне кажется, но я совсем не уверен, Мирон Григорьевич перестал подавать последние признаки жизни, когда, стягивая с него скользкий от крови чулок кожи, палачи дотянули его ему до плеч. Пускай тот бог, в которого ты верил, заберёт тебя к себе в рай. А этих сук, что тебя замучили, пускай он не наказывает: я их сам всех найду и уничтожу, сотру с лица земли эту погонь, как стирают плесень со стен старого дома, вырежу, выжгу, развею по ветру.
Анклав бандиты покинули не сразу. Они ещё два дня гудели, праздновали резню, пили, жрали и издевались над раненными и стариками, кому не посчастливилось умереть в день погрома. Я с ужасом думал о судьбе Лили, но я ничем не мог ей сейчас помочь, разве что надеяться и верить, что она спаслась, выжила, а если нет, то отомстить. Все эти два дня я не спал, я грезил наяву. Меня лихорадило, поднялась температура, и я прибывал на границе муторного сознания с тяжелым кошмаром.
Я остался в бункере совершенно один, если не считать вездесущих крыс я имею в виду обычных грызунов, а не их потусторонних родственников веррата. Мародёры ушли. Они даже трупы не удосужились убрать. Жрали и пили, а мертвецы лежали по углам, разлагались, молча их осуждая. Хоронить я никого не стал. Лилии я тоже не нашёл. А тот стресс, который получил при нападении банды на анклав и особенно при казни полковника, послужил ключом к инициализации спящих систем адаптации моего изменённого вивисекторами от науки естества. Я оказался прав, а не опытный врач хирург анклава: правда, никакого удовольствия от своей правоты я не получил. Да, мои функции стального человека, ранее известного как Кваки, восстанавливались ускоренными темпами, но я этому не радовался, я рос, здоровел, возвращался к истокам силы и готовился к своей личной вендетте.
В доме мёртвых, в разорённом мародёрами бункере анклава «Журавля» до того, как я пришёл в норму, мне пришлось провести ещё четырнадцать дней. И с каждым днём мне всё труднее становилось переносить сладкую вонь, идущую от трупов. Тяжелее психологически, чем физически. В продуктах и воде, находясь в бункере, я дефицита не испытывал, набирал вес, занимался, как мог, восстановлением боевой формы. И когда почувствовал, что больше не могу быть среди них, среди умерших насильственной смертью и взывающих к отмщению Журавлей, и что восстановился до уровня пятидесяти процентов от версии себя самого периода расцвета Кваки, я ушёл. Но прежде я снял повязки и избавился от гипса. Впервые взглянув на себе, без всех дополнительных обмоток и накладок на голове, в зеркало, я был неприятно поражён. Если и раньше я не считал себя красавцем, то сейчас стал выглядеть как Квазимодо со смятым залихватским ударом булавы жестокосердного крестоносца черепом. Мою голову перекосило на левый бок и лицо поплыло, кожа на нём натянулась и мой рот теперь напоминал лягушачий. Жуть, и как Лиля меня такого полюбила? Хорошо, что я был с ней в бинтах, иначе не знаю смогла ли она вообще ко мне прикасаться, к такому красавчику.
С собой я взял еды на три недели вперёд, облачился в камуфляжный костюм, вооружился всем, что нашёл (автомат АКСУ, пистолет «Грач», десантный нож, повезло набрести и на гранаты), всем, что оставили или не нашли мародёры и отправился мстить. Направление я выбрал на Москву. Учитывая, что эти суки повстанцы должны двигаться к центру, туда, где оставались очаги человеческой культуры, а значит, вероятность поживиться была значительно выше, я пошёл следом. За Лилей и местью.
Глава 3
На третий день пути я вышел на поле отгремевшего совсем недавно масштабного сражения между веррата и рептилоидами. Кое-где над стальными сожжёнными монстрами поднимались сизые струйки дымков. Железо, напоённое неизвестной энергий, непонятно долго отдавало тепло. Учитывая, что я никаких раскатов грома сражения не слышал, всё было кончено минимум два дня назад, а техника всё ещё дымила.
До самого горизонта, на почерневшем от огня поле, среди воронок стояли мёртвые боевые машины. Танки, БМП, БТР, боевые машины поддержки танков и совершенно неизвестные мне установки, разбитые и изуродованные, оплавленные и искорёженные, а некоторые целёхонькие, бликующие в лучах заходящего солнца оптикой, брошенные экипажами, горбатые, с раструбами хоботов, с раскрытыми крыльями летучих мышей антенн, рогатые гусеничные чудища. С одной стороны поля, с которой двигался я, техника была окрашена преимущественно в различные оттенки цвета хаки, а с противоположной на неё напирала армада выкрашенных в весёлые жёлтые и мрачные чёрные цвета, клеймённая двумя оранжевыми треугольниками, растущими друг из друга, бронированных жуков. Первые машины, как не трудно догадаться, принадлежали рептилоидной расе, тяготеющей к человеческой классике, а вторые создал извращённый ум поганых веррата.