Манящая корона - Давыдов Борис Алексеевич 2 стр.


 Почему больно, брат? Откуда исходит этот блеск?

 От камней, которые вставлены в спинку кресла, их очень много, и они крупные. Да, это настоящие бриллианты, не стразы! Боюсь даже представить, сколько они стоят!

 Ты видишь тронный зал, брат!  догадавшись, подсказал Раус.  Это тронный зал дворца Правителей. Продолжай, прошу тебя.

 Значит, это кресло трон! Я так и думал, только не был уверен На троне сидит человек, у него хорошее, доброе лицо и грустные глаза, а на голове золотой обруч. Простой обруч, без всяких украшений Если не ошибаюсь, так и должна выглядеть корона Правителей.

 Разумеется, брат! Ты видишь Правителя Ригуна. Он и впрямь хороший человек, только очень уж нерешительный и слабовольный. Что дальше?

 А дальше Вот теперь мне что-то не нравится! Темная аура я чувствую ее, отчетливо чувствую! Ему грозит опасность. Да, именно опасность, я не могу ошибиться.

 Ему значит Правителю?  на всякий случай уточнил Раус.

 Да.

 Но от кого же она исходит, брат?

 Пока не вижу Чувствую только силу. Ледяную, безжалостную силу. Это это невыносимо, просто невыносимо!  в голосе вошедшего в транс мага послышались истеричные нотки.  Тому, кто опасен для Правителя, тоже угрожает опасность, и гораздо более страшная! Она уже рядом, она нависла над ним, а он ничего не знает и не подозревает! А я ничего не вижу по-прежнему!

 Успокойся, брат. Постарайся сосредоточиться. Ты все увидишь, обязательно! Глубоко вдохни и задержи дыхание теперь резко выдохни Тебе лучше?

 Да. Теперь я снова вижу, хоть и смутно. Мелькают какие-то люди! Так быстро мелькают, что я даже не могу посчитать, сколько же их всего Четверо! Да, точно: четверо мужчин. Один из них с черной повязкой на правом глазу.

 То есть кривой?  машинально переспросил Раус, хоть никакой необходимости в этом не было.

 Да, он одноглазый. Хотя Что-то странное! Не могу понять вроде их было четверо, а стало почему-то только трое. А теперь снова четверо Ах, вот в чем дело! Четвертый человек женщина, только в мужской одежде. Ой, какая ужасная женщина!

 Ужасная? Ты хотел сказать, уродливая?

 Вовсе не уродливая, даже красивая. Но у нее черное сердце. Чернее, чем уголь  Раус, инстинктивно опустив глаза при этом слове, увидел, как пальцы Тона сомкнулись на куске угля.  Она не ведает жалости, она радуется страданию. Чужому страданию, конечно

 Может, она просто больная? Наверное, у нее не все в порядке с головой, брат?

 Нет, она совершенно здоровая. Это-то и страшно!

 А другие люди, брат? Что ты скажешь про них?

 Мутно, неясно Все расплывается Хотя нет, теперь прояснилось! Тот, который с одним глазом,  у него тоже кусок угля вместо сердца. Только раскаленный! Он мучается от боли. Кто-то нанес ему незаживающую рану, и ее ничем нельзя залечить. Даже местью, от нее боль лишь ненадолго стихает, а потом пробуждается вновь.

«Рана в переносном смысле, скорее всего. Наверняка оскорбление или кровная обида»,  подумал Раус.

 Продолжай, брат!

 У следующего тоже рана в сердце. И он жестоко страдает, но по-другому Да, совсем по-другому! Там не уголь там змея. Ядовитая, свернувшаяся в кольца. Пока она притаилась, но в любой момент может распрямиться и ужалить.

 Кого ужалить, брат? Эту женщину, или одноглазого, или четвертого, о котором ты еще не говорил? Или или самого Правителя?

 Нет. Тот, кого он ненавидит, где-то далеко. Я его не вижу.

 Хорошо, так что же насчет четвертого? Кто он?

 С ним труднее всего. Он сильный, очень сильный. Не только телом, но и духом. От него исходит такая аура Кстати, очень знакомая аура О-о-ооо, я понял! Я увидел, почувствовал! Это он! Он угрожает Правителю! А остальные угрожают ему! Он замышляет зло против Правителя, а сам не знает, что зло нависло над его собственной головой! Оно уже рядом, оно придет в одну из ближайших ночей!

 Еще раз прошу тебя: успокойся, брат! Ты не сможешь толком ничего разглядеть, если будешь так волноваться. Итак, спокойно и по порядку: кто угрожает Правителю? Ты можешь описать его внешность?

 Мужчина среднего роста, средних лет, глаза светлые, лицо чистое, с правильными чертами. Небольшие усы, тонкий нос с чуть заметной горбинкой. Красивый, уверенный в себе, такие нравятся женщинам. Он очень умный, это чувствуется без труда! Но у него злой ум И и еще Нет, это просто невозможно, невероятно!

 Что невероятно, брат?

 Да они что, сговорились?!  чуть не всхлипнул маг.  И у него тоже в сердце незаживающая рана! Она все время кровоточит и сводит его с ума! Бедный Правитель Бедный наследник Делор! У него нет шансов. Я Я вижу на троне другого человека с короной на голове. И его глаза не грустные, нет, совсем не грустные Боги, смилуйтесь над несчастной Империей!  Тело ясновидца вдруг содрогнулось, из горла вырвался протяжный, мучительный стон, а горящие глаза стали быстро тускнеть.

 Пиши!  вскричал Раус.  Пиши, кто он, ради всего святого!

Пальцы, сжимавшие кусок угля, что-то начертили на пергаменте, а потом Тон сполз по стене, несколько раз судорожно дернулся и затих. Глаза закрылись, послышалось мерное, спокойное дыхание, переходящее в легкий храп.

Ювелир торопливо выхватил пергамент из пальцев уснувшего обессиленного мага.

На выбеленном листе можно было отчетливо разобрать только одну заглавную литеру «Гур». Дальше шли не поддающиеся прочтению закорючки.

Раус грузно опустился на койку, чувствуя себя так, словно прошагал весь день, с восхода до заката, без единого перерыва на отдых и с тяжелой ношей на спине. Умом он понимал, что надо немедленно спрятать все следы преступления: магический шар, ритуальный платок, пентаграмму, жаровню с ароматическими травами,  но это было выше его сил.

Что означает литера? Начало имени? Или же начало титула «граф»?

О боги, ну почему, почему вы не продлили Священный Час Ясновидения еще хоть на несколько жалких секунд!

* * *

За сотню миль от дома мастера Рауса крупный, широкоплечий человек с резкими, даже грубоватыми чертами гладко выбритого лица вдруг встрепенулся и, приподнявшись на локте, повернул голову. То, что взволновало его, было подобно отдаленному, едва различимому раскату грома или сигналу, уловив который бесшумно скользящая в толще воды акула поворачивается к будущей жертве.

Ментальный всплеск шел со стороны Кольруда, столицы Империи,  в этом он мог бы присягнуть даже в зале суда, если бы каким-то чудом там оказался. Более точно сказать было невозможно. Вот если бы он уловил сигнал сидя дома, где наготове все нужное и под рукой крупномасштабный чертеж всех провинций Империи

«Третий уровень!»  с уверенностью мастера, который уж в своем-то деле не ошибется, подумал мужчина.

Стройная красивая брюнетка, лежащая рядом, тоже испуганно приподнялась, натянув на себя одеяло:

 Ой, что такое? Муж?!..

 Не беспокойся!  снисходительно усмехнулся силач, убирая с ее лица упавшие угольно-черные пряди.  Он сюда не сунется. Ну почему вы, женщины, такие одинаковые? Хоть бы одна, испугавшись, сказала что-то другое, для разнообразия

 Это невежливо напоминать мне, что у тебя были другие любовницы!  надулась красотка.

 А если бы не было, неужели пришла бы сюда?  рассмеялся мужчина.

 Да я тебя!..

 Ну-ну, попробуй!

 Ой, больно! Медведь! Отпусти руку, сломаешь!..

 Ну что ты, лапонька Ты настоящих медведей не видела, разве что в зверинцах. А я вот на них ходил, и не один раз Ну-ка, перестань дуться, лучше вернемся к тому, от чего нас так некстати отвлекли!

 Сам, между прочим, отвлекся Ох, за что только мы вас, мужиков, любим?!

Часть первая

Глава I

«С восхода и до захода Солнца к дверям любого жилища, будь то самая жалкая лачуга или самый роскошный особняк, должен быть открыт свободный доступ, чтобы посланцы Правителя могли без всяких задержек и помех объявить Его волю».

Кодекс Правителя Норманна, параграф  9

«Любому дворянину Империи позволяется иметь личную стражу, однако ее численность не должна превышать:

 для эсквайра десяти человек;

 для рыцаря двадцати пяти человек;

 для барона пятидесяти человек;

 для графа ста человек, включая сотника, а также старших и младших десятников.

Самовольное, без разрешения Правителя, увеличение указанного количества стражников приравнивается к попытке мятежа и карается по всей строгости закона».

Кодекс Правителя Норманна, параграф  12

* * *

Малютка подозрительно долго задержалась у смотровой щели, и он начал злиться, мысленно поминая родословную этой копуши. Тратить попусту те немногие драгоценные минуты, которыми они еще располагали, было непростительным расточительством.

Ярко-розовый солнечный диск, просвечивая сквозь неплотную дымку, уже почти коснулся нижним краем горизонта. Когда же он скроется полностью, створки крепких, окованных железными полосами ворот, украшенные гербом, известным всей Империи, бесшумно распахнутся, словно приглашая войти. Но в открывшемся проеме покажутся вовсе не радушные слуги, зазывающие усталых путников, а дюжие стражники, катящие самое мерзкое, чудовищное приспособление, которое могло возникнуть лишь в воспаленном мозгу такого безбожника, чернокнижника и женоненавистника, как его сиятельство граф Хольг. И тогда им останется только одно: возвращаться и бессильно развести руками, моля богов и святых угодников, чтобы Барон не сразу схватился за меч, а хотя бы согласился выслушать их оправдания Впрочем, Малютке особенно опасаться не стоит, положение любовницы главаря дает свои преимущества (разве что врежет пару раз, но ей не привыкать), а вот ему и Одноглазому придется худо Ну что там делает эта чертовка, уснула, что ли?! Солнце вот-вот начнет скрываться!

Словно почуяв его недовольство, Малютка стала осторожно выползать из проделанного в живой изгороди прохода, приминая траву. На ее замурзанных щечках блестел яркий румянец, губы сжались в узкую полоску, брови сердито сдвинулись. Ему достаточно было одного взгляда, чтобы понять: что-то пошло не по плану.

 Хуже некуда!  негромко и зло выдохнула девушка, не дожидаясь вопроса.  Полна усадьба молодых, так нет же, поставили какого-то деда, перестарка трухлявого Взгляни сам, Трюкач, если не веришь.

Он верил ей и все-таки бесшумно пополз вперед по проходу, только что покинутому Малюткой и еще хранившему тепло ее тела. Имея дело с Бароном, лучше уж проверять все самому.

В нескольких шагах за густой изгородью из тесно сросшихся кустов, обрамлявшей одну сторону вымощенной камнем дороги, начинался длинный глубокий овраг, по склону которого они только что поднялись; по другую ее сторону высилась стена загородной усадьбы Хольга. Сверху, со сторожевой вышки у ворот, изгородь казалась сплошной и нетронутой, и даже самый зоркий караульный не заметил бы ни аккуратно проделанного лаза, ни выщипанных листиков смотровой щели. К ней он и приник, с первого взгляда убедившись, что Малютка, увы, ничего не напутала.

На вышке стоял стражник, один вид которого вызывал в памяти чеканные строчки Устава караульной службы. Среднего возраста, с густой черной бородой, суровым непроницаемым лицом и холодными, бесстрастными глазами словом, живое олицетворение бдительного, придирчивого и неподкупного служаки. Их замысел, продуманный до мелочей и успешно опробованный в прошлый раз, мог провалиться с громким треском, это было яснее ясного.

Ругаясь злым шепотом, поминая самыми грубыми словами всю родословную графа Хольга и этого так некстати подвернувшегося «деда», Трюкач отполз назад. На душе было гаже некуда, требовалось на ком-то сорвать злость, и этим кем-то оказалась, естественно, Малютка. Одноглазый был его приятелем, и к тому же он невольно почувствовал обиду за стражника. Чувство уязвленной мужской солидарности вдруг взыграло в нем с огромной силой. Только безмозглой дурочке-малолетке могла прийти в пустую головенку мысль обозвать зрелого, полного сил мужика «трухлявым перестарком»!

 Посмотришь, Одноглазый?  предложила Малютка напарнику.

Лежавший возле края оврага человек в грязных, засаленных лохмотьях, худой как жердь, с черной повязкой на правом глазу и нищенской сумой через плечо, равнодушно махнул рукой: чего, мол, глядеть попусту.

 Надо что-то делать, Трюкач! Времени почти не осталось!  возбужденно забормотала Малютка.

«Без тебя бы не догадался»,  с нараставшим раздражением подумал он.

 Может, все-таки попробуем, а?  настаивала Малютка.  В прошлый раз прошло как по маслу!

 В прошлый раз был молоденький щенок вроде тебя,  едко ответил Трюкач.  А теперь, сама сказала, дед-перестарок, да еще и трухлявый! Такого голыми сиськами не приманишь

И, выдержав маленькую паузу, добавил самым оскорбительным тоном, на какой только был способен:

 Хоть до утра ими тряси!

«Так тебе и надо, тварь!»  с затаенным мстительным торжеством подумал он, увидев, что хорошо рассчитанный удар достиг цели.

Малютка безумно раздражала его с первых же дней, когда прибилась к шайке. Злило буквально все: ее юность (мала еще промышлять на большой дороге), происхождение (с жиру бесится дворяночка, не иначе), вызывающая дерзость (взрослых надо слушать, ума-разума набираться, а не лезть со своим мнением!) и жестокость, удивительная даже для их кровавого ремесла. Но больше всего то, что она постоянно маячила перед ним сводящим с ума соблазном, абсолютно недоступным и потому вдвойне желанным

Глаза Малютки чуть не прожгли его ненавидящим огнем, пухлые чувственные губки растянулись в оскале. Она была похожа на разъяренную кошку, готовую прыгнуть и вцепиться в жертву. А что реакция у нее отменная и ногти острые, Трюкач знал очень хорошо.

Поэтому резким, отрывистым голосом приказал:

 Ну-ка остынь! Быстро!

Барон убил бы любого, посмевшего обидеть Малютку в его присутствии. Но предводитель шайки был далеко, и сейчас командовал он. А кара за малейшее неподчинение главному во время выхода на дело была одна: смерть. Это правило Барон вгонял в них долго и усердно, стараясь привить хоть какие-то азы дисциплины.

Малютка шумно перевела дыхание. Он явственно ощущал исходившую от нее бешеную злобу.

 Извини, я погорячилась,  сквозь зубы, с заметной неохотой и трудом выдавила она.

Трюкач снисходительно, с видом человека, удивленного собственным великодушием, кивнул:

 Ладно, что с вас, соплячек, возьмешь

И, предупреждая повторную вспышку, поманил ее повелительным жестом. Малютка, все еще злая, придвинулась вплотную к нему.

 Пожалуй, придется попробовать, другого выхода все равно нет,  вздохнул он, глядя на солнечный диск, начавший скрываться за горизонтом.  А если его не проймет, тогда

Прильнув к уху Малютки (она брезгливо поморщилась, но отодвинуться не посмела), Трюкач что-то зашептал. Вскоре девушка прыснула, прикрыв рот маленькой грязной ладошкой, а потом смущенно опустила глаза.

 Сможешь?  спросил он, отодвигаясь.

 Еще и от себя добавлю!  пообещала Малютка.  Пошли, Одноглазый.

Они удалились быстро, но осторожно, по-прежнему пригибаясь и прячась за изгородью. Трюкач снова занял место у смотровой щели, упершись в землю ладонями и носками полусогнутых ног, чтобы в нужный момент взметнуться в воздух, подобно распрямившейся пружине.

Затаив дыхание, он смотрел, как последние солнечные лучи, окрашенные в нежный розовый цвет, весело играют на потемневшей от времени каменной кладке стены и на острых как бритва колючках проклятой проволоки последнего и самого известного изобретения Хольга, благодаря которому и без того богатый граф стал первым богачом Империи. Того самого изобретения, за которое графа благословляют состоятельные горожане и проклинают разбойники и воры. Куда ни глянь, всюду висят листы пергамента с кричащим текстом: «Лучшая в Империи патентованная колючая проволока, прекрасная защита от грабителей! Остерегайтесь дешевых подделок! Отпускается всем желающим за наличный расчет в количестве, кратном 1 (одной) деревянной бабе, оптовым покупателям скидка». Милостивые боги и святые угодники, мало ему было проволоки, он еще придумал уродливую штуковину, на которую ее наматывают, и окрестил это чудовище деревянной бабой Тьфу! Баба она иной раз и впрямь бывает тупой, как дерево, что поделаешь, так повелось от сотворения мира, не нами начато, не нами и закончится, но все-таки она живая, из плоти и крови. А главное, она никогда не бывает такой неприступной, холодной и колючей, не ранит так больно, как эта проклятая проволока. К самой мерзкой и сварливой бабе можно найти подход, если взяться за дело обстоятельно и умеючи,  а равнодушную сталь ничем не проймешь.

Назад Дальше