Кто у меня хорошая девочка? продолжала ворковать Принцесса. Она усадила её к себе на колени и зарылась пальцами в блестящую чёрную шерсть, отчего кошка затарахтела очень громко, раскатисто, почти как мотоциклетный двигатель. У кого толстое пузико?
Этот неожиданно вспыхнувший детский восторг так меня поразил, что я рассмеялся. Принцесса почти никогда не улыбалась, если не считать кривых саркастичных усмешек, не проявляла сентиментальности, а тут вдруг расчувствовалась, сделалась по-настоящему ласковой и весёлой.
Не знал, что ты любишь кошек.
Кошки лучше людей, потому что не умеют говорить, ответила она. И удивлённо вскинула бровь: А ты разве не любишь?
Да я так‐то всех люблю. И собак, и кроликов, и пауков-птицеедов. Они такие мягонькие, прикольные, знаешь
О чём только не поговоришь, чтобы не оставаться наедине со своими мыслями.
Фу! передёрнулась Принцесса, отодвинувшись к краю дивана вместе с кошкой. И это я извращенка?
Ну ладно, я, как поражённый противник, поднял руки. Один один. И, помолчав, добавил: Но птицееды и правда милые. В детстве я думал, что, когда вырасту, заведу парочку. Типа, знаешь, у меня будет три собаки, хамелеон и два паука. Целый зоопарк, короче.
Но для начала, наверно, хватит и одной кошки, задумчиво протянула она, поглаживая вальяжно развалившуюся на её коленях Нихиль.
Ну да, согласился я, для начала сойдёт. И, вглядевшись в мечтательное лицо Принцессы, запоздало понял, к чему она клонит. Блядь! Ты издеваешься?!
Но она, судя по всему, была настроена серьёзно.
Мы не можем оставить её здесь, проникновенным шёпотом сказала Принцесса, заглядывая мне в лицо. Она будет страдать. И в конце концов умрёт. Медленно и мучительно.
Знала, сучка, на какие точки давить, да?
Может, ты ещё и аквариум с рыбками возьмёшь? не удержался я от издёвки. Вон, смотри, им тоже плохо, бедные рыбки!
Она пропустила сарказм мимо ушей и с прежней академической серьёзностью заявила:
Не. Их не жалко. У них слабо развитая нервная система, и они не чувствуют боли.
Но они умрут.
Мы все умрём.
И кошка тоже, не унимался я. С нами она сдохнет даже быстрее. Включи мозги, ma chérie! Послушай взрослого умного человека
Принцесса смерила меня полным презрения взглядом и бросила:
Если ты старше, это не значит, что у тебя больше ума.
Зато больше опыта. И я кое-что понимаю в этой жизни.
А я, думаешь, не понимаю?
Тут нервы мои, и без того раздроченные, окончательно сдали:
Tu ny connais vraiment rien[28]!Ты ребёнок, Принцесса, ёб твою мать! У тебя косички, блядь, эльфы, кошечки детство в жопе! Куда ты вообще лезешь?! Иди домой! Я вскочил, забыв, что на полу алели кровавые пятна. И снова запачкал чистенькие подошвы. Ну, сука, блядь, ну что за говнище, а?!
Речь ведь шла совсем не о кедах, понимаете? С кедами‐то хуй с ними, их можно помыть, натереть мылом, отдраить щёткой. А вот с жизнью такой номер не прокатит. Её не засунешь в стиральную машинку, не отдашь в химчистку, чтобы взять обратно новенькой, пахнущей альпийской свежестью, а не чужой кровью.
Мне захотелось разрыдаться, но вместо этого я расхохотался сам не знаю почему. Воздуха едва хватало, я ржал как припадочный, но не мог остановиться. Смех скручивал внутренности в узел, отдавался тупой болью в висках и звенел в ушах.
Кто сказал, что он продлевает жизнь? Неправда, как раз наоборот: с каждым его приступом ты приближаешься к смерти. Не можешь ничего контролировать, становишься беззащитным и уязвимым, тебе невыносимо плохо, но вместе с тем одурительно хорошо.
Смейтесь, пока не потеряете голос.
Смейтесь, пока не упадёте на пол.
Смейтесь, пока не перестанете дышать.
Тебе надо поспать, заметила Принцесса. Она сидела не шевелясь, обнимая Нихиль, как большую мягкую подушку. Иначе к утру ты услышишь ещё и голос Гитлера.
Да, наверное, сказал я.
И подумал, что хочу стать золотой рыбкой со слабо развитой нервной системой. Плавать в большом глубоком бассейне, беззвучно двигать плавниками, не испытывать никаких желаний и ощущать только холодное безразличие. Разве не замечательно?
По-моему, обалденно.
Выпуск седьмой
Чёрные воды
До самого утра меня мучил температурный бред. Я ворочался на кухонном полу диван пришлось самоотверженно уступить Принцессе и не мог толком ни заснуть, ни проснуться, барахтался в какой‐то липкой трясине. Камеры ещё эти блядские мешали. Всю ночь мигали, глаза мне мозолили. Две яркие точки, похожие на капельки крови, я видел их, даже когда зажмуривался и утыкался лицом в подушку. Они расплывались, собирались в лужицы, и весь мой маленький мирок становился истошно-красным. Невыносимо ярким, горячим, как огонь.
В конце концов я не выдержал и вскочил. Мне захотелось швырнуть в камеры чем‐нибудь тяжёлым, чтобы вырубить их на хрен. А ведь они были невидимыми, хорошо замаскированными, вот в чём прикол.
Надо как следует постараться, чтобы их заметить, войти в особое состояние. Напрячь и одновременно расфокусировать внимание, знаете, да? По-хорошему, человек не должен вспоминать о существовании всяких камер, прослушек и прочей фигни, в этом главная фишка шоу. Вы увидите их лишь на пару секунд, если, конечно, сумеете. А потом отвлечётесь, задумаетесь о чём‐то своём, и тогда бах! вся аппаратура исчезнет. Вы снова поверите в то, что у вас обычная жизнь. Настоящая, реальная, невымышленная. Другого выбора не будет, привычки всегда одерживают верх над здравым смыслом.
Короче, я веду к тому, что это было странно всю ночь пялиться на камеры. Мне, может, и хотелось бы, чтобы они пропали, но я видел их так же отчётливо, как собственные пальцы. Одна висела над дверью, вторая над диванчиком, где спала Принцесса, и я никуда не мог деться от этих пристальных механических взглядов, они сводили меня с ума.
А может, дело было в окровавленном трупе, лежавшем на втором этаже, не знаю. Поводов для беспокойства хватало, сами понимаете. Нет, я не думал, что наш дружочек сейчас встанет, как в фильме про зомби-апокалипсис, и, почёсывая пузо, спустится к холодильнику. Но в самом присутствии смерти чувствовалось что‐то жутковатое.
Мы ведь тоже умрём, я вдруг понял это так ясно, что мне подурнело. Наши сюжетные ветки завершатся. Останутся только картинки на экранах, записи голосов, а нас самих не будет. Лишь бесконечная тишина и пустота больше ничего.
Не переключайте канал.
Не убавляйте громкость.
Не отводите взгляды.
Дайте нам существовать. Это единственное, о чём я прошу.
Разум, заполненный проблемами, сказала Васиштха, создаёт глупость и заблуждение, которые ведут к невезению и страданию.
Менторским таким тоном сказала, я аж зубами заскрипел.
Да иди ты на хуй, мудрейшая!
Ну, она и пошла. И я пошёл, только немножко в ином направлении в общий коридор. Мне хотелось выйти на свежий воздух, охладить голову. Когда долго бродишь по улицам, в конце концов отвыкаешь торчать в четырёх стенах. У тебя развивается что‐то вроде клаустрофобии. Дышать становится нечем, мозги начинают закипать. Ты чувствуешь себя запертым в клетке. Или в аквариуме.
Меня вдруг озарила потрясающая идея. В смысле, великолепно тупая, какая же ещё?
Я вернулся обратно в квартиру. Поднялся на второй этаж, переступил через лежащего на полу Бу и взял аквариум с рыбками аккуратно, чтобы не расплескать воду.
Всем должно быть хорошо, вообще всем на свете. А рыбкам было плохо, и мне было плохо, это никуда не годилось. Вот выпущу их, подумал я, пусть плавают себе, радуются жизни. Надо же хоть кому‐то испытывать счастье.
Меня шатало из стороны в сторону, ну, вы поняли. Поутру человек всегда особенно ранимый и беззащитный. Ночного наркоза больше нет, ты просыпаешься голым, раскуроченным, а тебе прямо в морду прилетает прекрасный светлый мир. Salut, mon chéri.
Куда это ты собрался? голосом бдительного надзирателя спросила Принцесса, когда я спустился. Она стояла в дверях и, скрестив руки на груди, смотрела на меня с недоумением. Как на обнаглевшего полудурка, который решил среди бела дня вынести «Мону Лизу» из Лувра.
Пойду прогуляюсь.
С рыбками? Ты ебанутый?
Я не знал, как объяснить ей то, что чувствую. Поэтому на оба вопроса ответил с непривычной для себя спартанской лаконичностью:
Да.
И, помолчав, добавил:
Им тесно. Понимаешь?
О, тем же бескомпромиссным тоном сказала Принцесса, ещё как понимаю. Сделав шаг мне навстречу, она отчеканила: Ты загоняешь их в парадигму антропоцентризма и приписываешь им собственные чувства. Рыбки олицетворяют твою несвободу, а значит, если их выпустить, тебе полегчает. Кроме того, ты подсознательно хочешь сделать что‐то хорошее, потому что испытываешь моральное давление из-за смерти Бу.
Да.
Сегодня я был на редкость немногословен. Зато Принцесса, напротив, воодушевилась. Она говорила хлёстко и отрывисто, словно расстреливала меня из невидимого автомата:
Спиноза считает, что человек стремится к чему‐либо не из-за желания добра. Наоборот, он называет добром всё, чего хочет.
Да хули ты злая‐то такая с утра пораньше? вскинулся я, сильнее прижав аквариум к груди, защищая его от нападок Принцессы. Как будто её слова могли пробить тонкие стеклянные стенки, пулями вонзиться в золотистые брюшки рыбок и забрать у них жизни.
Она поджала губы и по-детски обиженно бросила:
Ты меня не позвал.
Я не хотел тебя будить!
А может, ты собирался уйти один? вкрадчиво предположила Принцесса. И надеялся, что я не замечу?
Её вопрос штырём вонзился в мою расхристанную душу. Неужели девчуля и вправду решила, что я мог бы свалить втихаря, как последняя крыса, и бросить её здесь? В прекрасной, хотя и не очень тёплой компании с трупом?
Зайка, хватит нести хуйню, сказал я, не скрывая досады. И без тебя тошно. Пошли уже, у меня руки отваливаются.
Она помолчала, обдумывая заманчивое предложение, и с глубокомысленной серьёзностью спросила:
А что будем делать с Бу?
Расфасуем его по пакетам и бросим в пруд, на ходу отозвался я, вспомнив наш недавний разговор.
Никакого уважения к планете, фыркнула Принцесса. Зачем в пакетах‐то?
В биоразлагаемых, детка.
Не вариант. В процессе распада образуется микропластик, который отравляет воздух и воду.
Fort bien[29]. Пусть планета тоже сдохнет.
Меня всегда вдохновляли пессимистичные фантазии о конце света. Есть в них сладостное эгоистическое успокоение. Умрёшь не только ты, умрут вообще все, ну здорово же, если посудить. Никто не останется в одиночестве, некому будет переживать потерю.
А у лифта нас встретила Нихиль. Она лежала на спине, вытянув лапы, выставив на всеобщее обозрение толстое пушистое пузо. И смотрела на мир томным похотливым взглядом порноактрисы.
Ни стыда ни совести, сказал я. Ну и что с тобой делать?
Придётся взять её с собой, тяжко вздохнула Принцесса, стараясь изобразить неудовольствие. Но получалось плохо: кривить душой она не умела. Притворство это штука, которой учишься всю жизнь, а девчуля, при всей её мозговитости, мало смыслила в хитросплетениях социальных игр. Интуиции недоставало. И опыта.
Я сделал умный вид и голосом строгого воспитателя заявил:
Тебе больше всех надо ты и тащи.
Нет, не думайте, что у меня окончательно поехала крыша. Я, конечно, разъебай, но не до такой степени, чтобы брать кошку в поход по всяким злачным местам. Условия мои были просты и однозначны: Нихиль идёт с нами только до тех пор, пока на пути не встретится какой‐нибудь приют. Отдадим её в сердобольные руки волонтёров, это самый разумный вариант.
Ну да, я так и сказал: «сердобольные руки».
Это примерно как «душевный член»? не преминула съязвить Принцесса, толкая подъездную дверь и пропуская кошку вперёд.
Не придирайся к словам, зануда.
Солнце на мгновение ослепило меня, яркое, золотое, по-утреннему ласковое. Оно ещё не раскалило воздух, не покрыло город коростой жары, и всё вокруг: дома, тенты придорожных кафешек, деревья казалось прохладным, чистым и умиротворённым. Тоска моя потихоньку таяла, и сердце становилось лёгким, будто воздушный шарик.
Наверное, что‐то похожее чувствует человек, когда умирает, подумал я. Но это была светлая такая, знаете, спокойная мысль. Вот Бу больше нет, и нас не будет, ну и заебись.
Оставалось только рыбкам хорошо сделать, чтобы не мучились в этой своей банке. Ха-ха, двусмысленно прозвучало, да? Но я вообще‐то не имел в виду, что их надо убивать. Моё дело маленькое: брошу рыбок в воду, а там пускай сами разбираются, хотят они жить или нет.
Впрочем, что‐то мне подсказывало, что у них тоже были склонности к суициду, как у хозяина. Откуда нам знать наверняка, есть ли у рыб сознание? Может, там целый мир, фантазии какие‐нибудь, мечты о блестящем остром крючке и сковородке, а люди даже не в курсе. Приходят такие с удочками и не слышат криков, раздающихся в воде: «Пожалуйста, выбери меня! Сил уже нет никаких, плавники болят, жена опять беременна, говорит, у нас будут дети, а я предыдущих ещё не доел».
Я думал об этом всю дорогу, пока мы шли до ближайшего пруда, но вслух не признавался: мне казалось, Принцесса не поймёт. Для неё всё должно было быть логично, обосновано, как в учебнике: пока не доказано, не ебёт, что сказано.
Прудик, кстати, был красивым, с тёмной, почти чёрной водой. Казалось, туда упало ночное небо, и россыпь звёзд, скользивших по поверхности, стала серебристыми бликами. Мне вдруг вспомнились слова Васиштхи про разум, который не знает волнений, потому что спокоен, как тихая гладь.
Я устыдился своей несдержанности и сказал:
Прости меня.
За что? удивлённо отозвалась Принцесса, и я понял, что произнёс это вслух. Но не стал признавать оплошность, только пожал плечами:
Да за всё.
Извиниться никогда не бывает лишним, правда? Особенно если у тебя мерзопакостный характер, и ты по сто раз на дню ругаешься со всеми, в том числе с собственной шизофренией.
Принцесса вскинула бровь.
Ладно. Я прощу тебя, если ты дашь мне выпустить рыбок.
Бери, согласился я, протянув ей аквариум. Только смотри не урони. А то будет обидно, такая нелепая смерть, во второй раз я этого не переживу.
Смерть не бывает нелепой, с обыденным философским бесстрастием заявила Принцесса. Она всегда одинаковая. Тебя может размазать асфальтоукладчик или взорвать какой‐нибудь фанатик, с точки зрения умирающего разницы нет.
Подумав, я хмыкнул:
Ну как же? Ты можешь подыхать медленно и мучительно, а можешь ничего не почувствовать. Разница всё‐таки есть.
И почему, интересно, мы опять об этом заговорили? Неужели не существует других тем для беседы?
Можно, например, обсудить экологические катастрофы.
Можно выяснить, почему стремление познать мир в итоге привело людей к изобретению атомной бомбы.
Можно поболтать о религии, о всяких богах и ритуальных убийствах.
Блядь, да что ж такое?!
Это не смерть, сказала Принцесса, опустившись на корточки, а то, что к ней подводит. Неважно, какова причина, результат для всех один.
И погрузила аквариум в толщу воды. Густо-чёрная, как смола, она подхватила рыбок и на несколько секунд вспыхнула огнём. А потом три искры, сверкнув в солнечных лучах, погасли, растворились, как будто их никогда и не было. По поверхности пруда прошла лёгкая рябь, исказившая блики, после чего всё снова стихло.
Рыбки уплыли в глубину, и мы не могли их разглядеть. Мне снова сделалось невыносимо грустно, навалилось тяжкое ощущение утраты. Я знал, что больше их не увижу, они скрылись навсегда в далёкой беспросветной темноте. Можно сказать, в каком‐то смысле перестали существовать для нас.