Сдаюсь, сказал я, подняв руки. Ты выиграла.
Тогда на правах победителя я заплету тебе косички, Принцесса снова потянулась к моим волосам. Хочу, чтобы ты был похож на эльфа.
Я чувствовал себя очень странно. На меня опустилась неясная безмятежность. Казалось, будто в волосах появились нервные окончания, и ощущалось каждое прикосновение пальцев Принцессы тёплых, чуть влажных от пота. Она с ногами забралась на диван и с выражением глубокой сосредоточенности принялась перебирать мои пряди, как парикмахер-стилист.
Так что ты тут делаешь? наконец задал я давно терзавший меня вопрос. Где твои родители?
Об этом можешь не волноваться, флегматично отозвалась Принцесса. Они даже не заметят, что я ушла. Лет через двадцать, может, вспомнят, когда мой труп покажут по телику. А сюда, и разделила прядь на несколько частей, пускают всех подряд. Очень удобно.
Она на мгновение замолчала и, склонив голову набок, неожиданно спросила:
А что означает твоя татуировка?
Я не сразу понял, о какой именно идёт речь. Закатал рукава рубашки, продемонстрировав забитые предплечья.
На шее, пояснила Принцесса. Но про эти тоже расскажи.
В глазах её блестело такое искреннее любопытство исследователя, что мне стало неловко говорить правду. Но врать я всё‐таки не любил, поэтому признался начистоту:
А да ничего они не означают. Просто красивые картинки.
Хотя насчёт «красивых» я, конечно, погорячился. Татухи были дурацкими и кривыми, с рваными контурами, выцветшими на солнце. Но всё‐таки, несмотря ни на что, играли очень важную роль в моей жизни: напоминали о том, что в семнадцать лет я был малолетним долбоёбом.
Мой отчим, сказала Принцесса, переплетая пряди, говорит, что татуировки делают только пидоры.
Я задохнулся от возмущения. А она искривила губы в ехидной усмешке:
Кому, как не ему, знать. У него у самого три партака. И снова посерьёзнела: Это либо очень тонкая самоирония, либо двойные стандарты. Почему люди такие странные? вздохнула Принцесса, обращаясь не ко мне, а к какому‐то невидимому собеседнику, от которого не ожидала ответа.
Но я сказал:
Люди не странные. Просто иногда очень глупые.
Именно это и кажется мне странным.
А я слушал её, позволяя возиться с моими волосами, и думал, что удивительно совсем другое. В иных обстоятельствах мы никогда не начали бы разговор, но сейчас сидели и болтали как ни в чём не бывало. Где‐то позади бесновалась пьяная толпа, ревела музыка, а мы четырнадцатилетняя девчонка и бродяга вели глупые разговоры, не имевшие никакого отношения к происходящему, и были отстранены от всего мира. Эта мысль выносила мне мозг.
Кстати, а почему тебя называют Принцессой? спросил я. Что‐то не вижу твоей короны.
Она даже не улыбнулась. Лицо её по-прежнему было задумчивым и по-взрослому серьёзным.
Всех девочек в детстве зовут Принцессами. Банальный социальный императив, добавила она очередную заумную фразу, никакой оригинальности. Но так меня называл брат, поэтому я, в общем‐то, не против.
Ещё она сказала:
Я по нему скучаю. Шука был хорошим человеком.
Странно, да? Принцесса не сказала что‐то вроде: «Я его любила». Или: «Он меня любил». Она говорила о брате как о далёком знакомом, к которому не испытывала чувств. Но вместе с тем в её голосе слышалось столько печали, что я сразу понял: именно эта сухая фраза лучше всего передавала горечь потери.
И сказал:
У меня умерла мать. Знаешь, она была той ещё сукой, но мне её не хватает.
Принцесса переплела между собой две косички, которые до этого держала в руках. И с задумчивостью протянула:
Наверно, он ещё жив. Иначе по телику показали бы его тело. Когда человек умирает, они всегда завершают его сюжетную ветку. А Шука просто исчез, и всё. Как будто его никогда не было.
Я совсем не удивился тому, что Принцесса знала о существовании шоу. В конце концов, она казалась очень рассудительной для своих лет и понимала слишком многое. Но не выражала ни удивления, ни злобы словно принимала эту фальшивую реальность как единственно существующую.
Детская психика всё‐таки потрясающе гибкая, да?
То есть как исчез? спросил я.
А вот так. Он просто пропал с экранов. И самого его канала больше не было. Я сначала подумала, что они куда‐то его передвинули. Щёлкала пультом, даже оператору звонила. Но никто ничего не сказал.
И что потом?
Потом к нам приехала Майя, ответила Принцесса. Сказала, он больше не участвует. По всем законам капитализма дала кучу денег, чтобы мы не занимались дестабилизацией системы.
Речь у неё была странная, местами нарочито сложная, как в учебнике. Девчуле будто хотелось произвести на меня впечатление, показаться очень взрослой и мудрой. А может, она привыкла быть занудой-отличницей, не знаю. В любом случае я заслушался. Но не разобрал дальнейших слов, они потонули в грохоте музыки и диком вопле, раздавшемся откуда‐то сзади:
Пацаны! Это самый крутой подгон, отвечаю! Свежак! Ща все улетим в стратосферу, нах!
Видимо, чуваки готовились к новому сражению с космическими викингами. Человечеству грозила опасность, нужно было срочно бросаться на его защиту. Вот они бравые герои, самоотверженно рискующие жизнями ради спасения наших задниц! А вы, ребята, даже не знаете их имён.
В общем, я отвлёкся на торчков и не заметил, как Принцесса замолчала. Она больше ничего не говорила, лишь продолжала со скрупулёзной сосредоточенностью играть роль стилиста, обвивая сплетённые косички вокруг моей головы. Наверное, решила, что мне неинтересно слушать, и обиделась.
Чтобы возобновить диалог, я спросил:
Может, твой брат заключил сделку с Майей? Знаешь, она сказала, что, если найти Брахмана, можно свалить из шоу. Там какой‐то особый контракт, и я его тоже подписал.
Не знаю, без тени удивления отозвалась Принцесса. Контракт у него был обычный. Толще «Науки логики» и «Критики чистого разума», а то и обеих вместе. Если бы был другой, я бы запомнила. И я не слышала ни о каком Брахмане.
Тут на меня снизошло озарение. Я подался ближе к ней и заговорщически понизил голос:
Зайка, ты бы не болтала так открыто. Это ж вроде как коммерческая тайна. А тут наверняка всё кишит прослушками.
Очень вовремя вспомнил, правда? Нет, ну я просто гений, блядь!
Ну ладно, пожала плечами она. Значит, теперь убьют нас обоих. Я буду последним человеком, которого ты увидишь перед смертью. Вариант не очень, я понимаю, но другого нет, так что извини. Можем потрахаться, если это тебя хоть немного утешит.
Я не удержался и захохотал:
Тебе четырнадцать, дура!
И что? невозмутимо отозвалась Принцесса. Живи я где‐нибудь в Саудовской Аравии, у меня было бы уже двое детей. Ранние браки одобряются законами шариата и считаются нормой во многих ближневосточных культурах, голосом лектора отчеканила она.
Но мы не в Саудовской Аравии.
Какая досада, правда?
У неё была очень интересная мимика: она то и дело насмешливо вскидывала брови, но в целом лицо оставалось почти безэмоциональным. Даже когда Принцесса улыбалась, глаза её выражали безразличие. Или, скорее, глубокую задумчивость.
В любом случае, помолчав, сказала она, теперь мы не умрём в одиночестве. Может, даже успеем найти Брахмана или Шуку, или их обоих.
Мы? непонимающе уточнил я. И тут же, осознав смысл её слов, замахал руками: Не-не-не! Даже не думай! Я не буду брать тебя с собой!
Почему? спросила она, хлопая ресницами. В её тоненьком писклявом голосе не было ни нотки возмущения, только неподдельное удивление. Если ты говоришь, что Шука мог пойти искать Брахмана, значит, нам примерно в одну сторону. К тому же вдвоём веселее. Ты наверняка знаешь кучу смешных анекдотов.
Я шучу только про смерть, насилие, секс и говно!
Какое совпадение! А я обожаю шутки про смерть, насилие, секс и говно.
Ты будешь капать мне на мозги! не унимался я. Девчонки только и делают, что ноют!
Принцесса поглядела на меня с нескрываемой язвительной насмешкой.
Да? А мне кажется, ныть будешь именно ты.
Она отстранилась и, вытащив из кармана джинсов маленькое зеркальце, протянула его мне, но не дала в руки.
Ну, в общем, всё. Смотри, какой ты милый.
На голове у меня красовался венок из косичек, усеянный блестящими детскими заколками в виде цветов. Без ложной скромности скажу, что я был чертовски хорош. Неотразимо обаятелен, как сказочный эльф.
Выпуск пятый
Нигилистический гуманизм
В общем, поколебавшись, я всё‐таки разрешил Принцессе отправиться со мной. А как иначе? Кто из вас в здравом уме сказал бы что‐то вроде: «Слушай, детка, давай-ка ты посидишь с обдолбанными торчками, посмотришь хоум-порно в 3D, а я пойду, prends soin de toi[16], кстати, спасибо за причесон»? Знаете, меня можно называть кем угодно: импульсивным придурком, распиздяем, психом. Но только не мудаком. Вот уж чего-чего, а ублюдочности во мне нет ни на грамм. Не подумайте, что это напыщенное бахвальство, отнюдь. Я искренне считаю: гордиться тут нечем. Это как ходить и хвастаться тем, что дышишь. Или тем, что у тебя две руки. Порядочность абсолютно естественная, нормальная вещь, не заслуживающая удивления. Наоборот, я поражаюсь, когда люди ведут себя как конченые твари, вот что кажется мне диким.
Короче, вы поняли. Мыслей о том, чтобы бросить Принцессу и уйти в закат в гордом одиночестве, у меня не возникало. Хотя я по-прежнему думал, что это плохая идея даже в теории повесить девчонку себе на шею. Ну, давайте называть вещи своими именами, раз уж мы адепты честности и прямолинейности: говно, а не идея.
Сами посудите. Во-первых, меня могли грохнуть в любой момент. Это означало, что Принцесса тоже становилась мишенью. Не очень оптимистичная мысль, правда? Во-вторых, чтобы заботиться о человеке, который меньше и слабее тебя, надо иметь кучу сил и ресурсов. А я понимал, что не потяну ответственность, особенно в нынешнем положении. Меня‐то сложно было напугать всякого рода лишениями: когда по несколько дней подряд обходишься без еды, шляешься по городу и ночуешь под открытым небом, учишься довольствоваться малым. Но что я мог предложить Принцессе? Увлекательное путешествие по недрам мусорных баков и уютные мягкие сны на скамейках в парках? А если она заболеет? Сломает ногу, например? Что тогда?
Когда мы вышли на улицу, я сказал:
Детка, боюсь, ты не вывезешь.
Состояние было омерзительное. Казалось, будто меня трахнули в мозг, а потом высосали кровь. Голова кружилась, и в ушах до сих пор звенела музыка. Я жадно втягивал свежий ночной воздух, держал его во рту, но не мог избавиться от приторной вонючей сладости дыма, тяжестью осевшего на языке.
Давайте договоримся, ребята. Если когда‐нибудь я снова захочу пойти на ещё одно такое весёленькое мероприятие втащите мне, ладно? Скажите: «Придурок, ты там сдохнешь». И дайте по морде, чтобы я одумался. Спасибо за понимание, вот теперь можем продолжать.
Короче, я прямо объявил Принцессе, что у меня нет ни плана, ни мозгов, ни денег. Жрать будет нечего, спать негде, и, вероятно, мы не продержимся даже неделю, потому что бегаю я плохо, ориентируюсь на местности ещё хуже, а из оружия у меня с собой только складной нож.
Она задержалась перед выставочным окном какого‐то обувного магазинчика. Склонила голову набок, пристально вглядевшись в своё полупрозрачное отражение в стекле, и протянула:
Значит, у тебя, нищеброда, даже машины нет?
Я, хмыкнув, указал на блестящий чёрный кадиллак, припаркованный у тротуара, такой, знаете, как из старых шпионских триллеров:
Если хочешь, можешь думать, что этот мой.
Не грех было и помечтать, правда?
Принцесса окинула кадиллак взглядом придирчивой покупательницы, забредшей на автовыставку. Как будто раздумывала, достоин ли он её необычайного доверия и кровно заработанных денежек.
Каждый нищий в душе эпикуреец. Пафосно, конечно, но сойдёт, вынесла вердикт она. Забирай, и поехали уже из этой дыры, добавила так, словно и вправду решила, что я сейчас выбью стекло, поколдую с проводами, как опытный угонщик, заведу тачку, и мы гордо укатим в ночь навстречу приключениям.
Нормальный расклад, да? Хорошо устроилась, девчуля, ничего не скажешь!
Зайка, сквозь смех признался я, у меня даже прав нет!
Ерунда, флегматично отозвалась Принцесса. Мой отчим их так и не получил. Но ездит же как‐то.
Да я понятия не имею, где там газ, а где тормоз!
Она поморщилась. В её чуть сощуренных глазах мелькнуло разочарование.
То есть ты предлагаешь идти пешком?
Не предлагаю, веско заметил я, а ставлю в известность. Это ты напросилась ко мне на шею. Значит, будешь принимать мои условия. Уж извиняй, я тебе не нянька. Если что‐то не устраивает, иди домой к мамочке, мне лишние проблемы на хер не нужны.
Грубовато получилось, согласен. Но вообще‐то я не собирался её обижать. Лишь хотел, чтобы она поняла: путь предстоит тяжёлый, долгий, полный опасностей и страдать придётся всем. Хотя, наверное, я слишком многого требовал от мелкой неопытной девчонки, которая не знала жизни.
Я уже говорил, что идея взять её с собой была откровенно дерьмовая? На всякий случай повторю ещё раз.
Ну ладно, пожала плечами Принцесса. В голосе её не звучало ни намёка на обиду, он оставался прежним, таким же ровным и монотонным. Пешком значит пешком, я не против.
Она помолчала и сказала:
Только сразу предупреждаю: у меня есть некоторые особенности, с которыми тебе придётся смириться. Думаю, стоит обговорить это заранее, чтобы потом не ссориться в самый неподходящий момент.
Сухо так сказала, спокойно, будто протокол зачитала. А я чертыхнулся, пнув попавшийся на дороге камешек, и закатил глаза.
Просто замечательно!
Не, я, конечно, знал, что с ней будут проблемы. Только не думал, что они начнутся через полчаса после знакомства. Хотя, собственно, чего ещё можно было ожидать?
Принцесса сняла один из браслетов и принялась вертеть его в руках, растягивая эластичную ткань. Жест был настолько знакомым, что я аж передёрнулся. Вот эта нервозная привычка моей maman, помните её, да?
Мы всегда замечаем в других то, что видим в себе или в близких. Так уж устроен человек. То есть, понятное дело, многие люди крутят что‐то в пальцах, когда испытывают неловкость или беспокойство, у моей мамаши не было исключительного права на эту херню. Но от неожиданного чувства узнавания мне стало не по себе.
Ну, говори уже, рявкнул я, когда напряжённое молчание стало невыносимым.
У меня апейрофобия.
Апе чё?
Слово было незнакомое. Ну, то есть я понял, что Принцесса чего‐то боится, только вот не врубился, чего именно. Насекомых? Дырок в пончиках? Открытых пространств? Всяких фобий их же миллион, и названия ещё такие мудрёные, зубодробительные, охуеешь запоминать.
Меня пугает бесконечность, пояснила она. Когда я думаю, насколько огромна вселенная, мне становится плохо. Натянув браслет обратно на запястье, Принцесса подняла взгляд, посмотрела куда‐то вверх. Её карие глаза в темноте казались почти чёрными, как беззвёздное небо. Поэтому не говори, что мы будем идти вечно. Или что шоу никогда не закончится. И надеюсь, ты не веришь в жизнь после смерти.
Необычный страх, не находите? Признаюсь, я слегка опешил. Чего обычно боятся дети? Темноты, собак? Привидений каких‐нибудь? Меня, например, всегда пугала тишина. Лет до шестнадцати я засыпал только под бормотание телика. Помню, однажды там крутили передачу, в которой рассказывали про специально созданные комнаты, вроде вакуумных, куда не проникает ни звука. Где настолько тихо, что человек слышит шум собственной крови. Вот честно скажу: в таком замечательном месте я рехнулся бы первым.