У меня вопрос, не стал чиниться подполковник. Только один, улыбнулся, заметив, что отец помрачнел и насторожился. У него была открытая, располагающая улыбка. А сам он с правильными чертами лица, голубоглазый, русоволосый, с ямочкой на крепком подбородке вселял уверенность и спокойствие, как новенький исправный пистолет или автомат. То, что в России водились подобные подполковники, свидетельствовало, что не все в России безнадежно. Есть стакан, подполковник открыл портфель, достал самодельную, похожую на артиллерийский снаряд, флягу из нержавейки, отвинтил, как в термосе, верх. Какой офицер без стакана?
За знакомство, отец налил подполковнику «Посольской».
Валериан, поднялся подполковник, можно без отчества.
Будь здоров, Валериан!
Будь здоров, Иван!
Чокнулись.
Выпили.
Выпив, подполковник посинел глазами, прояснился. Хотя и до того был синеглаз и ясен. Леон подумал, что вопрос, приведший его к отцу, не терпит промедления. Как не терпит промедления перевооружение армии новейшим стрелковым оружием.
Ваня, сказал подполковник. У меня очень мало времени. Через двадцать минут, посмотрел на часы, заступаю на дежурство.
Ты закуси, Валериан, посоветовал отец.
Сначала я задам вопрос, Ваня, ответил подполковник, потом мы еще по одной выпьем, и я поеду.
Хорошо, согласился отец. Задавай свой вопрос, а я пока сделаю тебе бутерброд.
То, что ты говорил, Ваня, безусловно, правильно. Ты говорил, как я бы сам говорил, если умел. Но я не умею. Кое с чем, конечно, я бы мог поспорить, но не в этом дело. По существу, Ваня, ты абсолютно уверен, что только так можно? И только так нужно?
Возникла пауза, во время которой погибли все земные звуки, растертое же инверсионными полосами-лямками небо-рюкзак привалилось к окну, как будто ходящий кругами Господь Бог вознамерился подслушать разговор ученого-марксиста и подполковника-мотострелка.
Нет, нарушил паузу отец. Я в этом не уверен, Валериан. Скажу тебе как брату: я абсолютно уверен, что можно и нужно, что только в этом спасение, но я отдаю на волю тех, кто возьмется спасать, что именно можно и как именно нужно. Я всего лишь слабый духом теоретик, Валериан.
Голос отца звучал тихо и твердо. Леон никак не мог определить: свободопроницаем или нет его голос? Неужели существует что-то более, вернее, не менее значимое, нежели свобода? удивился Леон. Если да, то именно об этом сейчас говорили отец и Валериан.
Но ты бы мог допустить, Иван, подполковник смотрел в упор на отца, и глаза его были в один цвет с вечерним небом, что можно и нужно не то, о чем ты говорил в зале, а нечто совершенно противоположное?
Вероятно, он имеет в виду право русского народа, подумал Леон, жить как он хочет. Свобода итог общественного развития, плод просвещенного разума, но право жить народа, как он считает нужным, выше? Дух Божий! вдруг догадался Леон. Ему потребны бескрайние российские пространства, чтобы нестесненно носиться! Ему не нужны здесь ни густая, как в Китае, муравьиная жизнь, ни неуемная, как в Америке, свобода. Потому-то Господь и выбрал для России третье, милое его сердцу, состояние тихого (а временами буйного) помешательства. Нежизнь и несвобода. То есть если жизнь без радости. Если свобода голодная, звероватая, чреватая. Выходит, подумал Леон, отец и Валериан хотят скорректировать Дух Божий; как будто Дух Божий артиллерийская стрельба по русскому народу. Собственно, почему бы и нет? Кому на Руси корректировать Дух Божий, как не ученому-марксисту и офицеру-мотострелку?
Я говорил, внимательно посмотрел на Валериана отец, о рыбаке, не в добрый час выходящем на рыбалку, а не о снасти, которую он берет с собой. Я благословлял действие, Валериан, а не сомнение. Слова же помрачнел, щедро плеснул в свой стеклянный и Валерианов нержавеющий стаканы водки. Слова же, Валериан, всегда отыщутся. И для оправдания, и для осуждения. Только вот
Что «только вот»? уточнил Валериан.
Да не раз уж бывало в российской истории, вздохнул отец. И каждый раз впору было петь: «Все не так, ребята!» Если срывалось, еще туда-сюда, но если получалось оказывалось неизмеримо хуже, чем было до. Это я говорю тебе, Валериан, как ученый.
Ваня, сказал подполковник, это ответ на второй вопрос. А я его не задавал.
Некоторое время самозваные корректировщики Духа Божьего сидели молча. Тема была исчерпана. Причем как-то безнадежно и не к взаимному удовольствию. К тому же неумолимо подступало время Валерианова дежурства.
Чуть не забыл, Валериан опустил руку в портфель, достал литую черную, разделенную на два рога трубу. Тебе на память, Иван.
Мне? недоуменно принял трубу отец. Неурочный светлый ночной луч скользнул по комнате.
Труба поймала его рогами-сечениями, моргнула красным.
Танковый прицел, объяснил Валериан, на рыбалке, охоте полезная штука. И вообще. Ночного инфракрасного видения. Вот эту кнопку нажмешь и смотри. А как на звезды интересно!
У Леона забилось сердце. Ради такой вещи стоило жить. Знал бы он, что у него будет танковый прицел, ни за что бы не стал стреляться.
Валериан, растерялся отец, право, не знаю. Наверное, это дорогая штука.
Дорогая, подтвердил Валериан, но в Нелидове завод. Прицел идет здесь за литр самогона.
Подожди, Валериан, отец сунулся к водочному рюкзаку.
Не суетись, Ваня, Валериан поднял нержавеющий стакан. Лучше выпьем за правду.
Отец, как репку из грядки, выдернул из рюкзака бутылку «Пшеничной». Другой рукой из сумки книжку «КПСС руководящая и направляющая сила перестройки», последнюю свою, ударно изданную несколько лет назад книжку. После нее издание книг у отца застопорилось.
Да-да, за правду, теперь он судорожно искал ручку, чтобы сделать надпись. Она, конечно же, там, в электронном танковом прицеле ночного видения, наша русская правда, где ей еще быть? Вот только видят ее немногие. Черт, где же ручка?
Скоро увидят все.
За сокрывшуюся в электронно-инфракрасно-оптических глубинах прицела ночного видения русскую правду решили выпить стоя.
Вне всяких сомнений, она была продуктом высочайшей технологии. Но при этом ее обменивали в Нелидове на литр самогона. Если допустить, что некоторые обмены происходили в ночи (когда же еще?) возле пролома в заборе, в кустах, в лесу, то легко можно было вообразить военно-заводского похитителя правды, отслеживающего в инфракрасный прицел крадущегося к условленному месту покупателя. А после нового обладателя правды, провожающего в прицел уносящего за пазухой бутылку самогона довольного похитителя. Таким образом, в высокотехнологичное созерцание правды широко вливались вместе с самогоном первобытно-общинные меновые (рыночные?) отношения, что делало это самое содержание тайным и непостижимым, как случайный ночной пейзаж в прицеле инфракрасного видения.
Так вдруг посмотришь куда-нибудь, и одному Богу известно, что увидишь.
Отец и Валериан опустили пустые емкости на стол, глядя друг на друга зверски-дружественно.
Мне пора, сказал Валериан.
Отец долго думал, как надписать морально устаревшую книгу. Наконец придумал: «Валериану русскому офицеру и другу».
Спасибо, серьезно произнес Валериан, обязательно прочитаю. Прямо сегодня на дежурстве и начну.
Не обязательно прямо сегодня, смутился отец, это, скорее, как память о прошедшей эпохе. Когда-нибудь.
Разберемся, протянул руку подполковник.
Подожди, Валериан, забеспокоился отец, возьми «Пшеничную».
«Пшеничную» не возьму, твердо ответил Валериан. Понимаю, упредил отцовские упреки, ты от чистого сердца, но честь офицера не позволяет уподобляться. А сей мерцающий в тумане сосуд, кивнул на флягу, тебе. Там спирт. Счастливо, Ваня. Спасибо за угощение. Бог даст, свидимся!