Представляешь, Наташа, теперь я две недели смогу не ходить на работу! Буду рисовать!
А потом подвернулся заказ на роспись церквей. Слухи о его иконах в Свято-Покровской церкви в Речице и Кафедральном соборе во имя Святого архангела Михаила в Мозыре распространились среди прихожан по всей республике, привлекли внимание специалистов по иконописи. Посмотреть на них приезжали даже из Москвы, Ленинграда. Когда о самобытном художнике заговорили за рубежом, к делу подключился КГБ. Предшественник Владимира Сидоровича побывал даже у него дома.
У вас, Исачев, бесспорный талант. Но почему вы не хотите направить его во благо государству? Оглянитесь вокруг! В Речице столько замечательных людей. Почему бы вам не написать портреты доярки, механизатора, учителя, врача, наконец? Что вас тянет так к этим библейским мотивам? Вы же современный молодой человек, Александр, а ведете себя, как какая-нибудь безграмотная, верующая старушка.
В Библии отражена наша история. Разве запрещено воссоздавать ее в живописи?
Не запрещено. Но это дело церкви. А она, как вы знаете, отделена от государства.
От государства, но не от народа. Может быть, старушки, о которых вы говорите с таким пренебрежением, и заблуждаются в своей вере. Но это их право, гарантированное советской Конституцией. Считайте, что я тоже заблуждаюсь вместе с ними.
Видя тщетность уговоров, начальник райотдела КГБ прибегнул к традиционной ментовской тактике.
Эх, Исачев, Исачев, погубите вы свой талант! А ведь могли бы стать известным, уважаемым в стране художником. Подумайте хорошенько! Мы еще встретимся
Последняя реплика смахивала на угрозу, и Исачев вспылил:
Я спекуляцией не занимаюсь. Поинтересуйтесь в Союзе художников. Там вам ответят, что мои картины не представляют художественной ценности. Поэтому я могу продавать их кому хочу. А то, что пишут и говорят обо мне на Западе, меня не касается. Вы же знаете, ни с кем оттуда я не встречаюсь. Так что разбирайтесь с ними сами!
- В общем, послал он вашего предшественника в известном направлении, не без удовлетворения резюмировал свой рассказ сотрудник, знакомивший Сидоровича с делами. Понимаете, Владимир Евгеньевич, здесь не все так просто. Хотя в Союзе художников картины Исачева и называют мазней, но его уже знают на Западе. Радиостанция «Свободная Европа» посвятила ему несколько передач, представив как узника совести. По нелегальным каналам ему доставляют запрещенную литературу, подбивают к эмиграции. Зарубежные туристы, наслышанные о необычном провинциальном художнике, просят включать в программу пребывания в Белоруссии посещение Речицы. Отказывать им становится все труднее.
А как ведет себя сам Исачев?
Да никак. Рисует себе и все. Правда, у него в доме постоянно собирается всякая местная шпана. Пьют чифирь, иногда покуривают травку. Исачев рассказывает им про историю искусства. Но антисоветских разговоров не ведут. У нас есть среди них свой человечек. Говорит, пока ничего аполитичного не заметил
История самоучки, которого на Западе считают гением, сравнивают с Марком Шагалом, а на родине вовсе не признают за художника, заинтересовала Владимира Сидоровича. Не откладывая дела в долгий ящик, он обстоятельно изучил содержимое папки. С каждой новой страничкой перед ним все яснее вырисовывался портрет незаурядного человека, не понимаемого и потому отторгаемого обществом.
В трехлетнем возрасте остался без отца, учился в школе-интернате. Там, заметив его способности к рисованию, помогли определить в Республиканскую школу-интернат по музыке и изобразительному искусству. Проучился четыре года, был одним из лучших. Его картины демонстрировались на выставке детского рисунка в Женеве. Но за обычную шалость был отчислен. Судя по всему, минские педагоги оказались плохими психологами вместо того, чтобы поддержать подростка в самый трудный для него период жизни, фактически бросили на произвол судьбы. Причем в несвойственной для людей этой профессии жестокой форме. Когда, уже будучи исключенным из художественной школы, мальчишка приехал однажды в деревню, где проходили практику его сверстники, воспитательница, увидев его, зашлась в истерике:
Исачев, не смейте подходить к ребятам!
Но он не уехал. Две недели встречался со своими бывшими одноклассниками тайком, старательно запоминая пересказываемые ими уроки Затем вечерняя школа, Ленинград, знакомство с питерским культурным андеграундом, известная уже история с первой любовью и попыткой суицида
Отдавая должное скрупулезности, с которой коллеги описывали каждый шаг художника, зачисленного в группу идеологического риска, Владимир Сидорович не мог не обратить внимания на грубейшие ошибки, которые допускались в работе с ним. Да, если быть откровенным, работы никакой и не велось. Была заурядная слежка и неадекватная реакция на безобидные поступки.
Разобравшись с оперативными делами, Владимир Сидорович решил познакомиться с Исачевым. Поблуждав по застроенным частными домами закоулкам, наконец, нашел указанный в папке адрес. На стук вышел сам Исачев. Сидорович без труда узнал его, хотя фотография в деле была явно многолетней давности. Из полуоткрытой двери слышались мужские и женские голоса. Вспомнилось, что сотрудники райотдела окрестили гостей художника «шпаной». «Любим мы присваивать ярлыки!»
Поздоровался. Исачев ответил. В его глазах не было ни любопытства, ни раздражения. По всей видимости, к визитам незваных гостей он давно уже привык.
Я недавно приехал в Речицу. Узнал, что есть в городе незаурядный художник
При этих словах по лицу Исачева проскользнула едва заметная ироничная улыбка.
Хотел бы, если не будете возражать, посмотреть картины, поговорить.
Я не против. Но сегодня у меня гости. Приходите завтра после пяти.
На следующий день, в назначенное время, Сидорович снова стоял у двери уже знакомого ему дома. Когда Исачев открыл дверь, потянулся рукой к внутреннему карману, где хранилось служебное удостоверение.
Вчера я не успел представиться
Но Исачев опередил его.
Ксиву предъявлять не надо. Я знаю, кто вы.
Но мы, кажется, не знакомы.
Исачев улыбнулся:
Вы забываете, что я художник и умею распознавать типажи людей. Так, как вы, одеваются только официальные лица. В нашей маленькой Речице их можно пересчитать по пальцам. А манера держаться, разговаривать с головой выдает в вас сотрудника спецслужб.
Теперь уже Сидорович не смог скрыть улыбки. Такое начало знакомства ему понравилось
Органы государственной безопасности во всем мире принадлежат к элите спецслужб. Чтобы попасть сюда, нужно пройти через множество фильтров, отсеивающих людей с низким коэффициентом интеллекта. К числу определяющих качеств относятся также твердая вера в идеологические постулаты, навыки психоанализа, коммуникабельность, готовность во имя долга жертвовать своими личными интересами. По всем этим параметрам Сидорович был безупречен. А кроме того, он сохранил в себе способность сочувствовать чужой боли, желание в нестандартных ситуациях не переадресовывать принятие решения вышестоящему руководителю, как поступало обычно большинство его сослуживцев, а самому разобраться в сложившихся обстоятельствах. И в этом смысле принадлежал к числу тех, кого принято называть «белыми воронами», выбивающимися из общей стаи
Готовясь к разговору с Исачевым, Сидорович перечитал все, что было в районной библиотеке о живописи. Удалось разыскать материалы о скандальных встречах Первого секретаря ЦК КПСС Никиты Хрущева с творческой интеллигенцией, где он обрушился на Эрнста Неизвестного и других художников нетрадиционных направлений, и даже о выставке «неформалов» на Манежной площади, которую по команде Брежнева проутюжили бульдозерами.
Предложив гостю чай, от которого он отказался, Исачев спросил:
Не возражаете, если я буду кое-что делать за мольбертом? Не привык разговаривать, сложа руки. Когда рисую, жена даже частенько читает мне статьи по философии, искусству. Теперь вот штудируем историю костюмов.
Конечно, конечно! А почему вас заинтересовали костюмы?
Не столько сами костюмы, сколько люди, которые их носили. Костюм внешняя оболочка человека, но по ней можно без труда узнать его характер, привычки, настроение, даже чуточку заглянуть в душу. Без знания всего этого не стоит браться за кисть. Получится не живой человек, а манекен Ах, простите, я совсем забыл, вы же просили показать вам мои картины. Вот, пожалуйста
Исачев жестом провел по комнате, заставленной картинами в багетовых рамах. Вперемешку с ними на столе, подоконниках, просто на полу лежали незаконченные работы, на некоторых были сделаны лишь карандашные наброски.
Готовых картин у меня мало. Продаю. Надо же жить за что-то. И потом я привык писать сразу несколько полотен.
Рассматривая импровизированную галерею, Владимир Сидорович, как и всякий, кто попадал сюда впервые, испытал шок. В деле Исачева хранилось несколько любительских репродукций, даже они давали представление о необычном даре художника. Но разве может засушенная для гербария бабочка передать всю ее красоту, воспроизвести волшебство полета! Люди на картинах Исачева были живыми. Казалось, еще мгновение и они, разорвав пространство времени, сойдут с полотен в избу.
Исачев оставил гостя наедине с его мыслями, колдовал возле мольберта. Наконец, придя в себя, Сидорович сказал:
Здорово! Если честно, не ожидал увидеть ничего подобного.
Исачев на эту реплику никак не отреагировал. Будто и не слышал ее. Отвлекся от мольберта лишь тогда, когда Сидорович попросил:
А знаете, теперь я, пожалуй, не отказался бы от чашки крепкого чая.
Исачев извлек из-под стола чайник; судя по всему, эксплуатировали его нещадно сквозь копоть лишь слегка угадывалась эмаль, засыпал прямо в него горсть заварки, поставил на газовую плиту.
Говорили они часа два. Сидорович старательно избегал скользкой темы, расспрашивал о мастерах «старой школы», об отношении Исачева к творчеству Шагала, о технике лессировочного письма. «А ведь пришел он сюда не за этим. Ищет подходы!» улыбнулся про себя Исачев. Но гость почему-то нравился ему все больше. Напряженность, ощущавшаяся в первые минуты встречи, исчезла, и он уже не вспоминал о том, какую организацию представляет Сидорович. Может, оттого, что были они сверстниками, обоим чуть за тридцать; тот возраст, когда впервые всерьез задумываешься о том, для чего ты существуешь на этом свете, и Исачев чувствовал, что Сидоровича тоже волнует этот вопрос. А еще потому, что оба были по натуре искренними людьми, и это сближало их.
Прощаясь, Сидорович спросил:
А можно я загляну как-нибудь еще? Оказывается, живопись захватывающая штука!
Он произнес это как-то по-детски непринужденно. Исачев видел не лукавит. Достав с этажерки какой-то толстый том, протянул его Сидоровичу.
Лосев. Самый компетентный знаток античности. Если хотите, полистайте в свободное время. А приходить ко мне можно по четвергам и пятницам. Как и сегодня, после пяти. В это время других гостей у меня не бывает
Воспользовавшись приглашением, Сидорович навещал Исачева каждую неделю. Иногда забегал минут на пять десять, иногда задерживался надолго. Вел он себя совершенно естественно, без тени менторства, присущего сотрудникам спецслужб, скорее наоборот как ученик, готовый часами слушать обожаемого учителя. И это окончательно растопило в душе Исачева ледок недоверия. Как-то незаметно для себя они перешли на «ты». Пили крепко заваренный чай, разговаривали. Владимир, действительно, заинтересовался искусством всерьез. Прочитав от корки до корки монографию Лосева, брал у художника и другую литературу. Но при этом честно признавался, что живопись остается для него неразгаданной тайной.
Бывая на выставках, замечаю, что мои оценки картин очень часто расходятся с мнением других посетителей. Возле какого-нибудь полотна стоят толпы. Ахают, охают. Рассматривают с разных ракурсов. А меня оно совершенно не волнует. Мимо другой картины, наоборот, все проходят, взглянув лишь мельком, а я не могу оторвать от нее глаз. Например, совершенно не понимаю, в чем заключается гениальность Марка Шагала. Мне кажется, его живопись интересна лишь с исторической точки зрения. Запечатлен старинный Витебск, быт того времени. А сама манера письма производит на меня отталкивающее впечатление. Грубые мазки, карикатурные образы
Это нормально, отвечал ему Исачев. Искусство рассчитано на индивидуальное восприятие. Картина как женщина. Есть фотомодели, которых считают эталоном красоты, а тебя они абсолютно не волнуют. А на иную простушку глянешь и сердце готово выскочить из груди. И фигура вроде нескладная, и талия не на том месте, и ноги не оттуда растут. А ты ходишь за ней следом, как собачонка, счастлив выполнить любой каприз. Помнишь? «Я гляжу ей вслед, ничего в ней нет. А я все гляжу, глаз не отвожу!» А бывает наоборот. Живешь с девчонкой рядом, годами не замечаешь ее. А однажды, словно очнешься. Боже мой, да она же красавица! Так и картины. Их смысл, их красоту познаешь не сразу. Некоторые начинаешь понимать лишь через много лет, а к некоторым охладеваешь. Со мной такое часто бывает.
Ну, а Малевич. Разве его «черный квадрат» картина?! Такой «шедевр» любой ребенок создать может. А ей посвящены десятки монографий.
Исачев улыбнулся.
Искусствоведы тем и отличаются от обычных людей, что стараются разглядеть в произведении то, чего там нет. Владение тайной возвышает их в собственных глазах. Помнишь сказку о голом короле? Вся его челядь свято верила в то, что на нем волшебное платье, увидеть которое могут лишь умные люди. Конечно, я не отождествляю критиков с шарлатанами портными. Но склонность к мистификации присуща им. И, кстати, это касается не только художников. Когда-то, глядя на женщину, наверное, раздражавшую его своим присутствием, Валерий Брюсов в сердцах написал: «О, закрой свои бледные ноги!» Литературная критика квалифицировала эту фразу как самое короткое стихотворение и тоже зачислила в шедевры
Узнав о неформальных встречах Сидоровича с Исачевым, его заместитель как-то осторожно заметил:
Не боитесь, Владимир Евгеньевич, что наверху это истолкуют неверно? Земля ведь слухами полнится. А распространяют слухи, как правило, непорядочные люди.
Не боюсь. Исачев до мозга костей наш, советский человек. Он стал жертвой обстоятельств. Отчасти потому, что мы подходим к своей работе слишком формально; обращаем внимание на оболочку человека, а в душу заглянуть не умеем.
Видя, как Исачев мается с плохими кистями, как страдает от недостатка хороших красок, Сидорович однажды предложил:
Понимаю, что членство в Союзе художников в профессиональном отношении для тебя ничего не значит, учиться у них тебе нечему. Но ведь это дало бы возможность покупать хорошие кисти и краски. Ты же знаешь, государство обеспечивает их всем необходимым. Может быть, имеет смысл наладить с союзом связи. Для начала побывать в его областном отделении.
Исачев нахмурился.
И ты туда же. Наташа мне уже все уши прожужжала об этом. Пойми, не получится у меня с ними разговора Вот ты не художник. Но умеешь слушать, учишься понимать искусство. А они напоминают мне мартышку из басни Крылова. Только вместо очков нахватали кистей, мажут ими полотна, как кому вздумается. Леонардо да Винчи, прежде чем рисовать, годами изучал строение человеческого тела. Сам вскрывал тела покойников, исследовал каждый внутренний орган. Казалось бы, ну зачем художнику знать структуру костей или устройство мозга?! А он занимался изучением их с настойчивостью ученого, в его архиве тысячи анатомических рисунков. И определил идеальные пропорции человеческого тела этот рисунок из его дневника известен каждому школьнику. Или зачем, ты думаешь, великий гуманист Леонардо ходил наблюдать за казнью преступников? Хотел увидеть искаженные страхом и болью лица, ему важно было понять структуру мимических мышц, приводящих в движение губы. В картинах Леонардо да Винчи, Рафаэля, Боттичелли нет второстепенных деталей. Посмотри, как тщательно выписывают они даже складки одежды, хотя на них посетители никогда не обращают внимания Нет, тайну улыбки Джоконды мог сотворить только гений, сочетавший свой Богом данный дар с любознательностью ученого и трудолюбием ремесленника. Художники, к которым ты меня посылаешь, об этом не хотят даже слышать. Они мэтры, а я школяр, богомаз! Так о чем мне с ними говорить?