Елена Янушевская
Уцелеют одни поцелуи. Три поэмы
© Елена Янушевская, 2024
От меня уцелеют только мои поцелуи.
(Из книги «Вторая любовь»)
Эрогенная зона
I
II
III
Теряя Другого, ты выходишь из себя на поиски.
А навстречу тебе идет твое «Я». Идет, идет, вихляет узкими бедрами Ты не привыкла к безмолвию, но монолог это то же молчание. И вот возникает связь, избавить тебя от которой уже не получится. Когда возник дуализм «Я» и «Я» (бывшее «Ты»), такие события неизбежны. Они порождают потребность в чем-то ином. В третьем по отношению к тебе и «Я» в состоянии тет-а-тет.
IV
Из девичьего блокнота:
«Больше я тебя не желаю.
Ты нажимаешь на циферки, произносишь в трубу монолог и ах! выдаешь свое имя. Ты уверен, что дамочка натурально писает от восторга.
Ты несостоятельный тип! Единственный орган, который делает человека мужчиной, это, представь себе, головной мозг. Интеллект моя эрогенная зона.
О, нападение лучшая оборона! Вы оскалились: Это фригидность! Тьфу! Неужели кто-то из вас воображает, что явись он мне да хоть Да хоть с нефтевышкой в кармане я мигом метнусь в тубзик переменить бельишко!
Хотя, пожалуй, бывает, вы возбуждаете во мне чувство когда затыкаете уши, чтобы не слышать крик в своем темном подъезде.
Это чувство гадливость».
V
А кульминации, как того требует драматургия, нет.
Жизнь это жизнь. Живя, мы поднимаемся до высоты нуля.
Те же, кто не думает о смерти, неполноценны.
Да, «жизнелюбы», это про вас. Эффективные.
Позитивные. Подкачанные везде.
Будьте любезны, купите мне по цене хороших презиков способность «не замечать плохое».
VI
Это необъяснимо, когда тебе нравятся мачо с лингвистическими наклонностями. Но почему-то мы никогда не любим тех, кто нам нравится. Мы любим тех, кто нас возмущает, и стараемся поглотить их, упуская из вида, что этим делаем частью себя. А значит, и сами становимся тем, что нас возмущает.
Нет, я не против: да пусть они курят! Даже если Минздрав предупреждает.
Жаль, у меня нет времени, чтобы замутить вакханалию. Чтобы забрызгать ваши ослепительно белые скатерти гелевыми чернилами и мартини! Я ведь эстет, и мне трудно найти соучастников.
Так что отложим вакханалию до лучших времен, когда с лица Земли исчезнут, как мамонты, крепкие репами пошляки. А так как этого никогда не случится, да здравствует культ наслаждения! Да здравствует аскетизм!
И все-таки он красив
VII
VIII
По кровотоку молекулы адреналина. Поздняя осень заглядывает в зрачки, расширенные от ужаса. Предательски стучат каблуки, но так хочется: пусть никто не услышит! Их знание украдет у меня торжество ощущение тайны, а это вкус недоступного счастья, в поволоке табачного дыма, с тонким запахом облепихи Он всегда выдает тебя, когда ты работаешь в ночь. Я никогда не говорила об этом. А знаешь ли ты, что я уношу его в обыденность заспанной кухни?
Поцелуй росинка на бархате ночи. О прибрежные камни ударяются воды, а роща слушает плеск, набегающий на стены многоэтажек. Твой голос. Почему он спокойный? От этого больно.
Но все равно!
Небо врывается в нас, от кислорода голова идет кругом. Где же все это происходит? На острие терпкого запаха старой замши? Равновесие потеряно навсегда.
За сомкнутыми веками неистово пляшут искры. Кружатся, кружатся, кружатся и так даже страшно. И вот я кричу:
Не надо!
Над головой все колышется. Все качается и куда-то плывет. Гул деревьев, наше дыхание. Что обжигает? Строптивое растение подо мной? Твои руки?
Поцелуй, прикосновенье пальцев замкнутое движение: лоб скула подбородок жесткие губы. Горячая пульсация на висках, холодных веках, мое сокровенное под подбородком, немного левее мягкая впадина.
Тело не лжет, не умеет.
Еще! Чтоб с ужасом и блаженством я увидела в отражении зеркала следы на губах. Темные, почти до крови.
Еще! Пусть на волю вырвется крик: я люблю тебя! Люблю, когда смотришь в сторону, куришь взатяг, и говоришь с чужими, и думаешь не обо мне.
Еще! До боли до беспамятства.
Пожалуй, на долгую память.
Апрель 20002016 гг., Москва ПушкиноАрия Дидоны
No trouble, no trouble in thy breast!