Так и вышло. Ослеп темный властелин, ударив по щиту, и вновь бросился на него Антуан.
Взвыл Умбрас, пытаясь ухватить юношу за горло. Щита при нем теперь не было, и отразить касание черной лапы оказалось нечем. Впились темные когти в плоть героя и рвали ее, впуская внутрь тьму.
Но глубоко в груди Антуана запылал могучий огонь, ибо узнал он правду мира: для того чтобы ударить тень, следует открыться перед ней. Отбросив щит, Антуан заставил Умбраса совершить роковую ошибку. Покуда исчадие тьмы держало нашего героя оставалось оно уязвимым.
Удар у Антуана вышел безупречным, и погрузился клинок его прямо в сердце тьмы, наполнив чрево Умбраса золотым светом. Сорвало с короля теней черный плащ, и улетел он, словно подхваченный ураганом.
На этот раз я ударил посохом в стену таверны, словно вознамерившись прожечь ее насквозь. Пламя не оставило следа на кирпичной кладке, зато разогнало плясавшие по ней тени.
Но не ушел просто так Умбрас.
Глупец! Проклял ты мир! Ослепнув от любви, выжег каленым железом истину и спасение, с последним вдохом взвизгнул демон, стиснув горло Антуана. Так сгинь во тьме неведения! Я тебя приговариваю! Не увидишь ты больше света, и поглотит сущность твою темнота, ослепнешь ты и в темноте умрешь. Оставляю тебе отныне лишь ночь!
И Умбраса Безликого не стало. Исчезли с его гибелью Десять Теней, и оставили они в покое этот мир.
Я оттолкнулся от стены, воздев посох, и заставил огонь разгореться ярче. Еще выдох и на рукояти запылал факел, а затем расцвело солнце.
Антуана не одолела слепота, как было ему предсказано, и все же победа обошлась ему дорого. Наш герой склонился над своей любимой та едва дышала. Тень пронзила горло девушки и отняла голос. Смертельной оказалась рана, и Этайния знала, что ее ждет.
Не медлил Антуан: прижал он губы ко рту любимой и поцеловал долгим и глубоким поцелуем, выдохнув в нее весь огонь, все тепло, что способен был породить Принц солнечного света.
Люблю тебя! Когда умру сольюсь с огнем отца моего, буду следить за тобой с небес и отгоню любую тьму.
Разомкнула губы она и заключила любимого в объятия:
Знаю
И Антуан из Кармеама, Принц солнечного света, муж Этайнии, в честь которой названа эта страна, покинул бренный мир.
Углубившись в свое сознание, я изучил каждую из бесчисленных граней разума, каждую складку между ними. Выйти из измененного состояния для меня не представляло никакого труда, и мало-помалу вера и созданные ею плетения начали уходить. Ум расчистился и опустел, уподобившись гладкой поверхности пруда в сезон весенних оттепелей.
Сплетение огня и воздуха, моргнув последний раз, исчезло, а с ним погас и пылающий очаг языки пламени сперва съежились, а затем вовсе пропали.
Таверна погрузилась в безмолвие и темноту.
На этом рассказ завершился.
Я глубоко надвинул капюшон не следует никому видеть мое лицо и заплакал.
4
Песнь и ложь
Сказание давно закончилось, а в таверне все висела тишина, окутавшая публику почти осязаемой тонкой пленкой. Настолько тонкой, что разорвать ее можно было одним дуновением. Разок выдохнешь и на зал обрушится лавина звуков.
Кто-то из зрителей сидел, прижав ладонь ко рту, кто-то протирал глаза. Историю, рассказанную мной, они знали и помнили, что случится в конце; и все же никто не сомневался, что я заставлю трепетать сердца. За это меня и любили. Легенда об Антуане дала собравшимся то, в чем они нуждались, надежду на окончание смутных времен. Каждому хотелось верить, что далекие беды обойдут его дом стороной. А если нет защитник, подобный Антуану, обязательно появится у порога и отгонит тень. По общему мнению, такие герои существовали. Не могли не существовать.
Одна из девушек в передничках завозилась в темноте, разжигая свечи.
Улыбнувшись, я тихонько пробормотал еще пару формул:
Так Рох
Грани восприятия моего разума отразили огонек свечи, и я сплел ткань пространства, соединив между собой горящий фитилек и потухший очаг. Отрывисто щелкнул сучок, и пламя, вспыхнув за моей спиной, бросило на зал оранжевые отблески.
На том и завершился последний акт.
Вернулось солнце, вернулось тепло, и занавес тьмы поднялся.
Таверна словно взорвалась. Люди, что в темноте плакали в кулачок, теперь рыдали в голос, другие кричали «Браво!». Мужчины с бессвязными возгласами поднимали кружки и бутылки, женщины аплодировали, кто-то сидел с угрюмым лицом.
Я не сошел с места. Ждал, пока утихнет общий шум. Как только в зале наступила относительная тишина, я направился к стойке бара, молча кивнув Дэннилу. Разговаривать после подобной истории казалось едва ли не кощунством. Да и что можно выразить словами после такого представления? Облокотившись о стойку, я бросил взгляд в зал, отметив, что несколько посетителей не сводят с меня глаз.
Дэннил, протиравший пустой стакан, тоже уставился мне в лицо. В таверне было шумно: люди разговаривали, звенели бутылками и стучали по столам, однако в зал вновь вполз тонкий ручеек безмолвия, протянувшись от меня к Дэннилу.
Взяв под мысленный контроль связующую нас нить тишины, я приподнял уголки рта в легком намеке на улыбку, а на лице Дэннила вновь появилась маска невозмутимости, которую он надел при первой нашей встрече.
Молчание длилось долго, и народу оно пришлось не по вкусу.
Черт, скажи хоть слово! Поговори со мной, приятель! хлопнул меня по спине один из завсегдатаев.
Вот тебе и оплата за мой эль, и даже сверх того, во весь рот улыбнулся я трактирщику.
Глянь я на себя в зеркало наверняка увидел бы, как в глазах плещется свет.
Дэннил откинул голову и расхохотался:
Что взять с чертова лицедея! Жди здесь.
Цокая языком, он отошел от стойки и исчез за дверью у лестницы. Вернулся быстро, держа в руке маленькую чашку похоже, что фарфоровую. Над ее ободком поднимался пар.
Чай, который ты давеча просил, подмигнул он.
Пересилив желание фыркнуть, я принял чашку с благодарным кивком. Цвет напитка был неопределенным нечто среднее между сосновой древесиной и сахарной патокой. Я поднес чашку к губам и долго дул на жидкость, остужая ее перед первым глотком.
Кстати, надо сказать, что в Этайнии особого пристрастия к чаю не питали. Интересно, почему, подумал я, ощутив во рту вкус меда и гвоздики. Впрочем, напитку слегка недоставало аромата, который дают особые специи, напоминающие мне о местах далеко на востоке. Порой в душевном порыве называю их домом. Ну да ничего.
Не выпить чаю значит обидеть хозяина.
Сделав глоток, я поставил чашку на стойку.
Я ведь не случайно сюда забрел, Дэннил. Кое-что ищу.
Мои слова заставили тишину зазвенеть натянутой струной, возбуждая любопытство толпы.
Что именно?
Трактирщик не глядя забрал у посетителя кружку. Плавно переместившись к бочонку, с грацией, способной посрамить профессионального танцора, он вновь наполнил ее до краев.
Кабы знать, вздохнул я, сдержав улыбку. Любопытная публика была явно разочарована. В любом случае мне бы где-то переночевать. Не знаешь ли ты достойных таверн, интересующихся представлениями вроде сегодняшнего?
К чести Дэннила, он не задумался даже на секунду. Вытянул кошель и, положив на стойку две бронзовые монеты каждая величиной с человеческий глаз, двинул их ко мне.
Не выказав удивления, я глотнул еще чая. Две септы не самый фантастический для меня гонорар, хотя и несущественной эту сумму назвать тоже нельзя.
Впрочем, порой ценность благодарности зависит от того, кто именно тебя благодарит и что он готов для тебя сделать.
Каждая септа равняется семидесяти битам. Многие из тех, что толпятся сейчас в таверне, таких денег и за сезон не заработают. А если и заработают потратят на самое необходимое, а в кубышку ничего не попадет.
За что так много? на секунду заколебался я.
За сегодняшнее зрелище. Дэннил сдвинул монету на дюйм обратно, добавив легкой театральности. И за обещание повторить представление. Твоя комната третья слева, под самой крышей. Имей в виду это лучший номер, что у меня есть.
Он бросил на меня многозначительный взгляд. Дело ясное: от меня ждут продолжения.
Повторить можно, согласился я, накрыв ладонью его кисть. Только, боюсь, не за ту цену, что ты предлагаешь.
Мое лицо превратилось в мрачную маску, по сравнению с которой недавняя каменная физиономия Дэннила показалась бы донельзя веселой.
Вокруг все замерли.
Выждав несколько секунд, я улыбнулся:
За представление я беру септу, а вторая пойдет в оплату за напитки, которые сегодня выпьют замечательные посетители твоей чудесной таверны.
Зал разразился аплодисментами и выкриками: «Слава сказителю!»
Заставить зал полюбить тебя настоящее искусство, едва ли не более сложное, чем умение рассказывать легенды. Зритель должен понимать, что его ценят. Для сказителя это задача несложная, а для любого человека значит очень много.
Ибо что это за мир, в котором нет уважения, что за мир, в котором люди ничего не стоят
Аплодисменты стихли, и на меня уставились глаза самого прекрасного в «Трех сказаниях» создания. Сейчас она не напевала, однако музыка осталась с ней. При каждом шаге ее браслеты издавали легкий мелодичный перезвон, пробивающийся яркой вибрирующей нотой сквозь общий гомон. Очень необычно. Меня невольно к ней потянуло.
Я сверкнул из-под капюшона ослепительной улыбкой, и женщина на нее тут же откликнулась:
Щедро
Всего одно слово, а музыки в нем куда больше, чем в иной песне.
Ко мне твое предложение тоже относится?
Изогнув черную бровь, она приподняла уголки губ, однако обещанной ими улыбки я не дождался.
А как же! Дэннил, этой даме все, что она пожелает. Повернувшись на табурете, я откинул капюшон и взглянул на певицу. Ужасно, что я не знаю твоего имени.
Что ж, мне жаль, но придется тебе на некоторое время смириться с этим неприятным ощущением. Она нахмурилась. Кстати, я рассчитываю на новые сказания, только пусть они будут не хуже сегодняшнего. Хотя, боюсь, больше у тебя в запасе ничего не найдется. Она сверкнула сочувственным взглядом из-под длинных ресниц и положила руку мне на плечо.
И мне жаль. Жаль, что не расслышал, как тебя зовут. Я сжал ее пальчики в своей ладони.
Женщина быстро высвободила руку и сделала несколько скользящих шажков назад, проведя пальцем по поверхности стойки.
Не припомню, чтобы я его вообще произносила. Певица подарила мне широкую, исполненную внутреннего жара улыбку, замурлыкала какой-то мотив, и мои вопросы испарились сами собой. Все же, вполне возможно, свой шанс ты получишь, добавила она с лукавым взглядом.
Подошел Дэннил и поставил перед моей собеседницей хрустальный бокал с плескавшимся внутри светлым янтарным напитком. Наверняка знал ее предпочтения.
Я сделал мысленную зарубку на память.
Благодарю, Дэннил, произнесла она, не сводя с меня глаз, и сделала несколько глотков.
Странно, но пены на ее губах не осталось похоже, она к ним не липла.
Рядом остановился мужчина. Пошатнувшись, он случайно толкнул меня в плечо.
Песню Незнакомец оглянулся в поисках поддержки. Песню, песню! Давай же! Сказание мы уже послушали прекрасную, настоящую историю. Так красиво ее еще никто не рассказывал. Почему бы не сопроводить легенду хорошей мелодией? Что-нибудь поживее, чтобы у нас высохли слезы.
Я невольно вцепился в деревянную стойку и едва сдержался, чтобы не осадить парня.
Продолжая смотреть мне в лицо, певица снова отступила назад.
Похоже, шанса тебе придется подождать. Она двигалась изящно, словно молодой лист под легким ветерком. Разве я вправе после такого сказания отказать им в песне?
То ли вопрос, то ли не вопрос Взглянув в ее смущенные глаза, я увидел в них правду.
Мы оба знали правильный ответ.
Я устроился удобнее, ожидая музыкального представления.
Если желаешь, могу предложить тебе что-нибудь покрепче чая. Мой напиток внесет покой в твои мысли. Поверь, сказитель, услышав, как поет эта птичка, ты обязательно захочешь выпить. Дэннил по-дружески пихнул меня в бок.
Однако я отмахнулся. Зачем отуплять свой разум? Если голос певицы столь хорош, как обещают, я хотел запомнить каждую ноту.
Она грациозно шагнула в центр зала, заняв мое прежнее место, и звон ее браслетов усладил мой слух. Еще шажок быстрый и твердый. Снова звон ясный и чистый, задающий ритм.
Посетители прервали свои разговоры и обратили внимание на певицу. Та замурлыкала без слов протяжно и низко, и шум в таверне стих окончательно.
Переливы ее голоса заставили меня задрожать. Я весь трепетал в ожидании чего-то большего. Певица задела во мне душевную струну. Магия Почти магия.
И вдруг мелодия прервалась.
Внезапная пауза меня потрясла. Позвоночник пронзило болью, заслезились глаза. Почему она остановилась? Оглянувшись, я заметил тот же самый вопрос в глазах зрителей.
Впрочем, певица почти сразу продолжила выступление. На ее губах заиграла лукавая улыбка. Выходит, она просто дразнит публику! Словно на миг лишает завороженного зрителя дыхания, зато как сладок потом первый вдох
Итак, песня. Простая, но волнующая чтобы вы не засиживались. Песня, которая зажжет в вашей груди огонь, которая заставит вас петь и танцевать. Поверьте, мне это по плечу.
Певица хлопнула в ладоши, и снова раздался мелодичный звон. А потом она запела:
Она замолчала и снова хлопнула в ладоши, предлагая публике ее поддержать. Зрители вступили дружным хором.
В тот миг я забыл обо всем. Песня и вправду оказалась простенькой обычный напев, что звучит в тавернах, однако певица превратила ее в нечто впечатляющее. Пела она с настоящим мастерством и страстью, что свойственна людям, исполняющим любимые произведения. У меня перехватило дыхание, а грудь словно стянули обручем.
После короткой паузы она запела вновь, на этот раз пританцовывая перед очагом. Звенели браслеты, топали ноги, стучали по столам кулаки. Толпа подпевала. Женщина кружилась в вихре красно-белых юбок, словно одержимая дьяволом. Длинными золотыми лентами сверкали подсвеченные пламенем очага браслеты.
Словно наблюдаешь за мерцанием одинокой свечи в темную ночь Все остальное просто перестало существовать. Осталось лишь пламя то вспыхнет, то погаснет, то колыхнется под дуновением. Глаз не оторвать. Так и ловишь взглядом каждую искорку, пока ее образ не отпечатается в голове.
Танец закончился, и женщина низко поклонилась публике, вытянув вперед ножку.
Толпа взорвалась аплодисментами, и я присоединился к хлопающим, однако на этом выступление не завершилось.
Певица сместилась к одной из стен зала и вновь тихонько запела, вытянув к зрителям руки и грациозно шевеля пальчиками перед лицами возбужденных слушателей. Те следили за ней во все глаза, раскачиваясь так, что едва не падали со своих табуретов.
На этот раз все отвели взгляды в сторону, словно испытывая приступ сердечной боли. По лицам зрителей бродила растерянность: каждый из них вожделел певицу, и каждый вспомнил о той жертве, что принесла Этайния, а раньше об этом никто не задумывался.
Певица заставила взволнованную и возбужденную публику вскочить с табуретов, будто для танца, и тут же обрушила на их головы самые трагические эпизоды моей истории.
Выступила она мастерски, играя нами легко и ненавязчиво.
Я, как и все, сожалея о потере Этайнии, ощутил внутренний трепет. Лечил от скуки других, а попался сам. С другой стороны, не оценить впечатляющее выступление певицы я не мог. Зрителя она обводила вокруг пальца без малейших усилий. Легкий поворот сюжета и зал дышал с ней в унисон, готовясь к развитию действия.