В советские времена тем не кичились. Скорее боялись обнаруживать близость к миру сильных и могучих. К выпускному вечеру с вручением дипломов «филолога» специальные платья нам не шили, было не на что, да и как-то не принято было в те поры!.. От искушений богатством, житейскими соблазнами, державными возможностями отец свою дочь избавил. Так же, как и у всех нас тогда. Гордились знаниями, приобретёнными умениями, в жизнь вступали с такой шкалой ценностей, о которой вспоминать сейчас стало совсем немодно. Неактуально. Как бы то ни называлось, библейские заповеди или кодекс строителя коммунизма, но не убий! не укради! не обмани не предай впитывалось нами с молоком матери, с отцовскими заветами. Со всем собственным опытом жизни.
Зато и гордилась Алина Чадаева подписями своего отца рядом с В. М. Молотовым на важных для неё документах о разрешении открытия в Москве православного богословского института и курсов, а потом ещё богословско-пасторских курсов в городах: Киеве, Ленинграде, Львове, Луцке, Минске, Одессе, Ставрополе. Об освобождении от уплаты военного налога монахов и монастырей об улучшении жилищных условий писателей
Нет, не грозила Алине судьба брежневской дочки да и сталинской Светланы или хрущёвского сына, она избавила её от опасностей власти и богатства, от их искушений. Сберегла для другого. Вот ещё одно из её стихотворений
Зато как она была счастлива появившимся у нее родных отчеству и фамилии, отцовским письмам к ней и возможности самой дочери написать отцу
Её первое письмо к нему от 18 сентября 1946 года, ей было 15 лет, уцелело.
Здравствуй, Папочка!
Вчера я была потрясена известием, что у меня есть отец. Отец, которого я так долго ждала, о котором всю свою жизнь мечтала и чувствовала себя ничейной, когда сравниваешь себя и с детьми, которые могут сказать это священное слово. Очень, очень хочу Вас видеть. Приезжайте к нам.
Не видя Вас, я берегла и любила свою мать. Алексей Ермолаевич тоже говорил, что я похожа на Вас, а дети, похожие на отца, счастливы. Да, действительно, я теперь вполне счастлива.
Благодарю Вас за замечательный подарок. Часики мне очень нравятся.
Целую. Ваша дочь Аля.
Р. S. Извините за короткое письмо, но радость моя так велика, что я не могла всего выразить в письме.
И его письма к ней Одно из них от 4 ноября 1947 года.
Здравствуй, дорогая Алиночка!
Очень рад твоему письму. Оно особенно дорого мне твоим тёплым и ласковым обращением (На что ты почему-то испрашиваешь разрешение). После первых твоих тёплых слов, первым моим побуждением было снова увидеть тебя, но, к сожалению, ты живёшь от меня дальше, чем я от тебя (?!АК).
И снова письма от 10 мая 1948 года, от 27 апреля 1949 года, от 29 марта 1951-го
Здравствуй, славная, дорогая, любимая Алиночка!
Бесконечно благодарен тебе за письма, которые я получаю от тебя. Всегда с чувством большой радости прочитываю эти письма и всегда нахожу в них твои нежные и ласковые слова!
Не сердись на меня, Алиночка. Я, действительно, мало пишу тебе. Думаю, что когда-нибудь удастся мне наверстать упущенное.
Мне очень хотелось бы, чтобы ты не думала плохо обо мне. Моё сердце всегда останется с тобою, в нём большой уголок принадлежит тебе. В моей жизни нет такого дня, чтобы я не подумал о тебе. Ведь ты для меня радость моей жизни.
От всей души желаю тебе здоровья и успехов во всём.
Крепко целую. Папа.
Сердечный привет Маме.
В Алиной жизни оказалось так мало подобных признаний в любви и нежности. А ей именно этого не хватало. Она любила и порой пересказывала рассказ Бориса Зайцева, русского писателя-эмигранта «Аграфена», где он пишет, как простая русская крестьянка на пороге смертного часа, испив всю горькую чашу своей жизни, думала о безмерном, божественном океане Любви, который претворяется в свет души любящих, они становятся Ангелами-Хранителями живущих. Так и она сама думала.
Какая же жуткая и суровая досталась всем нам жизнь, «детям» Иосифа Виссарионовича, детям войны, да не одной войны, а и «мирной» жизни 50-х 60-х, всех последующих десятилетий, со сменами режимов сталинского на хрущёвский, будто бы «оттепель», а потом брежневский «покой-застой» А либеральную «революцию» с перестройкой, потом с чубайсовской приватизацией и реформами! Они и сейчас идут. Их все надо было пережить, выдержать, не сломаться вместе с войной на Украине, с ковидом, со всеми испытаниями, доставшимися нашему поколению.
Ну и жизнь нам с Алиной досталась! И всё-таки мы всегда умели радоваться малому. Друг другу мы тоже радовались и были счастливы. Когда успешно сдавали сессию за сессией, жадно впитывали новые знания, гордились своими профессорами, любили ходить на праздничные демонстрации, все вместе, на 1 Мая и в очередную годовщину Октябрьской Революции, радовались жареной картошке, квашеной капусте, которую кто-то из родителей заготавливал на зиму небогатым студенческим компаниям и застольям и романам, романам, дружбам, бракам, очень рано, чуть ли не сразу же на первом курсе начавшимся в нашей юной студенческой среде.
Аня вскорости вышла замуж за Петю. Алина за Валентина. Ко второму курсу в молодых семьях уже появились наследники, дети, девочка и мальчик, оба оказались Жени, неспроста, как вскоре оказалось.
Самой добросовестной из нас студенткой всегда была Вера: занятия, записи в идеальном состоянии Всегда староста. Отличница. Начальница. Потом на всю жизнь радио России. Голос России. Её тоже уж нет.
Но многие занятия приходилось пропускать. Дети часто болели. Да и заработки приходилось искать, стипендии 22 рубля или 33 у отличников, конечно, не хватало. Прочитать лекцию от общества «Знание» 5 ре наличными; заработок, тогда в моде были лекции «о дружбе и товариществе», мы с ними выступали, зарабатывали
Лекции, семинары, курсовые и дипломные работы, зачёты, экзамены сколько было прожито вместе за пять студенческих лет. И уже появившиеся дети с их капризами, характерами и болезнями. И почему-то главная на те времена проблема няньки, где их взять, на кого оставить детей? Они менялись со скоростью света. У меня одна сбежала, оставив ребёнка одного в кроватке и почему-то прихватив с собой наши семейные фотографии. Другая оказалась на учёте в психдиспансере. Алинина нянька зачем-то давала мальчику играть подушечку с иголками.
Вдруг неожиданно даже для самой Анны Валентин Кузнецов, чего уж там?! самый талантливый, по нашему общему мнению, с той же энергией первооткрывателя и самого себя и окружающего мира, с какой он бросился совсем недавно строить свою первую семью, вскорости стал рушить её и отправился на завоевание новой девочки, кем оказалась Анна, он и сына, как сказал, назвал тоже, как и она, свою дочь. Евгений и Евгения благородный, в переводе с греческого. Это и было первое трагическое испытание, тоже общая боль, которую должна была пройти наша дружба. К тому времени мы уже кончали университет, начинали трудовую жизнь. И тут уж о благостности, благородстве, просто доброте говорить не приходилось. Общий устоявшийся быт, отношения, дружба всё разбилось вдребезги, пошло вразнос.
До сих пор не знаю, приезжал ли тогда Яков Ермолаевич в Горький или просто позвонил, по правилам тех лет в горком партии, но пробовал вмешаться точно! будто бы был звонок в горком комсомола: что за б у вас там работает, а я была инструктором убрать немедленно. Письма с доносами на меня писали и подруги Вера с Алиной. И это было. И меня не просто выгнали с работы, а ещё собирались исключить из комсомола «за моральное разложение», «за разрушение семьи» Сейчас уж и не помню как, но друзья сумели «погасить» скандал, «замять дело» с исключением, а если бы оно состоялось, на карьере молодого специалиста можно было бы поставить «жирный крест», как тогда же говорили. Перевели, спрятали меня тогда на работу в областное управление культуры, а потом в Горьковское театральное училище. А Алина от горя и отчаяния уехала, куда можно подальше, тогда это был Сахалин, с маленьким сыном, оставшимся без отца. И чтобы никогда больше не видеть разлучницу, которая теперь через семьдесят пять лет после их тогдашнего горького расставания сидела у её последнего земного ложа, держала её руки в своих, как Алина сама тогда захотела. Это была её воля. Я простила тебя, сказала она мне. Никто из нас не виноват. И ты тоже. Я читала твою книжку, где ты о нашем пережитом написала. Сама себя судишь. И сама же расплатилась. И тебе по христианским правилам не удалось быть счастливой на моём несчастье. Отнимешь у другого сама отдашь втридорога Конечно, она была права. Моему новому браку с Валентином, хоть и начинался он со страстного романа, но не довелось стать семьёй на всю жизнь, и в Москву когда-то вроде бы переехали вместе, но срок нашей вместе жизни судьбой отмерен был всего на девятнадцать лет, до двадцати не дотянули, и так всё, отчего Алина настрадалась, и мне досталось загулы, измены «весёлая», не признающая обязательств и очень нелегкая супружеская жизнь. Никому из нас не судить друг друга. Каждый сам расплачивается и за свои страсти, и за слабости.