Приют гнева и снов - Сабова А. Д. 2 стр.

Миска выскальзывает из рук, падает и ударяется об пол. Я смотрю на этот беспорядок и вздрагиваю. Куда делось болото? Водоросли? Я все еще чувствую запах грязи и стоячей воды.

Нет-нет, это запах похлебки. Она повсюду: стена, пол, ножки стола все в зеленых пятнах. Вокруг валяются кусочки лука, сельдерея и картофеля. Я собираю слизь дрожащими руками в миску, затем ставлю ее обратно на стол, вытираю руки о края емкости. Может, никто и не заметит? Почти все уже утекло под половицы. Запах варева теперь повсюду, но в моей комнате всегда пахнет. Не думаю, что смотрители заметят разницу.

Я съедаю ломоть хлеба.

За стеной начинают шуметь больные. До меня доносится шарканье их шагов. Та одержимая все еще смеется, топая вверх и вниз по лестнице, а теперь еще и колокол. Бом-бом-бом.

 Можете попросить их перестать звонить в колокол?  спрашиваю я у Подбородка и Сливы, когда они заходят ко мне после обеда.

Подбородки хмурятся.

 Какой колокол?

 Как это «какой»? Вы оглохли?

 Конечно, мы передадим.  Слива сжимает мой локоть.  Тебя ждет доктор.

 Нет, я не готова.  Мне очень хочется выйти из комнаты, но я опасаюсь нового доктора и его добрых глаз. А вдруг гипноз действительно откроет мне правду и я узнаю, что за яд кроется в недрах моего безумия?

Но женщины говорят между собой и, наверное, не слышат меня.

 Так он остановился на этом новом лечении?  спрашивает Слива, когда они выводят меня в коридор.

Подбородок ворчит:

 Начальству это ох как не по душе, чего уж там.

 Ну это же все чепуха?  Слива бросает на меня взгляд и снова отводит его.  Весь этот гипноз, а?

 Вы говорите о докторе Диаманте?  спрашиваю я.

Подбородок поворачивается ко мне. Ее горячее дыхание обжигает шею.

 Диммонд. Его зовут доктор Диммонд,  медленно проговаривает она каждый слог.  Диммонд.

 Да оставь ее,  говорит Слива.

Подбородок отворачивается.

Меня не волнует, что на самом деле его зовут Диммонд. Я буду называть его Диамантом из-за третьего глаза во лбу, наверняка это знак. К тому же диамант это бриллиант, что-то чистое, светлое и незапятнанное. Надеюсь, что он именно такой.

Санитарки ведут меня на первый этаж, но мы сворачиваем влево, а не вправо, и движемся дальше по коридору, куда больных не пускают.

 И почему выбрали эту из всех них?  спрашивает Подбородок, и я ловлю себя на том же вопросе. Действительно, почему Диамант выбрал меня? А не кого-нибудь из других, действительно сумасшедших пациентов, как та с маниакальным смехом, или которые считают, что их жгут живьем или что они дружат с королем. Почему он не выбрал кого-то из них?

 Он берет у которых память отшибло,  отвечает Слива.  Так говорят.

Я рада, что его выбор пал на меня, рада хоть ненадолго выйти из своей тюремной камеры, но во всех этих развлечениях с гипнозом участвовать точно не собираюсь. Уж без этого я точно обойдусь, и так проблем хватает.

Мы останавливаемся перед дверью, на которой золотыми буквами выведено имя Диаманта краска совсем свежая и блестящая.

 А, Мод!  восклицает он.  Наконец-то.  Меня так давно не называли моим настоящим именем.  Входите.

Я и забыла, как он выглядит. У него карие, а не голубые глаза, и он старше, чем мне показалось сначала, это взрослый мужчина. Возможно, он кажется моложе из-за отсутствия усов.

Слива уходит, но Двойной Подбородок усаживается на стул возле стены и кладет руки на колени. Видимо, остается, чтобы защищать от меня Диаманта.

У него уютно. В камине горит огонь и угли переливаются красно-оранжевым светом. На окне стоит решетка, как и в моей комнате, но оно гораздо больше и выходит в сад, на прекрасные деревья и часовню. Как бы мне хотелось иметь такую комнату, такое окно, такой вид.

На полках и в шкафах расставлены всякие диковинки в основном бессчетные бутылочки странных форм.

Он указывает в тот угол, где на стене висит потрепанная бежевая занавеска. Перед ней стул и камера на высоких ножках.

 Я сфотографирую вас.  Он подводит меня к аппарату.  Смотрите прямо сюда,  говорит он и исчезает под черной накидкой. Лампочка вспыхивает, и камера взрывается. От неожиданности я подпрыгиваю, хотя и пыталась подготовиться к этому моменту.

Мое сердце колотится, когда из-под накидки появляется взъерошенный Диамант.

После снимка я пересаживаюсь на стул через стол от него. Это хороший стул, с изогнутой спинкой и подлокотниками. Я провожу руками по гладкому дереву, отполированному за годы использования.

На шкафчике стоит поднос с чаем. Чайник расписан желтыми розами, как раз под стать фарфоровым чашкам, блюдцам и серебристым ложечкам.

Диамант разливает чай. В каждую чашку он кладет по два кусочка сахара, размешивает и протягивает одну чашку с блюдцем мне, а другую Подбородку.

Ее глаза округляются так, будто она никогда в жизни чашки чая не видела.

 Спасибо, доктор.

Уже то, что я сижу здесь, в моих руках чашка чая с блюдцем из просвечивающего фарфора, пробуждает воспоминания о ком-то или о чем-то. О той «мне» из прошлого, которая пила чай из чашки с блюдцем, как любой другой обычный здоровый человек. Об иной мне. Об иной жизни, задолго до произошедшего, о той жизни, которую я не могу вспомнить.

Я выпиваю все до последней капли. Не помню, когда в последний раз пила чай несколько месяцев назад, а может, и лет. Теперь мне дают только воду или едва теплое молоко. Наверное, наказывают.

Диамант смотрит на меня через стол.

 На этой фотографии вы до лечения гипнозом. Когда мы закончим курс, сделаем еще один снимок, чтобы увидеть разницу.  Кажется, он слишком уверен, что вообще какая-то разница будет.  Я подумал,  продолжает он,  ничто не мешает

Подбородок сдвинулась на краешек стула. Но ведь это так неудобно сидеть на самом краю деревянного стула. Я тоже сдвигаюсь, чтобы понять, каково ей. Нет, определенно неудобно. Сдвигаюсь обратно.

Все это время Диамант что-то говорил, а я прослушала.

 Вы бы этого хотели?  спрашивает он.

 Чего бы хотела?

Подбородок цокает.

 Общаться с остальными и может даже завести друзей.

Друзей? Здесь?

Диамант записывает что-то в своих бумагах и поднимает взгляд.

 Мод, вы сами попросили, чтобы вас отселили от других пациентов?

Пока я обдумываю ответ, Подбородок заводит свою старую песню.

 А так эта у нас склонна к насилию. На доктора Уомака вот напала,  самодовольно кивает она всеми своими подбородками.

Брови Диаманта ползут вверх.

 А на других пациентов она когда-нибудь нападала?

Подбородок хмурится.

 Нет, но

 Так почему же ее не выпускают в общий двор?

 Она частный пациент.  Подбородок украдкой бросает на меня лукавый взгляд.  Было сказано, что ей полагается отдельная комната.

 Вот как?  Диамант снова хмурится, пролистывая мои записи.  И кто же за это платит? Семья Мод?

 Ее наниматель.  Она шмыгает носом.  Как по мне, так это он шибко расщедрился. Девчонке очень повезло.

О да, как же мне повезло. Бьюсь об заклад, ей бы понравилось оказаться здесь под замком, не дышать свежим воздухом, не чувствовать ни дуновения ветра на лице, ни шороха травы под ногами, ни прикосновения дождевых капель. О благословенный дождь!

Диамант продолжает хмурится.

 И за все это время ни посетителей, ни писем?

Подбородок отрицательно трясет головой.

 Нет,  вздыхает она.  Не у таковских, как эта.

 Вы знаете имя ее нанимателя?  спрашивает Диамант будто бы невзначай, но его ручка уже занесена над блокнотом.

Подбородок скрещивает руки на груди.

 А вы лучше спросите доктора Уомака. Это он привез ее сюда.

 Ах вот как!  восклицает Диамант.

Глава 4

Мои сеансы гипноза проходят по вторникам, если только не «вмешиваются непредвиденные обстоятельства». Может, они и правда избавят меня от кошмаров, изгонят из моей памяти того человека с болота. Правда, я в этом сомневаюсь.

С каждым днем я чувствую себя все менее вялой. Тошнота тоже отступает, и именно поэтому комната теперь еще больше напоминает мне тюремную камеру. Будь я свободна, как бы я радовалась этому просветлению, но здесь оно делает мою жизнь невыносимой. Раньше мне давали нужную дозу лекарств, чтобы поддерживать тошнотворно-сонное состояние, чтобы я оставалась слишком уставшей и не могла причинить им неприятностей, чтобы мной было легко управлять. Когда постоянно чувствуешь, что тебя вот-вот вырвет, стараешься двигаться как можно меньше, чтобы удержать в себе завтрак, обед, ужин. Но как ни странно, это облегчало мою жизнь в этом месте, делало заключение более сносным.

Вот если бы моя комната напоминала кабинет Диаманта! Как же чудесно должно быть иметь все эти шкафчики и вещицы, сокровища, которые можно созерцать и перебирать,  вместо голых стен и пустоты в руках. Ничего, ничего, кроме пустоты.

Кто-то бьет в колокол бом-бом-бом, и часы не смолкают, вечно тикают. Я шагаю по комнате им в такт, мои шаги отмеряют ритм. Тик-так. Тик-так, и так день за днем.

Кто-то принимается петь пронзительно-дрожащим голосом. Это не у больных, а с другой стороны.

 Птичка-певунья в золотой клетке[2],  заливается она.  Услада глядеть на нее. Почудиться может, счастливо живет ла-ла-ла

Это пианино? Я стараюсь не дышать. Да, пианино, и кто-то играет на нем из рук вон плохо. То есть у нее в комнате есть пианино?

 Ла-ла-ла-ла-ла  Певица делает глубокий вдох перед тем, как выдать очередную трель.

 Замолчи!  кричу я. Должно быть, ее тоже перевели в отдельную комнату, как и меня. В отдельную комнату с пианино.

 Ее красота ушла с молотка,  дребезжит она,  за златом набитый кошель

До высокой ноты ей точно не дотянуться.

 Замолчи!  Я стучу ей в стену.  Ты даже слов не знаешь!

 Птичка-певунья в золотой клетке

 Хватит!  Продолжаю молотить кулаками по стене, но пение продолжается как ни в чем не бывало. Чтобы хоть немного ее заглушить, начинаю петь «Апельсины и лимоны»[3]. Я стараюсь петь как можно громче и на последних строках уже перехожу на крик.

 Со свечкой в кровать я тебя провожу. Острым мечом я должок твой взыщу

Какое-то время тишину не нарушает ничто, а потом начинаются рыдания. Да она окончательно спятила

 На что ты кричишь?

За моей спиной стоит Слива. Она уже закрыла за собой дверь, а я и не услышала. Мои руки дрожат при мысли о том, как долго она могла здесь стоять.

 Больная из соседней палаты все не унимается и поет,  отвечаю я.

 Из соседней палаты?

 В той комнате.  Я указываю на стену.  Там.

Она пристально смотрит в стену и хмурится.

 Ну так там только чулан с метелками.

 Значит, она в том чулане, да?

Слива кивает с полуулыбкой и напевает «Апельсины и лимоны».

 Мы часто пели ее, когда я была малышкой.  Она кладет на стол чашку и печенье.  «Сент-Мар-тин все звонит: свой фартинг мне неси!»

Это всего лишь завтрак. Нет никакого повода для такой дрожи, совершенно никакого.

Уходит она, лишь добравшись до строки «Теперь звонит Степни-и-и». На этот раз она точно вышла слышно, как ее пение разносится на весь коридор.

Я прижимаюсь ухом к стене. Это та больная так громко дышит? Кто-то дышит. Может, она сейчас точно так же прижимает ухо к стене, как и я? При этой мысли я отскакиваю от стены, только подумать, что ее ухо так близко от моего!

 Я знаю, что ты в чулане для метел!  кричу я.  Они знают, где ты прячешься!

Она снова ударяется в слезы, рыдает так, будто ей сердце разбили, и нет конца ее слезам. Ненавижу эти рыдания. Ненавижу.

Подбородок застает меня врасплох, когда я снова разглядываю рощу вдалеке.

 У тебя сейчас сеанс гипноза,  говорит она. Наверное, мои глаза округляются, потому что она добавляет:  Сегодня четверг.

Я сажусь на тот же стул с изогнутыми подлокотниками. Подбородок устроилась за моей спиной. Ей ничего не стоит сомкнуть руки вокруг моей шеи и задушить меня. Готова поспорить, она думает об этом. Буквально чувствую, как эти мысли волнами поднимаются в ней.

Диамант указывает ей на стул возле стены.

 Прошу вас, садитесь.

Может, он тоже угадывает ее мысли, как и я. Мы с Диамантом настроены одинаково. Мы оба понимаем такие вещи.

Диамант делает какую-то запись в бумагах, переворачивает страницу.

 Предлагаю сегодня ограничиться небольшим сеансом гипноза.

От одной мысли об этом меня бьет дрожь. Что бы ни произошло тогда, оно было достаточно ужасным, чтобы уничтожить мой разум. Наверное, я совершила что-то настолько порочное, что потеряла рассудок.

 Расслабьтесь, Мод.

Пальцы сжимают юбки, трутся о грубую шерсть. Он не может увидеть, что происходит в моей голове. Никто не может, даже я. Сердце не должно колотиться с такой силой, чтобы в ушах стучала кровь.

 Все пройдет очень быстро и легко,  продолжает он.  Вы будете чувствовать себя самой собой.

От страха к горлу подкатывает тошнота. А если я вспомню? Вдруг я правда вспомню?

Доктор пододвигает себе стул и садится передо мной.

 Если вам удобно, можете не вставать.

Конечно же мне неудобно, особенно когда любопытные глаза доктора пытается заглянуть в мой разум, в его самые потайные уголки.

 Когда вы вернетесь в прошлое, вы расскажете мне, что увидите и какие чувства у вас это вызывает.

Я ничего ему не расскажу. Пожалуйста, пусть я ничего не вспомню. Пусть мои погребенные и забытые секреты покоятся там, где им место.

Краем глаза я вижу медсестру она стоит спиной к нам и бросает что-то в ведро.

Диамант достает серебряное кольцо из кармана жилета и надевает его на кончик указательного пальца.

Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на сестру, но там никого нет. Наверное, это все тени от ветвей деревьев, что колеблются снаружи. Диамант наверняка заметил бы медсестру, швыряющую в ведро окровавленные инструменты, расплескивая воду на пол.

 После сеанса вы проснетесь освеженной и спокойной,  говорит он, качая пальцем перед моим лицом наподобие метронома. Кольцо переливается, блестит.  Смотрите на кольцо.

Медсестра снова здесь, но теперь я знаю, что она не может быть настоящей. На полу вода, окровавленная вода тоже не настоящая.

 Мод.  Диамант щелкает пальцами.  Сосредоточьтесь на кольце, пожалуйста.

Окровавленная вода почти исчезла, впиталась в половицы. Будто ее и не было.

 Кольцо,  напоминает Диамант. Оно движется вперед и назад. Вперед назад, блестит на свету. Это падающая звезда, бриллиант.

 Кроме него, нет ничего больше, в целом мире,  говорит он.  Только кольцо.  Туда сюда, снова и снова. Я стараюсь оторвать от него взгляд, но не могу. Спокойный голос отчетливо слышен, и я все еще в сознании. Гипноз не сработал. От облегчения мне хочется рассмеяться, но не получается выдавить ни звука, и глаза все еще неотрывно следят за этой звездой влево, вправо, влево, вправо будто связанные с ней невидимой нитью.

 Когда я начну отсчет, вы почувствуете, как веки тяжелеют, вам захочется закрыть глаза.

Я не закрою. Я не закрою их.

 Когда я досчитаю до десяти, вы полностью расслабитесь. Один.

Глаза тяжелеют, но я держу их открытыми.

 Два.

Глазам больно. Я так устала, что

 Три.

Блаженное облегчение приходит, как только веки смыкаются.

 Расскажите мне о своем детстве,  просит он.  Вы были счастливы тогда?

Мои губы шевелятся сами собой.

 Какое-то время да.

 Возвращайтесь в это время Видите свое безопасное место?

 Нет,  отвечаю я, потому что ночью на болоте небезопасно. И он там, этот человек, вот он восстает из илистых вод, усмехаясь, скаля свои черные зубы.

 Расскажите мне, что вы видите,  настаивает Диамант.

 Ничего.

 Подумайте о своем детстве, своей семье.

И я соскальзываю дальше, но не в темноту, не в страх, а туда, где светло и солнечно. Кто-то держит меня за руку, кто-то очень высокий. Я чувствую прикосновение его теплой и грубой кожи, и я счастлива. Я в безопасности.