Отворилась одна из дверей главного дома, и из нее показалась дама. Та еще не повернулась к ним, а Яшма уже поняла, что перед ней обладательница редкостной красоты. Ее выдавали даже форма спины и в особенности изящное расстояние, на которое затылок вздымался над плечами. Когда же дама повернулась к ним лицом и даже наградила их мимолетной улыбкой, Яшма почувствовала, как тоска тисками сжимает ее изнутри. Незнакомка была наделена не той посредственной женственной красотой, которая вызывает приступы острой зависти у других женщин. Нет, она была носительницей той редчайшей прелести, которая привлекала людей к ней, вселяя в них надежду, что, возможно, часть ее великолепия передастся и им. Однако под флером общей благожелательности скрывалась далеко не покладистая натура. Женщина, по всей видимости, привыкла играться с зачарованностью людей, давая им основания питать тщетные надежды и затем созерцая, как окружающие трепещут перед ней.
Мать Яшмы, не подверженная чарам красавицы, отвесила той церемонный поклон. Да, они с дочерью были представителями семейства крестьян-арендаторов, которые были вынуждены кормиться тем, что соблаговоляло вырасти на их крохотном участке земли. Но формально они принадлежали к более высокому сословию, чем кисэн[10], которые по статусу мало чем отличались от низменного сброда мясников и дубильщиков людей, зарабатывавших себе на жизнь в грязи.
Это и есть ваше дитя? сострадательно поинтересовалась куртизанка. Мать пробурчала в ответ, что подруга их кузины служит в этом доме. Именно она договорилась, что Яшма сможет устроиться сюда на работу в качестве прачки за две воны в месяц, кров и питание.
До нас долго добираться по грязи и снегу, заметила дама, обращаясь к матери, но при этом не сводя глаз с Яшмы. Затем куртизанка вздохнула, словно распознала нечто досадное, что будет невозможно исправить. Эти тонкие черты, подумалось Яшме, привыкли прицениваться к куда более изящным вещицам, чем ее собственное потрескавшееся от сухости, обветренное личико. То, судя по всему, было столь ниже ожиданий дамы, что вызывало жалость, которую обычно ощущаешь при виде трехногой собаки.
Тетушка, с искренним сожалением вынуждена сообщить вам, что между нами вышло недопонимание. Мы две недели ничего от вас не слышали. И я подыскала другую девочку, которая уже помогает нам по дому. Но вы все же проделали неблизкий путь. Прошу вас пройти на кухню и перекусить у нас. Отправитесь домой, как немного передохнете, предложила дама, сокрушенно потрясая красивой головкой, украшенной изящно заплетенным шиньоном.
Но как же так, госпожа Серебро? Мы даже направляли вам записку о нашем визите. Мать сложила ладони у груди. На фоне холодной утонченности дамы жест показался Яшме простецким и неподобающим. Разве вам не пригодится лишний человек? В таком-то большом доме! Наша Яшма хозяйничает с 4 лет. Она точно будет вам в помощь.
У меня и без нее достаточно помощниц, нетерпеливо отрезала куртизанка. И все же Яшма продолжала чувствовать на себе любопытный взгляд этого спокойного лица в форме идеального овала. Это был взор женщины, которая удостаивала не каждого ответом и говорила лишь тогда, когда сама хотела что-то сказать.
Но, если вы на то готовы, я могу взять Яшму в ученицы, обратилась к матери госпожа Серебро. В ее словах звучала бесповоротная категоричность. Я вам выплачу 50 вон. Служанкой она бы заработала эти деньги за два года. И, конечно, мы предоставим ей комнату, пищу, занятия и одежду. Через несколько лет она сможет приступить к работе. Как только выплатит мне 50 вон с процентом, то будет свободна отправлять вам все, что сочтет нужным.
Губы матери сжались в тугую кривую линию.
Я сюда пришла не продавать дочь в куртизанки, выпалила она, особенно подчеркнув последнее слово вместо того, чтобы сказать то, что хотела: шлюхи. Или вы думаете, что я из таких матерей?
Ваша воля. Госпожа Серебро не выглядела смущенной, но Яшма отметила, что уголки ее рта тронула едва заметная презрительная улыбка. В любом случае на кухне вас ждет суп, бросила дама, собираясь уходить.
Госпожа, постойте. Яшма сама удивилась тому, что осмелилась заговорить. Мать хлопнула ее по плечу в надежде приструнить дочь, но Яшма продолжила: Я готова остаться и стать вашей ученицей Мама, все в порядке. Я это сделаю.
Цыц. Ты не понимаешь, о чем идет речь, шикнула на нее мать. Если бы они были с дочерью с глазу на глаз, то Яшма услышала бы длинный поток непристойностей на тему того, чем занимаются женщины, зарабатывающие на жизнь своими промежностями. В присутствии же госпожи Серебро мать ограничилась тычком Яшмы меж лопаток, выглядевших как сложенные остренькие крылышки так и не оперившейся птички.
Госпожа Серебро улыбнулась, будто бы внимала невысказанным мыслям.
Да, то, чем мы занимаемся, дело далеко не для всех. Знаешь ли ты, что именно представляет собой наше занятие?
Зардевшаяся Яшма кивнула. Подруги, чьим сестрам выпало вступить в брак в возрасте 1415 лет, рассказывали ей, что именно происходит в брачную ночь. По всей видимости, малоприятное времяпрепровождение, но от одной мысли о нем у нее сводило ляжки. В любом случае тело подсказывало, что не было особой разницы в том, произойдет это действо с одним мужчиной за бесплатно или с множеством мужчин за деньги. По прошествии нескольких лет Яшму все равно бы отдали замуж тому, кто предложил бы за нее большую цену. Например, сельскому врачу, который неустанно подыскивал пару болезненному сынку. Яшма даже ощущала сострадание к молодому человеку, но столь же ясно чувствовала, что любая участь лучше брака с олухом, чьи сжатые в клешни руки были мало пригодны для ласк. Такому мужчине она была бы на самом деле не женой, а сестрой, позже даже матерью.
Пятьдесят вон это в два раза больше, чем даже доктор был готов отдать за нее. И этих денег ее семье хватило бы надолго: и на небольшой участок от хозяина земли, и на молоденького петушка, и целую кучку здоровеньких курочек в придачу. Им не пришлось бы больше отправляться спать на пустой желудок. Мальчишек можно было бы отправить в школу, а младшей дочке подыскать достойную пару из уважаемой семьи землевладельцев. Но только при одном условии никому в деревне нельзя было прознать о том, что Яшму продали в куртизанки.
Яшма практически увидела воочию, как проносятся эти образы в помутневших глазах матери, слишком уставших даже для того, чтобы проливать слезы. Госпожа Серебро подалась вперед и взяла мать за руку. Та не отстранилась.
Поверьте моему опыту. Даже девочка, всю жизнь прожившая в монастыре, может стать куртизанкой, если это ей предначертано судьбой. А зачастую скорее даже гораздо чаще бывает наоборот. Если Яшма не предназначена для этого, то она в любом случае отыщет иной удел, даже если вырастет и обучится при кибане[11]. Мягкая улыбка снова тронула уста госпожи Серебро. Я вряд ли смогу оказать на ее будущее какое-либо влияние.
* * *
До прибытия в дом к госпоже Серебро Яшма никогда прежде не видела себя в зеркале. Размытые отблески, которые она могла мельком увидеть на металлической поверхности раковин, не могли вселить в нее особую гордыню. У девочки была матовая гладкая кожа желтого оттенка свечного воска. Глаза у нее были небольшими, но очень ясными. Над ними черными крыльями примостились пушистые ресницы. Если бы вы пристально вглядывались в личико Яшмы, то заметили бы, что радужная оболочка ее левого глаза была совсем чуточку смещена от центра наружу. В ее взгляде было что-то рыбье. Губы девочки были пухлыми и красными даже в отсутствие помады. Искреннюю улыбку с небольшим налетом озорства можно было бы назвать очаровательной, если бы не обрамлявшие ее неоспоримо кривые верхние зубы. В облике девочки были и другие особенности, которых у более близкой к совершенству девушки вы бы не обнаружили. В целом же Яшма относилась к той категории только вступающих в подростковый возраст юных дев, которые зависли ровно посередине между невзрачностью и неотразимостью. Ее это, однако, не беспокоило, особенно в свете того, с какой подозрительностью мать воспринимала красоту как таковую.
С неменьшим сомнением ее мать относилась и к чрезмерной грамотности, которую она считала пороком для девочек. Яшме было дозволено проучиться лишь один год в том сарае, который служил всей деревне школой и в который разом сгоняли учащихся всех возрастов, от 5 до 20 лет. Но даже при таком хаотичном приобщении к знаниям Яшма извлекла из обучения гораздо больше, чем основы арифметики и азы письма, которые мать уже считала излишеством. Благодаря занятиям Яшма перестала воспринимать себя лишь предметом домашнего обихода, ничем не лучше, чем печка или тяпка. Просвещение как раздвинуло, так и сузило горизонты девочки. Она была ошарашена собственным чувством неудовлетворенности сложившимся порядком вещей. Собственно, именно в этом и заключается опасность учения. Если бы девочке вздумалось озвучивать во всеуслышание все, что витало в ее голове, то мать лупила и щипала бы ее гораздо чаще, чем обычно. При прощании этот страх даже удержал Яшму от слез, которые могли бы вызывать гнев или удовольствие матери.
Яшма держалась тихо и кротко, следуя за госпожой Серебро вдоль террасы, опоясывавшей первый этаж дома. Но она явственно чувствовала, как стены тайком взывают к ней. Ее тянуло прикоснуться к колоннам из полувековых сосен, окрашенных киноварью. Шелковые фонарики под карнизами сопровождали их продвижение вдоль стены импровизированным танцем, в котором причудливо сочетались неподвижность и движение, искусственность и естественность. Эта дурманящая аура царила во всем доме, подумалось Яшме, когда госпожа Серебро ввела ее в коридор. Но явственнее всего это ощущение исходило от самой госпожи Серебро. Яшма ранее не видывала человека, который бы так плавно скользил по жизни, как это получалось у этой дамы. У госпожи Серебро, казалось, напрочь отсутствовали такие низменные части тела, как ножки и пальчики. И все же Яшме также пришла в голову мысль, что никто не был столь ярким воплощением прирожденной женственности, как госпожа Серебро. В улыбках и речи дамы читалась непринужденность человека, рожденного быть олицетворением женской красоты и прекрасно осознающего свою долю. Госпожа Серебро замерла в паре метров впереди от Яшмы и раздвинула ширму со вставками из рисовой бумаги.
Это аудитория для занятий музыкой, объявила дама.
Все четыре стены просторного помещения были украшены роскошными полотнами. По одну сторону комнаты дюжина совсем юных воспитанниц разучивала традиционную песенку, вторя нота за нотой куртизанке более почтенного возраста; по другую девочки в возрасте примерно 1112 лет упражнялись на каягыме[12].
Девочки, которые поют, наши первокурсницы. На второй год обучения ты тоже начнешь учиться играть на каягыме и бамбуковой флейте[13], а также на всевозможных барабанах. Это первые два из пяти искусств, которые должна освоить каждая куртизанка: пение и игра на музыкальных инструментах, пояснила госпожа Серебро. Пока она говорила, одна из певичек, завидев их, вскочила с места и подбежала к ним. Яшма почти что услышала, как недовольно сдвинулись брови у госпожи Серебро.
Мам, а это кто? спросила девочка. Яшма постаралась не выдать своего удивления. В округлом лице и ничем не примечательных чертах дочки не наблюдалось хоть какое-то сходство с элегантной матерью.
Нельзя бросать занятие без разрешения учительницы, строго заметила госпожа Серебро. Яшме вспомнилась ее собственная мать. Есть ли хоть где-то на земле матери, которые встречают дочерей чем-то, помимо раздражения и возмущения?
Мы все равно скоро закончим, упрямо заявила девочка. Она новенькая? Можно я все ей покажу?
Госпожа Серебро колебалась не дольше минуты, словно перебирая в уме важные дела, более достойные ее времени, и затем резким взмахом руки отправила их продолжать экскурсию по дому. Девочка взяла Яшму под локоток и повела ее дальше по коридору.
Я Лилия. И спасибо тебе! Ты помогла мне сбежать с урока. Она хихикнула. А тебя как зовут?
Яшма.
Милое имя, заявила Лилия, распахивая очередную раздвижную дверь, на этот раз в комнату поменьше, чем первая. По одну сторону помещения девушки рисовали акварели, по другую упражнялись в каллиграфии. Мама же тебе рассказывала о пяти искусствах? Вот третье и четвертое: живопись и поэзия Здесь же нас учат корейскому, японскому и арифметике. Раз в месяц проходят экзамены по всем предметам. Если не сдаешь что-то заставляют повторять занятия за месяц с самого начала.
Даже по японскому и арифметике? тревожно уточнила Яшма.
Ага, особенно по японскому и арифметике, Лилия подкрепила свои слова важным кивком. Меня уже долго не переводят на второй год. Но это значит, что мы с тобой будем учиться в одном классе!
Снова захихикав, Лилия устремилась по лестнице на второй этаж. Яшма, сама задыхаясь от еле сдерживаемого смеха, последовала за ней. Лилия втянула Яшму в самую большую аудиторию из всех только что увиденных. Комната была пуста. Щербатый деревянный пол блестел благодаря усилиям многочисленных пар постоянно натиравших его ног. По стенам висели разноцветные маски и наряды. В уголке аккуратной стопочкой были сложены обтянутые кожей барабаны и другие инструменты.
А здесь мы изучаем пятое искусство куртизанок: танец. Этому начинают учить со второго года, сообщила Лилия. Вот я тебе и показала все наши аудитории. Теперь пойдем, проведу тебя туда, где ты будешь спать.
Спальни учащихся располагались в одноэтажном домике за зданием школы. Когда Лилия и Яшма пересекали двор по пути к комнатам первокурсниц, из кухонного флигеля им навстречу вышла ослепительно-прекрасная девушка. По дорогому одеянию и надменному выражению, с которым незнакомка грызла сладкую ириску, Яшма поняла, что перед ней не служанка. Девушка заметила их и направилась прямо к ним.
Луна, моя старшая сестра, шепнула Лилия. В Луне безошибочно угадывалась дочь госпожи Серебро. Старшая дочь походила на мать, как отражение луны в полноводной реке напоминает небесное светило.
Ты новенькая, изрекла Луна, перебирая пальчиками кончик косы, столь же плотный, как кисточка на конце хвоста леопарда. Лицо девушки сияло такой прелестной красотой, что Яшма, потупив глаза, осмеливалась украдкой выхватывать лишь отдельные фрагменты ее облика: вот носик, вот ротик.
Да, я Яшма, ответила она, сконфуженно улыбаясь.
Луна разразилась звонким смехом.
Если бы не зубы, тебя бы можно было назвать даже хорошенькой. Не зубы, а надгробия, ехидно заметила девушка.
Все лучше, чем могила вместо мозгов, как у тебя, сразу же парировала Лилия.
Вспышка ярости не только не омрачила лика Луны, но даже придала ей еще большее сходство с юной принцессой. Несмотря на внешнее подобие с госпожой Серебро, Луна оказалась гораздо живее и беспощаднее матери. В ней не было ни капли благородного великодушия к обездоленным, которым отличалась ее мать.
У тебя язык без костей. Вот почему тебя никто не любит. Даже мама, бросила Луна. Лилия бесстрашно выдержала на себе испепеляющий взгляд старшей сестры, пока красавица не соблаговолила покинуть их в знак презрения.
Той ночью Яшма лежала в своей постели и все не могла сомкнуть глаза, мучаясь сомнениями по поводу того, продержится ли она хотя бы месяц в школе, а уж тем более сможет ли она выдержать экзамены и стать куртизанкой. Возможно, если ей это не удалось бы, то госпожа Серебро все же согласилась бы взять ее к себе в услужение. Однако не стоило забывать, что в иерархии этого дома Яшма еще недалеко ушла от служанок, и начало продвижения по карьерной лестнице сразу не задалось: иметь у себя во врагах саму Луну дурной знак. В любом случае одним из основополагающих постулатов учебы при школе было полное послушание старшим учащимся и куртизанкам. Яшма понимала, что вокруг нее действует великое множество негласных правил и ожиданий, которые исходили от единого бесспорного авторитета, возвышавшегося над всеми и вся, госпожи Серебро.