Как говоришь? Мужчина всей жизни? Анна Иоанновна лишь изредка перебивала, прося повторить что-то непонятное или понравившееся.
Их беседа длилась больше часу, и говорила в основном Виктория. Ох, и отвела она душу. «Нашла свободные уши», прокомментировал бы Вуколов, но было похоже, что императрицу заинтересовал этот разговор. Будучи завзятой сплетницей, Анна Иоанновна в узкий круг наперсниц допускала, наравне с графиней Щербатовой, и бывшую кухонную девушку Юшкову и посудомойку Монахину, ставших статс-дамами за умение остроумно рассказать дворцовые сплетни и поддержать непринужденную женскую болтовню. А в тот июньский день 1740 года случилось невероятное Виктория Чучухина и Анна Иоанновна понравились друг другу, и хотя у самодержицы ничего общего и быть не могло с заблудившейся во времени жительницы московской девятиэтажки, но почувствовали они какую-то им двоим понятную точку взгляда на жизнь, на «мужчину своей жизни». Анна Иоанновна почти ничего не поняла из рассказанного Викторией, но неожиданно для себя услышала ноту женского переживания, так созвучную с мелодией её чувств; а поезда, мобильники, гаражи и прочая бессмыслица казались атрибутами сказки, но сказки на редкость увлекательной.
Хорошо баешь, оставляю тебя при нашей милости, дабы небылицы свои рассказывала, порешила Анна Ионновна к концу разговора.
Так Виктория Чучухина, человек с высшим образованием, ведущий специалист отдела анализа и внедрения, осталась во дворце на непонятной должности сказительницы. Карлики и карлицы, горбуны и потешники стали её трудовым коллективом. Виктория отмечала про себя, что штатное расписание фриков явно раздуто, но вслух сказать не решалась, к тому же её положение всё-таки было относительно терпимым. У неё была пусть и очень маленькая, но своя, отдельная коморка неподалеку от царских покоев. Ей разрешалось беседовать наедине с императрицей. В присутствии Анны Иоанновны в кружке самых близких самодержице дам велись долгие разговоры на вечную тему ну, почему они все козлы! и Виктории было дозволено в этих обсуждениях принимать участие. Она пересказывала все виденные ею сериалы, все прочитанные любовные романы. Виктория Чучухина имела невероятный успех, хотя в реалии восемнадцатого века с трудом переводились понятия менеджмента, маркетинга и «фирма Zima-letto» в рассказе про преображение гадкого утенка Кати Пушкаревой (про превращение гадкого утенка в лебедя Виктории пришлось рассказывать отдельно, про это здесь ещё не знали, как и про Белоснежку, и про Снежную королеву). А восхитительная фраза «Меня трудно найти, легко потерять и невозможно забыть», припомненная как-то Викторией, была многократно с восторгом повторена слушательницами, а после растиражирована в амурных письмах к галантным кавалерам.
И ещё открыла Анна Иоанновна у Виктории удивительный дар: она предсказывала события, которым ещё только предстояло произойти спустя столетия: про нашествие французов (даже стихи читала: «Скажи-ка, дядя, ведь недаром»), про взятие Зимнего дворца в далеком двадцатом веке, про страшную войну с германцами. И вроде бы бред полный, но придворный астролог Крафт развернул свои таблицы, посчитал, поразмыслил и испуганно прошептал: «Всё именно так и будет. Марс, Плутон, транзит Сатурна всё, что говорит сия девица, есть подлинная правда». И затем не раз Георг Вольфганг Крафт наедине разговаривал с Викторией Чучухиной, уточняя те немногие даты, которые она знала, Крафт сам рассчитал, что даты были сдвинуты на тринадцать дней, так как движения планет описываемым событиям именно на такой срок не соответствовали. Виктория слышала в школе: «Пушкин погиб двадцать девятого января по старому стилю», но не вникала, почему по старому стилю и отчего по новому. Потому на просьбу Крафта подсказать, когда же именно Юлианский календарь заменили Григорианским, Виктория лишь пожимала плечами. Но Крафт смотрел почти влюбленно, поскольку Виктория Чучухина была единственной знакомой ему женщиной, умение которой не ограничивались даром видеть удивительные и страшные картины будущего, она умела возводить числа в степень и понимала, что такое периметр и радиус Крафт был не только чернокнижником, но ещё математиком. Анна Иоанновна верила Крафту безоговорочно: его гороскопы никогда не подводили. И если могла Виктория видеть далёкие баталии (Крафт подтвердил, что события подлинные, соответствующие положению планет), значит, может при желании увидеть и другие картины. И к Виктории стали обращаться с извечными вопросами: любит? не любит? женится? изменится? Виктория пыталась объяснять, что она не ясновидящая, она даже «Битвы экстрасенсов» не смотрела, но ей не верили, сердились, обижались, и пришлось Виктории Чучухиной отвечать на поставленные вопросы. И что удивительно, очень часто ответы подтверждались жизнью. А если не подтверждались, то ничего не поделаешь: в любом деле случаются погрешности.
Так и стала жить Виктория во дворце на непонятном положении полушутихи-полукомпаньонки, ни с кем из окружавших Анну Иоанновну толком не сблизившись, несмотря на всю свою общительность. Уж очень специфическая публика заполняла дворец: все друг за другом подсматривали, беспрерывно ябедничали и наушничали такого серпентария прежде Виктория даже вообразить не могла.
V
Санкт-Петербург, 25 июля 1740 года
В то июльское утро Виктория Чучухина занималась любимым делом: в течение получаса рассматривала свое отражение в зеркале подарке княгини Урусовой, преподнесенном в благодарность за рекомендацию использовать для контрацепции свечи «Патентекс Овал». И хотя, как и о самом красивом слове «контрацепция», так и о подобном средстве предохранения ни в Петербурге, ни в Париже, ни в Лондоне, куда написала своим друзьям княгиня, никто не слышал, но совет был так изящен и красив, что княгиня не могла не отблагодарить Викторию милым женским подарком. Зеркало Викторию не радовало: волосы отросли настолько, что эффектно окрашенные концы потеряли всякую привлекательность, да и сами волосы приходилось собирать в нелепый узел на затылке, а это Викторию явно не красило; на подбородке выскочил прыщик, но тонального крема тут не было по определению, а то, что здесь именовали пудрой, на самом деле было розовым осыпающимся порошком. «На четвертом месяце радистка Кэт, хочется какой-то связи связи нет, медленно плывут по небу Юнкерса, шифр не тот и жизнь не та» грустно напевала Виктория Чучухина и ощущала себя Штирлицем, одиноким и загадочным. Но у Штирлица была отдушина он мог отправлять письма от Юстаса Алексу, а ей здесь некому было написать, да и нечем. Письменные принадлежности иных возможностей, кроме как перепачкаться чернилами, не предоставляли. Одиночество это когда хочется ответить на письма спамеров, но Виктория была лишена даже этого.
Итак, сидела Виктория на узенькой кровати в своем чуланчике, предаваясь печальным мыслям о том, что впереди её ждет ещё один бездарный день в королевстве кривых зеркал, и тут в дверь постучали. На пороге стоял конопатый молоденький гвардеец. Виктория уже видела его: несколько раз мелькала в лабиринтах комнат его длинная фигура, но конечно, если бы не веснушки, он не задержался в памяти Виктории, затерявшись в бесконечном хороводе дворцовых обитателей.
Доброе утро, сударыня!
Это спорный вопрос. Утро добрым не бывает, особенно здесь, угрюмо пробурчала Виктория.
Молодой человек удивленно на неё посмотрел.
Позволю заметить, сегодня утро выдалось на редкость добрым, а за ним следует нам ожидать доброго дня. Я Вам обещаю, молодой человек говорил серьезно, но зелёные глаза смеялись.
И Виктория улыбнулась, улыбнулась первый раз с той минуты, как очутилась в саду Соболевского-Слеповрана. Там, в двадцать первом веке, Виктория отличалась смешливостью, улыбка выдающая, по мнению Вуколова, полное отсутствие интеллекта, постоянно присутствовала на её лице, однако теперь у Виктории никак не получалось улыбнуться: окружающее пугало, раздражало, отталкивало. Но этому конопатому гвардейцу нельзя было не ответить улыбкой, настолько он был радостно-сияющим. А улыбнувшись, Виктория заметила, что на подоконник вспорхнула красивая бабочка, а за окном светит яркое летнее солнце, и комнатка её светлая, и занавесочка весёленькой расцветки.
А Вы откуда знаете, что день будет добрым?
По службе положено. Позвольте представиться, адъютант лейб-гвардии Измайловского полка Сергей Афанасиевич Мальцев.
Чучухина Виктория Робертовна, Виктория состроила презабавную гримасу, приглашая собеседника вместе посмеяться над нелепым словосочетанием.
За двадцать семь лет Виктория научилась не стесняться разношерстности своих имя-отчества и фамилии, но полюбить это звукосочетание не смогла. Однако на адъютанта лейб-гвардии Измайловского полка её представление произвело неожиданное впечатление:
Как Вы красиво зовётесь!
Родителям спасибо, пожала плечами Вика, вспомнив замечание своей двоюродной сестры Алины Лозанской: «Виктория Чучухина это впечатляет! Круче только Виолетта Самоварова».
А Вы ко мне просто так или по делу?
Мне представилась честь сопроводить Вас, Виктория Робертовна, к Ея Высочеству Государыне принцессе Мекленбургской Анне Леопольдовне, объявил Мальцев, сияя от счастья.
А это зачем? насторожилась Виктория.
Для проведения личной аудиенции, Виктория Робертовна, Мальцев продолжал счастливо улыбаться.
«Чему радуется? Может, ненормальный», подумала Виктория. Но, несмотря на дурацкую, по мнению Виктории Чучухиной, улыбку, а скорее именно из-за неё, адъютант лейб-гвардии Измайловского полка Сергей Афанасиевич Мальцев ей нравился всё больше и больше.
С собой чего-нибудь нужно брать? уточнила Виктория, хотя брать ей, собственно, было нечего.
Можете взять всё, что Вам будет угодно, просиял Мальцев. Я Вас, Виктория Робертовна, за дверью подожду, пока Вы собираетесь. Вы не торопитесь, Виктория Робертовна.
Виктории стало смешно от того, как беспрерывно повторял Мальцев её имя и как восторженно смотрел он на неё.
По пути к принцессе Анне Леопольдовне Мальцев, всё так же радостно улыбаясь, рассказал о своем умнейшем псе Басурмане, необычайном урожае яблок в мещовском имении его тетушки и о готовящемся выступлении голландских комедиантов. Виктория живо представляла всё, о чём вел речь Мальцев: ей виделась картина всеобщего праздника, присутствующие на котором были веселыми, веснушчатыми и рыжими, как и рассказчик, огромные дворцовые двери парадных зал распахивались, и из них выезжала на огромном цирковом велосипеде дрессированная собака, следом вывались хохочущие над фарсом зрители с огромными оранжевыми яблоками в руках. Дальше мыслям Виктории было дано новое направление: зачем было делать такие высокие двери неужели архитектор планировал перемещаться по дворцу верхом, стоя на стременах? Но даже для такого вояжа можно было дверные проемы пониже сделать экономия ценных пород древесины была бы весьма ощутимой.
Прибыли! счастливо объявил Мальцев, распахивая очередные гигантские двери.
После тяжелой роскоши покоев Анны Иоанновны белоснежная, наполненная светом и воздухом комната показалась Виктории верхом дизайнерского искусства. В обитых бело-розовым полосатым штофом креслах, оживленно болтая, сидели две молоденькие девушки.
Виктория уже видела принцессу Анну Леопольдовну, когда та, сопровождаемая унылым мужем, принцем Антоном-Ульрихом, присутствовала при завтраке Анны Иоанновны. Виктория была допущена в столовую высочайшим дозволением и стояла в уголке, ожидая, когда до неё дойдет ход. Ход не дошел Анна Иоанновна рассердилась на племянницу, кричать на беременную не стала, но пришла в скверное расположение духа, прервала трапезу и удалилась в гардеробную переодеваться для посещения манежа. Виктории запомнилась неуклюжая из-за огромного живота молчаливая принцесса и худой принц с грустными глазами побитой собаки; не знай, что царская чета, приняла бы за бедных родственников. Впрочем, таковыми они и были, и если бы Виктория Чучухина хоть немного интересовалась историй Отечества и читала дополнительную литературу, рекомендованную в учебнике за восьмой класс, то ещё в школе узнала бы, что Анна Леопольдовна четырех лет от роду была привезена в Россию матерью, Екатериной Иоанновной, родною сестрой государыни. Вернулась домой сестрица императрицы, вернее не вернулась, а спаслась бегством от своего скупого и грубого супруга, герцога Мекленбургского. И росла Анна Леопольдовна Мекленбургская близ Москвы в Измайловском дворце своей бабки, вдовствующей царицы Прасковьи Федоровны, качалась на качелях под песни дворовых девок, с ними же собирала смородину по берегу Москвы-реки, но всё в её судьбе переменилось, когда её бездетная тетка Анна Иоанновна взошла на престол. Остроумно решила незамужняя самодержица вопрос о престолонаследии, назначив преемником кого-либо из будущих детей племянницы. И тотчас же по принятию решения императрица поселила тринадцатилетнюю Анну Леопольдовну в императорском дворце, окружив её штатом воспитателей. Мать будущего, не рожденного покуда правителя выучили французскому и немецкому языкам, приучили к чтению и привили правила придворного этикета. Девочка всё впитывала как губка, но не уяснила главное требование быть следует такой, какой тебя хотят видеть. Анна Леопольдовна держалась особняком, предпочитая разговорам с придворными чтение, и поэтому во дворце говорили, что юная принцесса не имеет ни умственных пристрастий, ни вкуса к культурному обществу, ни уменья держать себя в нём с достоинством.
Виктория не раз с интересом слушала воспоминания придворных дам о подробностях пышной свадьбы Анны Леопольдовны, год назад отпразднованной во дворце. Виктория очень любила рассказы про свадьбы, представляя себя и Вуколова на месте новобрачных. И воображение ярко рисовало ей детали бракосочетания Анны Леопольдовны и принца Антона-Ульриха Брауншвейг-Люнебург-Бевернского, молодого, однако не подающего никаких надежд. Но на место Анны Леопольдовны Виктории оказаться не захотелось. Всеми рассказчицами подчеркивалось, как невеста безучастно стояла под венцом, а в глазах была такая тоска, что многие дамы промакивали навернувшиеся слёзы, демонстрируя последнюю французскую диковинку крохотные кружевные тряпицы. И год спустя после той свадьбы придворные не уставали обсуждать ссоры между молодой Брауншвейгской четой и как могли раздували их взаимную вражду. Сплетнями жил дворец.
Но в это солнечное июльское утро Виктория не сразу узнала печальную племянницу Анны Иоанноны. За кофейным столиком сидела весёлая молодая женщина, а круглый животик лишь добавлял нежное очарование предстоящего материнства. Виктория склонилась в низком реверансе, которому обучалась несколько дней, тот ещё пилатес!