В последние десятилетия XIX века английский капитал во все больших количествах уходил в некоторые нуждающиеся в инвестициях страны, например, в Аргентину, с тем, чтобы там финансировать, строить, а затем управлять национальными железными дорогами и транспортной инфраструктурой. Это также обычно поддерживалось щедрыми концессиями со стороны местных правительств. Английский капитал шел на развитие местных пароходных линий и портов в этих странах. Так с помощью установленных лондонским Сити правил игры в торговле и кредитовании экономики Аргентины и других стран-сателлитов Англии были эффективно захвачены в экономический плен британскими торговыми и финансовыми воротилами. Эти государства-сателлиты, таким образом, обнаружили, что сфера их жизненно важных экономических интересов контролируется со стороны гораздо эффективнее, чем если бы британские войска оккупировали Буэнос-Айрес с целью обеспечить сбор налогов в пользу Британской империи.
В течение 1880-х годов по новым железным дорогам Аргентины повезли в порты грузы на экспорт (говядину и пшеницу). Экспорт удвоился, а внешние долги страны, в основном лондонским банкам, выросли до 700 %. Страна стала долговым рабом Британской империи, получив «империализм по дешевке», как метко заметил один из комментаторов.
Очевидно, Британия не собиралась способствовать развитию сильных независимых индустриальных экономик в зависимых государствах. Скорее, ее политика заключалась в том, чтобы после минимального объема инвестиций, необходимого для получения контроля, увериться в том, что никакое другое государство-конкурент не получит доступа к вожделенному сырью и другим атрибутам экономической власти.
В 1882 году британские войска оккупировали Египет, чтобы обезопасить свои морские пути в Индию. По мнению Британии, Суэцкий канал не должен был попасть в руки Франции. Оккупация настолько разрушила всю египетскую инфраструктуру, включая управление, что британские солдаты оставались постоянно в этой узловой точке спинного мозга Империи между Лондоном и Индией и после 1882 года.
Британское присутствие в Южной Африке тоже с самого начала обеспечивало безопасность южного маршрута в Индию, не позволяя другим конкурирующим державам закрепиться в регионе постоянно, что могло бы угрожать британским морским перевозкам. В 1840-е и 1850-е годы британское господство в Южной Африке не было формальным. Британия последовательно лишала Бурскую республику доступа к Индийскому океану, начиная с аннексии в 1843 году Наталя, перекрытия бурам выхода к заливу Делагоа, а затем еще вмешалась в 1869 году, чтобы заблокировать союз между Бурской республикой и Преторией. Цель была одна обеспечить всеми возможными средствами британское превосходство в южно-африканском регионе.
Для британского империализма XIX столетия главным было удержать незыблемую монополию и британский контроль над мировой торговлей.
Британские спецслужбы в это время также развивались в необычном направлении. В отличие от Франции или других государств Британия выстраивала свою посленаполеоновскую Империю на в высшей степени изощренном и тесном союзе между банковско-финансовой верхушкой лондонского Сити, Кабинетом министров правительства, главами считавшихся стратегическими для национальных интересов ключевых индустриальных компаний и главами шпионских ведомств.
Типичным представителем этого механизма был наследник лондонского Сити сэр Чарлз Джоселин Хамбро, который был директором Банка Англии с 1928 года до самой своей смерти в 1963 году. Во Вторую мировую войну Хамбро был также исполнительным директором подразделения британской разведывательной службы Управления специальных операций в рамках Министерства экономической войны, которое проводило в военное время экономические диверсии против Германии. Также Хамбро стоял за обучением группы лидеров, из которой родились и послевоенное американское ЦРУ, и элита разведывательного сообщества, включая Уильяма Кейси, Чарльза Киндельбергера, Уолта Ростоу, Роберта Руза; позже Гарримана, заместителя Секретаря Казначейства в администрации Кеннеди и партнера братьев Браун из верхушки Уолл-Стрита.
Кроме исполнения традиционных обязанностей, получения данных от шпионов в зарубежных столицах, главы британских спецслужб сами были частью тайной сети, подобной масонской, в которой переплетались безмерное могущество британского банковского сектора, судоходство, крупная индустрия и правительство. Вследствие своей скрытности эта сеть получала огромную власть над доверчивыми и ничего не подозревающими иностранными экономиками.
Секретом британской гегемонии в эпоху свободной торговли после 1846 года был именно этот тайный союз между частным капиталом и правительством. Британская международная политика основывалась не на налаживании добрососедских отношений с союзниками, а на холодных «интересах», которые могли диктовать перемену союзов или союзников, причем внезапно, если потребуется.
Великая депрессия 1873 года
Прямым следствием перехода Британии к стратегии свободной торговли стала глубокая экономическая депрессия в Англии в начале 1870-х годов, последовавшая сразу за финансовой паникой. Доктрина свободной торговли базировалась на предположении, что британское влияние сможет распространить ту же самую догму в качестве основы экономической политики всех своих торговых партнеров в мире. Эта однородность не была достигнута.
После лондонской банковской паники 1857 года влиятельные круги лондонского Сити, включая директоров Банка Англии, решились на новый механизм, предназначенный для предотвращения в будущем утечки золота из лондонских банков. Паника 1857 года была результатом массового отзыва зарубежных вкладов из международных золотых запасов Банка Англии. Эти требования о немедленной выплате привели к краху банковской кредитной системы в Сити и по всей стране. В ответ на кризис английские власти разработали ряд мер, которые привели к простой, но опасной перестройке практики центрального банка.
Лондон 70-х годов XIX века. Сцены уличной жизни
Контролируемый в то время не правительством, а финансовыми кругами Сити, Банк Англии просчитал, что, хотя торговые партнеры в любой момент могут осушить британские золотые резервы, утечка золота прекратится, стоит лишь ему централизованно поднять свои процентные ставки на более высокий уровень по отношению к ставкам конкурентов. Если ставки будут достаточно высоки, то золото потечет обратно в банки лондонского Сити из Берлина, из Нью-Йорка, из Парижа, из Москвы.
Централизованное регулирование процентной ставки стало мощным оружием, которое давало Банку Англии решающее преимущество над конкурентами. Не имело никакого значения, что ростовщически высокая процентная ставка приводила к опустошительным кризисам в британском производстве и в сельском хозяйстве. После отмены в 1846 году Хлебных законов в британской экономической политике властвовали не индустрия или сельское хозяйство, а финансы и международная торговля. Чтобы удержать господство Британии в международной банковской системе, британские банкиры были готовы принести в жертву и национальную индустрию, и инвестиции, почти так же, как это произошло в США в 1960-х годах после убийства Кеннеди.
Но последствия этой новой политики Банка Англии (регулирование процентных ставок) мстительно вернулись сторицей назад в лице Великой депрессии, которая началась в Британии в 1873 году и продолжалась до 1896-го.
Финансовый кризис английской банковской системы последовал за обвалом пирамиды зарубежного кредитования строительства железнодорожных путей в обеих Америках, Северной и Южной. Вместе с ним Британская империя вступила в затяжную депрессию, которая потом была названа Великой. Отражая возрастающую безработицу и банкротства производителей, падал незыблемый фунт стерлингов, который за период с 1873 по 1896 год в непрерывном падении потерял 50 % номинальной стоимости. Безработица стала повсеместной.
Отсутствие капиталовложений в британскую промышленность было заметно уже на Международной Выставке 1867 года, где новейшие товары производства тяжелой и даже текстильной промышленности из Германии и других стран явно затмили стагнирующий технологический уровень британских предприятий, которые еще только два десятилетия назад были мировыми лидерами. Экспорт британского чугуна и стали, угля и других товаров в этот период снизился. Это была поворотная точка в истории Британии. Она свидетельствовала, что начало «свободной торговли» тремя десятилетиями раньше (отмена Хлебных законов) обрекло английские индустриальные технологии на вырождение во имя господства финансов в делах Империи.
Период безоблачного лидерства Британии среди мировых индустриальных государств в 1890-х годах, очевидно, закончился.
Британская догма свободной торговли и ее мальтузианские рационалистические обоснования были обречены на окончательный провал. Ее аксиомы были основаны на расширяющемся поедании экономик по всему земному шару ради собственного выживания. Спустя четверть века после отмены Хлебных законов Британская империя утонула в самой наихудшей и длительной экономической депрессии в истории. После 1873 года усилия Британии распространить вирус «английской болезни» «космополитическую экономическую модель» свободной торговли Адама Смита стали заметно менее успешными, поскольку ведомые Германией государства континентальной Европы приступили к серии национальных экономических протекционистских мер, которые позволили им совершить самый резкий за последние 200 лет скачок промышленного роста.
Это все привело к новому раунду обсуждений внутри британской элиты по поводу сохранения Империи и господства в быстро меняющемся мире. В 1882 году в эти дебаты наряду с вопросом о сохранении британского превосходства на морях вошла и геополитика нефти.
Глава 2
Ситуация вырисовывается: германия и геополитика «великой войны»
Германское экономическое чудо
С 1873 года возрастающая пропасть между пребывающей в упадке экономикой Британской империи и промышленным и экономическим ростом в странах континентальной Европы, прежде всего в Германии, создавала к 1914 году все условия для начала Первой мировой войны. Роль нефти в данном конфликте уже стала центральной, хотя мало кто, кроме группы банкиров и финансистов Лондона и Нью-Йорка, понимал, насколько серьезной будет ее роль всего через несколько лет.
В последнее десятилетие XIX столетия британские банковские и политические элиты начинают выказывать первые признаки озабоченности двумя специфическими аспектами впечатляющего индустриального развития Германии. Первое это формирование независимого, современного немецкого торгового и военного флота, ведь с 1815 года и со времен Венского конгресса английскому военному флоту не было в мире равных. Второй стратегический сигнал прозвучал по поводу амбициозного германского проекта строительства железной дороги, которая в конечном итоге должна была связать Берлин с Багдадом, бывшим тогда частью Османской империи.
В обоих случаях, как при совершенствовании военно-морского флота, так и при создании развитой железнодорожной инфраструктуры от Берлина до Персидского залива, нефть играла роль основной, хотя и не очевидной, движущей силы, как для Британии, так и Германии. Мы попытаемся понять, почему эти два направления рассматривались как фактический «казус белли» со стороны англосаксонских правящих кругов на рубеже веков.
К 1890-м годам растущие высокими темпами промышленность и сельское хозяйство Германии превзошли по скорости и качеству технологического развития британскую промышленность. На фоне США, сконцентрированных исключительно на освоении своих собственных территорий после Гражданской войны, индустриальный рост Германии все больше выглядел как прямая и самая серьезная угроза британской глобальной гегемонии.
К 1870-м годам десятилетия постепенного внедрения Германией экономических реформ Фридриха Листа, создание современной государственной системы железнодорожного транспорта и формирование таможенных защитных механизмов для развивающихся отраслей национальной промышленности стали приносить ощутимые плоды в контексте политического единства Германской империи после 1871 года.
Приблизительно до 1850-х годов в Германии преобладала имитация очевидно успешной британской экономической модели, а «экономика свободной торговли», разработанная английскими экономистами Адамом Смитом и Дэвидом Рикардо, воспринималась в университетах Германии почти как Священное писание. Но вскоре после того, как Англия вошла в 1870-х годах в затяжную депрессию, также повлиявшую на экономику Германии и Австрии, Германия обнаружила серьезные недостатки в бездумном следовании «британской модели». Чем больше Германия разворачивалась к формированию собственной экономической стратегии и отходила от принципов британской «свободной торговли» в строительстве национальной индустрии и сельского хозяйства, тем значительнее были результаты.
Одним из признаков отступления от «британской модели» с 1850 года до начала Первой мировой войны в 1913 году явилось то, что ВВП вырос в пять раз, а доход на душу населения увеличился на 250 % за тот же период. Наблюдалось неуклонное повышение уровня жизни населения, а размер реальной заработной платы в промышленности увеличился с 1871 до 1913 года вдвое.
Но сердцем германской индустриальной революции стал взрывоподобный технический прогресс. В Германии была учреждена система высших технических школ и училищ, по образу и подобию французских, для обучения и повышения квалификации ученых и инженерных кадров, и система высших коммерческих училищ, организованная при поддержке различных торговых и промышленных палат для обучения и повышения квалификации в сфере бизнеса. Кроме того, в учебных планах германских университетов большое внимание уделялось естественнонаучным дисциплинам. Началось бурное развитие немецкой науки и техники. Кроме того, была учреждена государственная система профессионально-технических училищ для повышения квалификации ремесленников. Конечным результатом этих усилий стало резкое повышение уровня технической грамотности немецкого населения после 1870 года.
Еще в 1870 году крупные британские индустриальные компании препятствовали развитию молодых немецких компаний-конкурентов. Но за следующие тридцать-сорок лет все значительно изменилось. В предшествовавшие 1914 году десятилетия уголь являлся королем мировой топливной промышленности и транспорта. В 1890 году Германия производила 88 млн. тонн угля, в то время как Британия производила вдвое больше, около 182 млн. тонн. Но к 1910 году добыча угля в Германии возросла до 219 млн. тонн в год, а Британия добывала уже ненамного больше 264 млн. тонн.