Миша печально вздохнул.
Да, за всё удобное приходится платить неудобствами. Но ты всё-таки слишком строг. Никого там насильно на смерть не тянут, всё добровольно.
Не тянут. Просто на всех, кто не пошёл, вешают клеймо труса.
А тебя это беспокоит? Миша сощурился. Мой, скажем так, образ жизни с Инквизицией не сочетается, твой, по всей видимости, тоже, тогда откуда столько эмоций? Не из-за новичков на дорогах же.
Мне не нравится, как Инквизиция растёт. Пока они достаточно открыты, но с каждым годом появляется всё больше существенных привилегий для своих, которые раньше были в общем доступе. Вроде тех твоих новостей. Раньше их все оперативно говорили по радио, а теперь? Мне не нравится эта их попытка всё подмять под себя, структурировать, впихнуть всех в такие вот ячейки. Может быть, я драматизирую, но для меня подобное противоречит самой идее охоты.
Знаешь, Макс, а ты сейчас говоришь точно так же, как Мирка, когда вы спорили.
Что? сбитый с толку неожиданными словами друга, Чтец невольно замедлил шаг. Ты о чём?
Вы спорили о печатях. Миша улыбался, словно рассказывал о чём-то неимоверно приятном. Ты говорил, что нужно отбросить лишнее и всё структурировать, а Мирка что такой подход противоречит сути создания печатей.
Но это же совсем другое.
Или не другое? Может быть, вся проблема тогда была не в тезисах Мишиной спутницы, а в способе их подачи? Макс шёл молча, скрупулёзно вспоминая, что говорила тогда Мира и что он отвечал ей.
Миша тоже молчал, давая другу подумать, за что тот был ему крайне признателен.
Да, пожалуй, я в самом деле был неправ, признал наконец Макс.
И он прибавил шаг. Хотелось уйти подальше и от Мотыльков, и от этого разговора. В автодоме Бессмертного его ждали загадочные печати, которые было просто необходимо изучить, да и следовало убедиться, что Раду никто ещё не съел.
Раду никто не съел. Она мирно спала под ветвями склонившегося к автодому куста, сложив руки и голову на вынесенном ей стуле. Её плечи укрывала не иначе как вынутая из корзины кикиморы тряпка, а на голове красовался сползающий набок венок из медуницы. Выключенный фонарик валялся на земле рядом с пледом, на котором сидела Рада и лежала свернувшаяся в плотный клубочек Ночка. Рядом с кикиморой сидела источающая слабый холодный свет юная дева в невесомых белых одеждах и изящно ела землянику с большого листа лопуха.
Поприветствовав охотников игривым взглядом, чудесное создание вдруг оказалось на ногах, подмигнуло Славе и просто ушло куда-то в лес, сопровождаемое парой вдруг отделившихся от куста сучковатых существ. Нечисть вила и двое леших двигалась неспешно и в то же время неуловимо, она как будто ушла из восприятия раньше, чем скрылась от глаз, и только лунный отблеск сверкнул на прощание в крыльях девы, совершенно игнорируя факт отсутствия луны.
Интересно, заметил Макс, а Кот, явно теряющий связь с реальностью, попытался последовать за ночными гостями. Пришлось схватить его за плечи и как следует встряхнуть: У неё ноги козлиные.
Что? Где? Слава замотал головой, стряхивая наваждение, и Макс, облегчённо выдохнув, невесело пошутил:
Однажды парочка вил затанцует тебя насмерть.
Свисающая со стула Рада казалась трогательной и беззащитной. Упирающаяся в руку румяная щека собралась по-детски забавной складкой, лямка майки сползла с плеча, увеличив передний вырез. Макс вздохнул. Раде достались лицо ребёнка и фигура не хуже, чем у вилы.
Рада, позвал он. Просыпайся.
Рада причмокнула губами, вытянула руку и свалилась со стула.
Что, где? не хуже Кота испуганно пробормотала она, растерянно хлопая глазами. Ой, вы вернулись. А я, кажется, задремала она потянулась и зевнула. А где Ночка?
Кикимора вскинулась. Сонно улыбаясь, Рада погладила её чёрную шерсть. Ещё сутки назад Макс счёл бы идею жить под одной крышей с кикиморой чем-то вроде плохой шутки, теперь же он завяз в этой шутке по самые уши.
Давай ключ. Макс протянул руку.
Ключ? Рада огляделась по сторонам, заставив Макса напрячься. А, ключ
Она вытащила ключ из-под стула и, проигнорировав протянутую Максом руку, передала его Мише. Тот поспешил отпереть автодом и войти внутрь. Из-за не успевшей захлопнуться двери послышался его голос: Бессмертный звал свою спутницу. Макс покосился на Раду. Та неловко пыталась собрать выданные ей вещи, а решивший помочь ей Слава не менее неловко складывал стул. Наверное, это было забавно, но смеяться совсем не хотелось. Хотелось отвернуться и куда-нибудь уйти, и Макс не придумал ничего лучше, чем уйти в автодом.
За время их отсутствия автодом преобразился. Все постели оказались застелены, вещи аккуратно разложены по углам, а на столе красовалась тарелка с бутербродами. Стол упирался в спальное место Миши, собранное из двух передних кресел. Кресла раскладывались, превращаясь в самую большую кровать автодома, на которой даже Бессмертный помещался без труда.
Ого, Мира как домовая! обрадовалась последовавшая за Максом Рада.
Макс как, впрочем, и Рада никогда не имел дел с домовыми, но, судя по тому, что говорили другие, эти создания попадались на глаза чаще, чем странная спутница Миши. Даже сейчас она пряталась за своей занавеской: не выглянула, не поздоровалась, не поинтересовалась состоянием выгнанной ею на улицу Рады.
О, бутеры! следом за Радой в автодом пролез Кот. Класс! Мира безумно вкусно готовит, у неё даже бутерброды прямо вообще!
И, словно желая как можно быстрее подтвердить свою правоту, Слава кинулся к тарелке, забросив стул в первый попавшийся угол и не удосужившись закрыть дверь.
Когда Макс, убедившись в том, что успешно справился со всеми замками, подошёл к столу, Слава с Радой поглощали бутерброды так, будто один ещё не привык к тому, что больше не должен жить впроголодь, а другая буквально вчера покинула большую семью. Макс усмехнулся.
Нам с Мишей оставьте, попросил он и отправился мыть руки.
Около узкого зеркала, висящего над крохотной раковиной, красовалась простенькая печать-сушилка. Она чем-то отличалась от тех, к которым привык Чтец, но в тусклом свете настенного светильника разобрать мелкие детали было сложно. К тому же куда больше Макса сейчас интересовали другие печати.
Миша уже сидел за столом. Он встретил Макса приветливым взглядом и жестом предложил сесть рядом, но Чтец знал, что не сможет сейчас спокойно сидеть и слушать очередную байку Кота.
Можно? он кивнул в сторону руля.
Конечно. Только положи вон тот плед на постель, хорошо?
Макс кивнул. Опущенные кресла занимали практически всё пространство в передней части автодома, но около педалей и руля всё ещё можно было сесть, спустив ноги вниз. Деревянная дощечка с пятью затейливыми печатями крепилась прямиком над спидометром. Здесь было светло, и Макс, склонившись над колдовскими знаками, почти забыл, как дышать.
Это было чудо. Настоящее произведение искусства, волшебство, магия что угодно! Люди, сотворившие эти печати, были настоящими гениями, и Макс многое отдал бы за право встретиться хотя бы с одним из них.
На первый взгляд смысл печатей казался столь же очевидным, сколь неочевидным был принцип их работы. Множество мелких деталей требовало подробного изучения, и Макс вглядывался в них, следил за линиями, отмечал их особенности. Где-то они были толще, где-то тоньше; Чтец замечал места, где рука мастера поворачивалась под причудливыми углами. Всё это имело значение, и Макс был готов поклясться, что за всю свою жизнь он встречал не более десяти подобных работ.
Сложные, трудно читаемые, но удивительно простые в использовании. Три из них меняли цвет внешней обшивки автодома: белый, светло-серый и камуфляжный, притом узор и цвет последнего каждый раз выстраивался заново с учётом нынешнего окружения. Такие печати считались редкостью, для их работы требовалось соблюдения огромного количества условий, но вот, они здесь.
Четвёртая печать освобождала автодому путь от растительности, пятая от снега. Эти две заметно отличались от первых трёх и друг от друга.
Откуда они у тебя? обернувшись на Мишу, спросил Чтец, и тот, не потребовав уточнения, ответил:
Дед Мирки помогал нам достать и обустроить автодом, он же написал для нас это.
Макс покосился в сторону зелёной занавески.
Один человек? Я почти уверен, что их было три.
Один. Миша невесело усмехнулся. Он сильно болел, скакало настроение, иногда месяцами не мог работать. У него где-то полгода ушло на это всё. Но дед был настоящим гением. Слово «был» отдалось в голове Макса медным гулом. У него каждая печать была уникальна, не похожа на другие, и он никогда не повторял свои работы.
Его уже нет? обречённо спросил Чтец, и Миша скорбно опустил голову.
Умер в прошлом году.
Это связано с Макс кивнул на зелёную занавеску, и Миша отрицательно покачал головой.
Мирка пострадала раньше, но, конечно, смерть её деда сделала ещё хуже. Он был единственный Миркин родственник, и они были очень близки. Но дед хорошо умер, дома, во сне, не страдая.
Чтец вновь осмотрел печати, задержав взгляд на камуфляжной. Мира была права: такое не каталогизируешь. Она знала, о чём говорила, ведь её вырастил гениальный мастер, создававший невероятные шедевры. И всё же, когда она попала в беду, способной помочь ей печати не нашлось. Странная девушка вдруг стала понятнее, даже захотелось поговорить с ней, узнать больше о её деде и его невероятных творениях. Но не сейчас, утром. Быть может, она уже спит?
Мира наверняка спала, ведь она не подала ни единого признака жизни, пока они делили спальные места и готовились ко сну. Но ничего. Им предстояло провести вместе, пожалуй, не меньше месяца, а за это время он точно сможет её расспросить.
За прошедшие с потери книги недели привычка Макса просыпаться раз в полтора часа никуда не делась, хотя и заметно сбилась. Этой ночью он проснулся всего трижды, и каждое пробуждение сопровождалось неприятным осознанием: обновлять охранную печать больше не нужно. Её больше нет.
В четвёртый раз Макс проснулся, уловив движение той вечно тревожной частью своего сознания, что не знала покоя даже во сне и всегда была настороже. Краем глаза он успел заметить покачивание зелёной занавески, наверху послышался шорох, впрочем, сразу же стихший. Лучи раннего солнца пробивались в неплотно занавешенные окна, снаружи щебетали лесные птицы, а внутри пахло яичницей. На полу между спальными местами дрых Слава, поджав одну ногу и вытянув на всю длину вторую; в передней части автодома Миша аккуратно складывал постель.
Макс медленно сел, удивляясь непривычной лёгкости в голове. Он выспался так, как, пожалуй, не высыпался уже давно, и, ещё не поднявшись с постели, почувствовал голод. Переступив через Кота, Макс приветственно кивнул Мише и направился в ванную. Вернувшись, он обнаружил Бессмертного, возящегося с чайником. На столе стояли четыре пустые чашки и четыре тарелки с яичницей, рядом на отдельном блюдце лежали хлеб и сыр для кикиморы. Мира приготовила завтрак, и теперь он остывал. Почему? Зачем? Временно смиряясь с полным отсутствием понимания причин и мотивов действий спутницы Бессмертного, Макс громко объявил:
Подъём!
Из-за занавески послышались возня, глухой удар и вскрик Рады. Держась за голову, растяпа-сестра выбралась наружу, кинула обиженный взгляд на низкий потолок её спального места и наступила на Кота. Охнув, Слава отшатнулся и стукнулся затылком о кровать Макса.
Доброе утро, тяжело вздохнув, проговорил Макс.
Как оказалось потом, беспокоиться о температуре завтрака не стоило.
Смотри. Миша показал другу одну из вплетённых в настенный узор печать. Греет еду.
Серьёзно?
Ага.
Печать действительно грела еду. Она была странной: содержала в себе слишком много мелких деталей, существовала исключительно ради нагрева еды до определённой температуры и, учитывая её общую нагруженность, была сложна для применения.
Ты можешь этим пользоваться? Макс не был уверен, что сможет сам.
Легче лёгкого. Попробуй.
Попробую.
Получилось в самом деле легко. Слишком легко. Печать заслуживала детального изучения, и Макс поклялся себе обязательно заняться этим после завтрака.
Завтрак удался: яичница с хлебом и сыром показалась удивительно вкусной. Макс скинул бы это на голод, но вчерашние бутерброды, оставленные Мирой, тоже были вполне хороши для их простоты.
Дай угадаю, Мира обменяла своё колдовство в обмен на способность готовить, прочавкал Слава, собирая куском хлеба растёкшийся по тарелке желток.
У неё всегда были золотые руки, не скрывая гордости, ответил ему Миша.
Откинувшись на спинку дивана, Макс, как смог, вытянул ноги. Он чувствовал бодрость, сытость и приятное послевкусие, в голове было чисто и ясно. Рада и Кот собирали постели, Миша отправился мыть посуду. Под его ногами сновала кикимора.
Она тебе не мешает? поинтересовался Макс, и Миша, выключив воду, недоумённо осведомился:
Кто?
Кикимора.
Бессмертный опустил взгляд, как будто только сейчас заметив вьющуюся вокруг него нечисть.
Да нет, не мешает, удивлённо ответил охотник, а прибежавшая на слово «кикимора» Рада полезла с вопросами:
Ночка что-то сделала не так?
Кикимора прижалась к её ноге, и Рада опустилась на корточки.
Она хочет помочь, сообщила новоявленная повязанная, но не знает чем, потому что она грязная.
Если хочет помочь, пусть не мешает, посоветовал Макс, но Миша вновь повторил:
Она не мешает.
Второй раз Ночка дала о себе знать, когда они собрались в задней части автодома, чтобы обсудить, что делать дальше.
Нужно найти Раде место, напомнил Макс.
Я знаю много поселений, серьёзно заверил Бессмертный. Какого рода место мы ищем?
Как оказалось несколько минут спустя, поиски грозили затянуться. Ситуация оказалась куда хуже, чем Макс мог представить: Рада понятия не имела, чего, кроме возможности оставить себе кикимору, она хочет от нового дома.
Чем бы ты хотела заниматься? несколько растерянно спросил её Миша.
Не знаю.
Что тебе нравится делать?
Э-э-э
Что ты вообще умеешь?
Ну, если честно, ничего
А в школе что нравилось?
Мне вообще школа не нравилась.
Именно тогда в повисшей неловкой тишине кикимора и оказалась между ними. Рада вгляделась в нечисть и вдруг заявила:
Ночка благодарит за то, что ей позволили войти в дом хороших людей.
Во, я тоже! обрадовался Кот, и Рада поспешила поддакнуть.
Макс обернулся к Мише. Друг выглядел растерянным, он смущённо улыбался и как-то странно двигал плечами, как будто пытаясь развести их и сжать одновременно.
Как ты понимаешь, что говорит нечисть? вопрос пришёл в голову внезапно, и Макс удивился, почему не задал его раньше.
Как? Рада беспомощно покосилась на Ночку. Ну
Ты слышишь голос в голове?
Нет, голос не слышу. Повязанная решительно затрясла головой. Я просто не знаю, как сказать. Это, ну У меня просто появляется в голове знание, вот.
У неё в голове просто появляется знание. Макс замер, старательно обрабатывая услышанное, запрещая себе поверить, что одна из основных зацепок в его поисках всё это время могла быть так близко.
Как во время Разлома?
Тонкая рука с длинными пальцами, вытянутая вперёд шея, лицо, скрытое за длинными грязными спутанными волосами. Тихий, лишённый эмоций голос, озвучивший мысли Макса раньше него самого. Он почти отшатнулся, почти заподозрив, что в автодом Миши проникла ещё какая-то нечисть. Почти.
Не знаю Рада подняла глаза к потолку автодома и нахмурила лоб. Я не помню.
Иногда Макс думал, что тоже хотел бы не помнить, но он помнил так, как будто бы всё случилось вчера. Как потемнело перед глазами, земля содрогнулась и он упал на колени, расцарапав ладони об асфальт. Ещё мгновение он чувствовал боль, но потом она исчезла, а вместе с ней ощущение собственного тела. Ощущение мира вокруг.