Из варяг в греки
Жемчуг в грязи
Дмитрий Романов
© Дмитрий Романов, 2024
ISBN 978-5-0062-2664-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Древняя Русь Х в.
Из варяг в греки. Жемчуг в грязи
Она сияла, как луна в ночи,
светилась среди язычников,
как жемчуг в грязи
«Повесть временных лет»
Былое. Из книги второй
(вместо предисловия)
Много прежде было сказано о славном воеводе Олеге, выходце из сурового заморского севера. О его странствиях, пирах, покорении племён, да сокрушении войск. О княжиче Люборе, что сел к нему на ладью, будучи изгнанником в собственном племени. Коему суждено было пройти с Олегом много, да вернуться в своё то племя зрелым мужем с женой именитой и утвердиться уж не изгоем, но князем. Много сказано и об отроке Жегоре, коему открывались чудеса художества и был дар изображения по дереву небесной красоты. Сказано было и о Господине Великом Новгороде, где сидели варяги, и где правили они славянами по просьбе их.
В Новгород же тогда прибыл Рюрик, севший там князем. Сам варяг и дружина его из них же была. Молодой Олег ходил у него воеводой. Раз, идя на море в Корсунь, он и подобрал на борт Любора со златовласой Янкой. А та же стала воительницей при Олеге и князьях его, как сказано было под конец. Но в Корсуне Олег узнал, что ни славян, ни варягов в честные торги не принимают, обвешивают, да ни во что не ставят. Всё закрыли им греки, арабы, да хазары. А и много других неправых дел по земле славянской Олег наблюдал. Сердце его, норманнское сердце, сильно болело за эту землю чужую по крови, но родную по душе. И многие варяги, соплеменники его, за это Олега укоряли. Что ж он такого нашёл в диких славянах? В чём тайна их?
По пути назад в Новгород постигла беда его корабли сжёгшие Киев мадьяры разбили их и взяли Олега с отрядом в плен. Олег успел выпустить голубя, привязав к его лапе послание для Рюрика. Мадьяры тогда целым народом кочевали от великих гор на востоке к Дунаю на западе. И в землях пруссов отряд Олега был ими продан купцам саксам в рабство. Но удалось им бежать. И вот, раненные и обессилившие, оказались они спасены внезапно прибывшими гребцами из Новгорода голубь донёс до Рюрика весть, и князь не оставил любимого воеводу. Олег с отрядом вернулся в Новгород.
Рюрик же был хорошим вождём, но не имел наследника. Жена его, молодая славянка Даруня, с первого же взгляда на княжьем пиру влюбилась в пришлого Любора. И так на свет появился у неё сын Ингвар, на славянский лад прозванный Игорем. Престарелый Рюрик, всё чаще опьяняемый зельями, поверил, будто Ингвар послан ему богами, и без сомнений принял его как сына. В Новгороде же случилась крамола и резня между славянами и варягами, да и сами варяги ополчились друг на друга из-за Рюрика. Олег тайно увёл из окружения Даруню с сыном и снежным путём вместе с Любором, Янкой и верными ему варягами, пошёл по городам и становищам, собирая войско. Но не чтобы идти к Рюрику на помощь. Олегу был нужен Киев.
В Киеве же тогда было много бед, и тайные сговоры, и бунты, и нашествие иноплеменников. Свергли князя Аскольда и убили воеводу Дира. Овладело городом безродье, да разбой. Тогда и явился туда Олег, и всё разрешилось. О том поведал в резьбе своей юный Жегор, да монашеская братия, его приветившая. Игорь же, чадо безмолвное, был посажен на престол, а Олег при нём встал и власть сам держал, пока тот рос. Ходил он на хазар, уводя от Руси иго их и беду дань платить. Ходил на Царьград и многое богатство привёз, и почитание, и мужей учёных, и монахов. Щит свой прибил же к вратам ромейской столицы.
Умер же Олег от сговора варягов. Не простили ему любви к иному племени, к народу славянскому. Но успел он ещё привезти из далёкого Пскова в Киев девицу. Игорь подрастал, входил в возраст мужа, а невесту где только не искали ему. Да зацепила его случайная девчушка, что плотом правила на переправе. Капризным, балованным и безвольным рос Игорь, но всё с тех пор лишь об одном думал. Никаких княжеских, да великобоярских дочерей, хоть на то и уговаривали его союзные вожди. Нет достань да привези мне ту самую девицу с переправы речной. Звали же её Хельгой. А славяне-то прозвали, значит, Ольгою.
Вот история о ней.
I. Матушка
Братья вышли пред ворота, выставили копья и хмуро глядели на чужаков. Трое против десяти. Да и старшему брату едва было семнадцать, чужаки все рослые дружинники. Кольчуга ладная, плащи с бобриком, а сапоги заморские. Высокие гости Таких раз встретишь копьём, весь род твой потом осечётся.
Но делать нечего. Позади братьев честь сестры. Та забилась где-то в сарае за лодками.
Эй, щенки, где Торольв? спросил передний дружинник. Пепельный глаз оценил копья.
Где ваш отец?
Братья молчали. Младшему, ещё не носившему усов, было страшно, но ярость и стыд перед роднёй затмевали страх. Он подтянул тяжёлое копьё повыше.
Варяги, значит? дружинник мотнул головой на лезвия.
Те сверкали на ливневом солнце и вторили силуэтам могучих елей. Деревья стеной стояли за хижиной. Юбки крон опадали плавной линией, как и острия. Прищурься сталь сольётся с елью.
Боевой клинок. Для охоты не пойдёт слишком порвёт шкуру. Значит, варяжье семя бойцы сызмала.
Я сам варяг, сказал дружинник, улыбкой даря юнцов, зовут меня Свенельд, служу в Киеве.
Братья переступали с ноги на ногу, но также исподлобья хмурились.
Ингвар прислал нас. Небось, слыхали о нём?
Не слыхали, наконец, подал голос старший брат.
Свенельду захотелось стереть невидимый плевок.
Мы ж за сестрой вашей не по своему хотению. Мы б по дороге сюда столько баб нацепляли, сколько репейника в овраге. А у сестры твоей ещё спина со всех сторон, да промеж ног лысо.
Остальные гоготнули. Кто-то убрал меч, кто-то отошёл в сторону помочиться. Напряжение спадало.
Так что нам она, что свинье дятел.
Так идите своей дорогой, сказал старший брат.
Руки отрока покачивались так долго держать копья наготове ему ещё не доводилось.
Не своей дорогой сюда пришли, а княжьей. Не своей и уйдём, ответил Свенельд.
И вдруг сшиб древко рукой, наскочил и так швырнул отрока, что тот сбил с ног среднего брата. Младший же опешил, и сам не заметил, как уже лежал на песке, глотая сухую хвою.
Дружинникам даже не пришлось доставать оружия. Братьям заломили руки и присели поверх. Свенельд исчез за воротами. За ним в дом вошли ещё трое гридней1.
Лачуга Торольва стояла на самом берегу. Здесь река сужалась так, что можно быстро пересечь её на лодке, и было неглубоко плоты Торольва возили туда-сюда рабов, скот и прочие товары. А на том берегу начиналась прямая дорога в Псков.
Торольв уже второй десяток зим жил тут, на славянском севере. Паромное дело у богатого города прибыльно. Да и куда ещё с пятью детьми? Правда, говорили, что в сам Псков Торольву путь был заказан, что он убил своего брата, когда тот посягнул на его жену. Брат же его был служилым человеком у местного ярла, и на Торольва была травля. Закончилась она тем, что жену у него отняли, надругались и повесили на воротах. Сделали это свои же скандинавские варяги. И потому Торольв разорвал с ними связь, взял детей и ушёл за реку.
Ещё говорили, что местный жрец упредил ярла, будто дух убиенной жены живёт вместе с мужем, и любого, кто захочет тронуть его, поразит проклятие. Так жена проявляет верность даже из мира Хельхейм. А сам жрец был не глуп и понимал, что Торольв со своими паромами хорошо послужит доставке масла и мёду для алтарей Даждьбога.
Теперь Торольв был где-то на том берегу, улаживал поставку смолы и найм гребцов на конец весны. Времена идут горячие оттаяли северные реки. Вот-вот пойдут купцы из озера чуди на Двину к литве, и на восход к Новгороду. День год кормит.
А не видел Торольв, что творится в его доме. Трое братьев лежат под ногами чужаков, в доме за хозяев иноземцы рыщут. Да не золота ищут, а дочь его родную.
Четырнадцатый год пошёл Хельге. Бойкая и звонкая девчонка ещё только-только принималась в цвет. Привыкла к играм братьев, любила лук, да стрелы, рыбу гарпунить и вдогонки по реке кто кого быстрее плыть. Конечно, последние месяцы не сымала рубахи, когда плавала с братьями было уже что таить. Но с того и не дичилась. Помощница росла в доме заместо покойной матери. Да к тому же девушка, душа очага.
Эта что ли?
Дружинник по имени Асмунд с заплетённой в косу бородой и золотым кольцом в ухе отшвырнул ветошь. В пыльном углу жалась девочка лет семи.
Нет, рыкнул Свенельд. Эта мала. Ищи лучше!
Асмунд не пошёл дальше. Он сел на пол рядом с девочкой. Она молча рыдала от страха, а он с утомлённой ухмылкой закинул руки за голову и начал рассуждать:
Надо ж было Месяц шли за какой-то оборванкой. А всё почему?
Он покосился на девчушку, та бледнела на грани обморока. Сознание мутилось ещё больше от запаха пота и браги.
Есть тут недалеко хорошенькая дочь Изборского конунга, продолжал Асмунд, есть Огнёва литовская Мала. Тебе по годам. Ну и что? Да за ней две тысячи войска в приданое! А поди на полудень в Корсунь! Мало ли там гречанок, да хазарок с веном2 по княжьей мере! Так нет же, понесло лихо сопляка Игоря. Захотел себе оборванку взять без роду-племени. А знаешь, хочется мне очень на сестру твою поглядеть. Чего он такого в ней нашёл?
Будто услышав его слова, в избу вернулся Свенельд. С ним двое гридней. Они вели под руки девушку в льняной рубахе без рукавов, какие носят рыбаки. Светлая коса распушилась и горела ореолом волос на солнце.
Девушка уже не брыкалась. Нож выбили из рук, сами руки свели за поясом, от укусов отвывернулись.
Исподлобья надуто глядела волчица.
Хельгу привели, кивнул Свенельд.
Асмунд кисло оглядел её. Ямочка на подбородке и чуть вздёрнутый нос в мареве веснушек. Глазища таращит злобно.
Оборванка и есть, сплюнул, и добавил для девочки в углу, ты, небось, краше будешь, когда подрастёшь.
Иди повозку готовь, сказал Свенельд Асмунду.
Они были ровесники, одного звания огнищане. Это значит, при огне очажном Ингвара, то бишь, Игоря самые близкие. Только Свенельд из Скандинавии, а Асмунд датской крови. Оба варяга недолюбливали друг друга, но ценили свои места при князе, и волю личному не давали.
Я-то пойду, Асмунд неспешно поднялся, да только лучше ты ей шейку-то скрути, и в реку. Скажем, сама бросилась.
Кончай болтать! Свенельд толкнул Хельгу, и гридни поволокли её на улицу.
Заскрипела телега, в избу внесли окованную медью скрыню. Асмунд поднялся с пола, со вздохом оглядел её, приоткрыл.
И за что вшивому лодочнику такое богатство?
Выудил двумя пальцами из-под крышки серебряный гривенник, сунул за сапог. В скрыне было много сотен таких гривенников вено за украденную невесту. На сто двадцать гривен. Лодочник Торольв, по мнению Асмунда, должен был от радости света не видеть. Но Асмунд был уже далеко, когда Торольв увидел злосчастную скрыню и услышал от сыновей, что его душу увели киевские варяги. И когда Торольв схватил копьё и погнался вслед отряда, но выбился из сил и горько плакал, кусая землю.
Хельга сидела на лошади. Впереди ширилась спина Свенельда и мощный круп его коня. На шее у Хельги мерцала нить речного жемчуга подарок Ингвара, на плечах куница, пояс с малахитом и новые поршни на ногах.
Руки её были связаны. А если б и не были, то лошадь её всё равно привязали удилами к седлу Свенельда, и сама она не могла править ею.
В душе боролись страх и гнев, и от того на лице рассеялось невнятное чувство. Хрупкое равновесие либо рыдать, либо зубами рвать. И только напряженная работа мысли не пускала скатиться туда или сюда. Это было в ней сызмала тяга к думам.
Хельга вспоминала, кто таков был этот Ингвар, чьё треклятое имя она слышала утром сотню раз. И не могла вспомнить. Киевский князь, который был здесь когда-то и видел её, и выбрал её Иная бы тут же вознеслась её-де одну из тьмы других, холёных дочек боярских, беломясых, в епанчу шелковласок убранных!
Её, серую лесную мышь
Хельга не пускала этой лжи в душу. Она знала себе цену такую на торги не выставят, ибо не возьмут. Такая сама выберет, кто ей по огоньку.
И вдруг страх шепчет: «Одна ты на целом свете, а мир злой».
А гнев рокочет: «Беги, куда глаза глядят а догонят ломаной веткой заколись в шею!»
Страх говорит: «Они сегодня же на ночлеге повалят тебя на сыру землю, надругаются все вместе, да кинут в лесу».
Гнев говорит: «Бей первая, Хельга дочь Торольва!»
И она заговорила:
В Киев везёте?
Свенельд всхрапнул задремал на мерном ходе коня.
Сказано ж Ингвар конунг за тобой послал.
Стало быть, в жёны берёт?
Свенельд обернулся с кислой хмуростью.
Как увидит, авось, передумает.
Когда ж он меня впервой видеть-то успел? спросила она. Говорить было приятно слова отгоняли двух бесов по имени Страх и Гнев.
Что ли два лета назад, пожал плечами варяг. Сама не помнишь?
Много купцов через нас ходит.
Все купцы ваши его холопы! рыкнул Свенельд. Киев скоро всюду править будет. Усвояешь?
Да мне-то что?
А то, что рядом спать будешь.
Да знать бы, с кем Каков собой он был-то, Ингвар ваш? Высокий, ладный? Хельга попыталась сыграть. Мне это важнее, а правьте себе сами.
Малой он был тогда, нехотя ответил Свенельд, отрок ещё.
Вдруг Хельга вспомнила сальные глаза гридней, коих переправляла на плоту в то лето. Как рука одного из них потянулась ощупать её детское бедро, как она выхватила нож. И среди этой мерзости красное лицо пацанёнка, сидевшего позади. Стыдливое, гаденькое.
Она побледнела Неужели этот и есть?
Конечно, из плешивых птенцов вырастают стройные лебеди. Но лишь потому, что их рождают такие же стройные лебеди. А этого воспитали охальники, таким он и сам будет. И уже таков.
Хельга тут же поняла отныне воздухом ей будет хитрость. Отец говорил, у человека только два советника хитрость и любовь. На последнюю надеются лишь глупцы.
Ах этот! Хельга впервые полной грудью вдохнула хитрость.
Грохот копыт и молчание мужей было ей ответом. Словно назойливая муха, а не будущая княгиня говорила с ними.
Тогда развяжи мне руки как тебя там!
Свенельд снова обернулся. На этот раз удивлённо.
Не велено.
Взойду на престол, скажу, что трогал меня. Кому муж мой поверит?
Он ощерился в улыбке. Молодая волчица. Хорошая княжна будет, деловая! Но рук не развязал.
Зато притормозил коня, протянул ей кожаный бурдюк. Хельга ощутила на губах вкус сладкого вина. Никогда ещё она не пробовала этого греческого зелья. Здешние знали только пиво, от которого у неё кол внутрях стоял.
Угощайся, княгинюшка, Свенельд аккуратно, хотя с коня на конь, приставил и запрокинул бурдюк, позволив ей отпить несколько глотков.
Ладное, кивнула Хельга.
Припас, бросил он и снова ускакал вперед.
Вино возымело действие. Хельга забыла и страх, и гнев, присмирела и уже не говорила с ним. Просто глядела вокруг.
А вокруг месяц травень рвался из почек и земляного жира, влажно душился пыльцой и смолами. В липком молоке трав гудели шмели, и золотые венчики пока безлистых клёнов проплывали над головой всадницы. Дышалось мёдом и было легко. Хельга понимала, что это дурман вина, но в нём было проще принять судьбу.
Асмунд ехал позади и через одного всадника, но ухо вострил хорошо. Он слышал её слова, сказанные Свенельду. Про престол и будущего мужа. Это злило его безмерно.
По глазам ударила лента реки, отразившая солнце. Вот он зажимает Хельге рот, а то и просто бьёт в темя древком, тащит к откосу, мыски маленьких ножек чертят по песку две кривых. Вот она падает в воду, и течение жизни оканчивается течением реки. Позорная страница смыта с летописей Киева.