Судьбы
Сборник невыдуманных историй
Евстолия Ермакова
Редактор Елена Милиенко
© Евстолия Ермакова, 2024
ISBN 978-5-0062-2702-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Пришел солдат с фронта
Настя Луганова приехала в тысяча девятьсот тридцатом году из Челябинской области в Свердловск семнадцатилетней девчонкой. Как и многие в те времена, бежала от нищеты и голода к лучшей доле. Мечтала встать на ноги, помогать большой деревенской семье. У трудолюбивой, умной и по-хорошему настырной Насти осуществить мечту шансы имелись.
Устроилась без хлопот на кирпичный завод, сняла угол в частном секторе, начала понемногу родным пособлять. Жизнь налаживалась. Работа хоть и тяжелая, но перспективная, можно пойти учиться и в люди выбиться. Тем более Настя общественной работы не чуралась.
На танцах в заводском клубе ладная, бойкая, веселая дивчина с калмыцкими скулами приглянулась аборигену Матвею. Добрый молодец Матвей Белов что богатырь из русской народной сказки. Лицом и статью вышел, а залихватский чуб почти как у Тараса Бульбы. Сам-то Матвей на Уралмаш-заводе бригадирил, а на кирпичный по соседству зашел. Увидел Настю бывалый кавалер и пропал.
Перед авторитетом Матвея Настя устоять не смогла, он и старше на пять лет, и городской, и красивый, и чувствовалась в нем мужская непререкаемая сила, власть.
Сошлись, расписались. Надо бы собственным хозяйством обзаводиться, а не с чего. Ходили слухи про старателей. «В самом деле, предложил Матвей, а что бы нам не попробовать?» Рискнули, уволились со своих заводов, взяли по котомке, лопате да в путь. Начали с леса, что за Настиным кирпичным заводом, глина там золотоносная, но жидкая.
Несколько лет бродили вдоль уральских рек. И с лихими людьми встречались, и в артели золотодобытчиков поработали. Передряг и испытаний немало пережили, скопили золотишка достаточно для начала обзаведения хозяйством. А тут и государство наложило вето на частную добычу природных ископаемых, все одно к одному.
Вернулись в Свердловск, купили домик на окраине, недалеко от места, где Настя раньше угол снимала, еще и на корову хватило. Выкопали колодец, кое-какие хозпостройки возвели. Матвей вернулся на Уралмашзавод, завод заводов. Настасья умело вела хозяйство, кое-какие излишки на местном стихийном рыночке продавала и снова помогала деревенской родне.
В тридцать шестом у них родилась дочь черноволосая красавица Лида, а через два года светловолосая Глаша.
И жили бы не тужили, да в сорок первом грянула Великая Отечественная война. В августе того же сорок первого Сталинский райвоенкомат города Свердловска призвал Матвея на военную службу, и попал он благодаря отличной физической форме в воздушно-десантные войска, гвардейскую дивизию.
До сорок третьего года лихому разведчику везло, из каких только переделок не выбирался, бывало, не только фашистов крошил, но и потенциальных предателей Родины. На войне как на войне Кроме контузии и легкого ранения, получил две медали за отвагу и боевые заслуги. А в конце августа сорок третьего года удача от Матвея отвернулась. Диверсионно-разведывательная группа из трех человек вступила в неравный бой с немецкими карателями. Раненый, потерявший сознание Матвей очнулся в немецком плену.
Началась самая страшная полоса жизни концентрационные лагеря, и до мая тысяча девятьсот сорок пятого года прошел он их не один и не два. Выжил чудом, ангел-хранитель спасал, крестьянская сметка да недюжинное здоровье, доставшееся от родителей. А главное сила духа.
В сорок третьем на родину в Свердловск с разницей в несколько недель прилетели две похоронки. Одна к одной, отличались записями в графах о звании бойца. В первой Матвей значился рядовым, во второй красноармейцем. Дата захоронения двадцатое августа тысяча девятьсот сорок третьего года. Место захоронения братская могила, Украинская ССР, Сумская область, и далее район и село.
Первая похоронка обрушилась на Настю бетонной плитой, скалой. Придавила, забрала силы, выключила свет, лишила воздуха. Верить не моглось. Не может быть, ошибка, всякое бывает.
Пришедшее через некоторое время подтверждение лишило остатков надежды, утвердило в мысли: «Жизнь начала новый отсчет без Матвея, она вдова. Надо выживать, жить ради детей, ради тех, кто остался». А время трудное, голодное. Съестные припасы от своего хозяйства реквизировали на нужды фронта, рабочего пайка не хватало. Корову вынужденно поменяли на козу. Рогатую норовистую кормилицу прятали в цокольном этаже дома. Так спаслись от полного истощения и цинги.
Аккуратная, деловая и приветливая Настасья давно нравилась соседу с противоположной стороны улицы. Как-то под вечер осенью сорок четвертого вдовец и отставник инвалид Иван Петрович пришел к Настасье и без экивоков предложил сойтись. Настя удивилась и обещала подумать. Да что там думать, ответ дала на другой день. Со всех сторон положительный Иван Петрович завидный жених, хоть и вместо левой ноги протез до колена. Не молод, не красив, но надежен, ей и дочкам защита.
Иван оставил в своем доме беженцев с юга и перешел «примаком» в дом жены. Зажили степенно, уважительно. Трудолюбивый хозяин не только не обижал Настю и дочек, заботился, оберегал. Приноравливался, несмотря на увечье, с тяжелой работой по хозяйству управлялся сам. А еще работал на хлебозаводе счетоводом. Похлопотал перед начальством, и Настя перешла с прежнего места, из санитарок в хлебопеки.
Как ни шмонала у проходной охрана, был грех, рискуя жизнью, выносила драгоценные корочки черного хлеба в нижнем белье, спрятав под грудью. Что-то своим девчонкам, но главное в родную Челябинскую область двоюродным сестрам. Село массово вымирало от недоедания. И спасла украденными сухариками выдержали, перемогли сестренки.
После победы выживших и освобожденных военнопленных везли эшелонами для выяснения обстоятельств пленения за Урал, до Сибири в Омск.
Поезд остановился в родном Свердловске, бывший узник концлагеря не удержался от возможности увидеть семью и, выбравшись через окно вагона, собрав остатки сил, поплелся в сторону дома.
Люди НКВД передвигались быстрее изможденного, измученного человека. У калитки едва державшегося на ногах, мирно покуривая «Беломор», поджидали два бравых хлопца. А за калиткой Настя с дочками. Они бы его не узнали, если бы не впалые, но по-прежнему родные глаза. Конвоиры даже обняться не дали.
В Омске два месяца допросов, запросов, свидетельских показаний и унижений. В измене Родине не уличили, но наград на всякий случай лишили и дали два года за побег из вагона до выяснения обстоятельств И отправился Матвей знакомиться со сталинскими лагерями.
Господи, если ты есть, яви милость свою, дай силы пережить испытания, посланные то ли тобою, то ли противниками твоими!
И опять у Настасьи земля ушла из-под ног, оборвалось все внутри. И радость, и ужас. На эмоции сил не осталось. Опустилась на стул, обхватила голову руками, так и застыла. А дочки тут же стоят, жмутся к матери, ничего не понимая.
Ситуацию разрешил вошедший в дом Иван. Сел рядом, помолчал. «Значит, так, не казни себя. Я уйду завтра. Прости, если что не так, обидел и вообще, не выдержал, захрипел, по щеке поползла слеза, завтра уйду, камнем на шее висеть не стану». Настя заплакала тихими, примиряющими с обстоятельствами слезами, зашмыгали носами Лида с Глашей. Иван Петрович, сгорбившись, заковылял на улицу, хотелось курить и одновременно выть волком: «Ох ты жись, етит твою»
И опять жизнь перевернулась. Настя не спала несколько ночей, все думала, что да как. А потом наводила справки и наконец-то получила долгожданное письмо от Матвея и написала ему честно, какую злую шутку сыграла с ними судьба. Ждала возвращения мужа неистово, со страхом и молитвой.
Матвей отвечал редко и сухо. На условия содержания не жаловался и ничего не просил. Изможденный, обтянутый кожей скелет, горящие живым огнем глаза возникали то и дело в сознании, и Настя, отрывая от себя и детей последний кусок, собирала посылки. Судя по всему, до адресата доходили немногие.
Иван Петрович по-прежнему старался заботиться и помогать им, но Настя, стыдясь и каясь, отвергала помощь.
В конце сорок седьмого, отсидев больше двух лет в сталинских лагерях за побег из поезда особого назначения, Матвей вернулся домой.
Настя бросилась к мужу, прижалась, осыпала поцелуями. Слова застревали в горле, спрашивали глаза. Дочки сторонились и побаивались, забыли
Вошедший обнял повисшую на нем женщину, задумчиво поцеловал в макушку, замер, вдыхая забытый запах. Осторожно отстранил Настю и, не выпуская из рук, обвел взглядом: «Ну что, жена, накрывай на стол, муж с фронта вернулся».
Смолоду не очень-то ласковый Матвей теперь казался совсем чужим, колючим. Осушил разом граненый стакан самогона, зажевал кусочком домашнего хлеба, ткнулся было ложкой в сковороду с картошкой, да отодвинул угощение, повернулся к дочкам, вздохнул протяжно: «Что, не признали? Идите ко мне, расскажите, как поживали, как мамка чужого папку вам привела?» Девочки, услышав угрозу в словах чужака, вцепились друг в дружку, вжались в стоящий за ними комод. Настя встала на пути поднимающегося из-за стола захмелевшего Матвея и получила удар кулаком в лицо. Потом еще и еще. Дети выли. На их счастье, в дом, узнав о возвращении главы семейства, зашла с поздравлениями соседка, она-то и оттащила озверевшего фронтовика от жены.
Для Настасьи и ее дочерей с возвращением законного мужа началась другая война, не менее страшная, чем жизнь в тылу, голод, холод и нищета.
Он набрасывался на нее не только пьяный, но и трезвый, повода не искал. Если не успевала спрятаться, убежать, заслониться, бил руками, ногами, ремнями. Бил за фашистские концлагеря, бил за несправедливую послевоенную отсидку, бил за ранения, за контузию, за плен. За то, что выжила и сберегла дочек, за то, что не умерла.
И все же меньше чем через год Настя родила сына Александра. Муж смягчился ненадолго и вскоре продолжил издеваться над семейством. Дочкам, попавшим под горячую руку отца, доставалось по полной.
Как-то осенью Матвей скомандовал Насте собираться с ним в лес, на болота за брусникой. Поход для Насти не сулил хорошего. Вспомнила было, как они с Матвеем в молодые годы счастливые по лесам бродили, задумалась на секундочку, поежилась: «Надо скорее перекус собирать, кабы не осерчал суженый, не разъярился из-за заминки».
Предчувствие не обмануло, на волосок от смерти побывала, а после уж сердце часто болело.
Уже собирались домой. Умаялись, промокли, но набрали полные торбы спелой чистой ягоды. Как бродили молча, так и потрапезничали в тишине. Муж дал знак собираться. Уложила рюкзак, пошла к ягодам, стоявшим метрах в пяти. То ли устала, то ли оступилась, упала. Когда увидел задравшуюся юбку и ноги в мокрых чулках, глаза Матвея налились кровью. Он не думал, ушиблась жена или, может, продрогла в мокрой одежде. Думал о том, что тот, другой мужик задирал ей эту же юбку и видел ее стройные ноги. И еще, и еще, больной рассудок рисовал непристойные сцены. Не дав Насте подняться, навалился сверху, выхватил из-за голенища сапога нож и приставил к ее горлу тыльной стороной. «Убью суку! Скажу, в болоте утонула. Гадина, гадина» Настя, хрипя от удушья, прощалась с жизнью. Но он не смог. Трясясь и задыхаясь от ярости, оттолкнулся, перекатился вбок и, вонзая нож в землю, продолжал биться в истерике. Настя тихо плакала. Ну вот муж успокоился, умылись в ручье и поплелись домой.
А через пять лет после его возвращения из лагеря еще одно горе утонула старшая дочь, семнадцатилетняя красавица Лида. Жили по-прежнему бедно, дарами природы не брезговали. В жаркий июньский полдень Лида с Глашей собирали в лесу землянику, вышли на берег маленького лесного озерка. Освежились, поплескались, пришла пора дальше двигаться. Старшая сестра не удержалась «Нет, Гланя, я все ж окунусь разок, сил нет какое пекло! А ты не вздумай, ты ведь плавать не умеешь». Глаша опомниться не успела, как сестра скинула сарафан да в воду. Проплыла несколько метров, охнула, взмахнула руками и исчезла под водой. Только круги в стороны по темной глади там, где только что смеялась Лида.
Поначалу Глаша подумала, сестра шутит с ней, играет. Но Лида не выныривала, и младшая сестренка закричала: «Лида, Лида, Лида!» «Помогите! Кто-нибудь!» ревела, не узнавая своего голоса, девочка. Как бежала домой, не помнила.
Лиду достали на третий день. По дну били холодные родники. В жару такое бывает. Сердечная судорога. В потере сестры Глаша винила себя, не остановила, не спасла. Очень тосковала по сестренке, теперь она одна опора маме. А сердце мамы сильней надсадилось, и к Беловым зачастила скорая помощь.
Агрессия отца сбавила обороты, руки он распускал реже, но бранился по-прежнему и пощечинами домочадцев время от времени награждал.
А годы шли, страна постепенно зализывала послевоенные раны, только в семье Анастасии раны не затягивались, дети выросли, вот и дочь вышла замуж, сын окончил школу. Несмотря на тиранию отца, парень вырос добрым, ранимым. При нем отец старался сдерживать гнев, стеснялся
В пятьдесят шесть лет после очередного побоища, учиненного Матвеем в отсутствие сына, Настя попала в больницу.
Как и раньше, жаловаться на мужа категорически отказывалась, советами докторов пренебрегала. «Наше семейное дело, говорила она, сами разберемся». За две недели синяки зажили, сердце подлечила, засобиралась домой, тем более дочка второго ребенка родила, пока она в больнице прохлаждалась, помогать надо! Матвей ждал ее в вестибюле районной больницы с теплыми вещами, весна только начиналась.
Жена показалась в проеме двери, они встретились глазами, но не успели и поздороваться, Настя схватилась одной рукой за косяк, другой за сердце, осела. Не стало Насти, не успела внучку на руках подержать.
Набежали люди, засуетились. Пакет с вещами выпал из рук встречавшего, в ушах загудело, кто-то дал Матвею воды, кто-то поднес ватку с нашатырем. После смерти Настасьи он прожил долгих и мучительных тринадцать лет.
Глаша тяжело перенесла смерть мамы, грудного молока вмиг не стало, малышку перевели на искусственное вскармливание. Мама Она и с небес помогала. Глаша переняла от мамы сильный характер, терпение, умелые руки. Взяла себя за шиворот, завязалась узлом, она уже сама мать и жена, и надо продолжать жить.
Младший брат учился в институте, женился. Жену выбрал чем-то похожую на маму, спокойную, доброжелательную, обходительную. Матвей тепло относился к невестке Любе, как будто в ней молоденькую Настю видел. По-стариковски кряхтя, возился с внуками.
Потеряв жену, через полтора года вдовец женился. Он и при жизни Насти захаживал к одинокой немолодой Зинаиде, живущей неподалеку. Но и той спокойной жизни не дал, и сам счастья не приобрел, остался бирюком. Часто ходил на могилу жены, плакал, просил прощения.
Как занемог, вернулся в свой дом к сыну и снохе. Глаша навещала отца по обязанности. Почему-то отец категорически запрещал снохе стирать его вещи, эту повинность выполняла навещавшая дочь. Боженька пожалел грешника, и долго мучиться болеющему Матвею не пришлось.
Дочь Глаша не простила отца и после его смерти. За могилой красноармейца и рядового Матвея Белова до самой кончины ухаживала сноха Люба.
Первая любовь
Дарьяночка отдыхала в приморском городке Анапе на каникулах у дедушки, отставного морского волка. Лето выдалось, как обычно, жарким и липким, а какого еще лета ожидать от субтропического климата? День проходил за чтением книг под живым виноградным навесом, а вечерами Дарьяна отправлялась с соседками-подружками на танцы.