Теперь, когда определения даны, я думаю, что готов рассуждать о предмете эссе, о том, что юноша делает, чтобы обрести отца и стать мужчиной.
Один из процессов мной уже частично описан выше в примере с супергероями это подмена реальной фигуры отца идеализированной. Он видится мне самым коротким и, естественно, тупиковым, поскольку юноша никогда не сможет достичь состояния способности воспроизводить идеал. Он может этого не понимать, но точно будет чувствовать, и очевидная разница в желаемом и действительном будет непреодолимой. Можно провести параллель со случаем из традиционного общества, когда у самого меткого лучника родился бы слепой сын без руки, естественно, не способный к воспроизводству метких лучников (если, конечно, за воспитание его ребёнка не возьмётся дед, но в таком случае это также будет замена отца).
Иной путь юноши в отсутствие отца низвержение самой фигуры отца, как утратившей доверие в целом, и отказа от возможности замены на другую в принципе. Это уже протест не против конкретного образа, а против самой методологии. Такой способ более глубокий и мощный, поэтому он был характерен для целых поколений, столкнувшихся с крахом эпохальных устоев. Как, например, битники в середине XX века в США или «перестроечное» поколение в СССР. Герой Джека Керуака в романе «В дороге» ищет что угодно, но только не отца, он готов заменить место наставника романтизированным мачо с беспросветной судьбой, у которого совершенно нет никакого «учения». Аналогичный пример для «перестроечного» поколения фильм «Бакенбарды». Тупиковость этого пути для юноши очевидна, но для общества в целом такой массовый отказ детей от родителей всегда даёт качественное изменение культура 60-х в США, 90-х в России. Можно сказать, что всё это создали невыросшие дети, отказавшееся от отцов. Ради этого они принесли себя в жертву, и уже через десять лет их смели новые поколения, которые быстрее смогли приспособиться в новом времени и научились воспроизводить себе подобных.
В общем, как я постарался показать выше, пытаться взрослеть без отца можно, либо стараясь подменить реального папу иной фигурой, либо отказавшись от самой методологии отцовства.
Безусловно, это не весь спектр возможных путей юноши. Он может в принципе отказаться от потенции производства семени для создания себе подобных и испытывать себя в других ролях, но такие случаи я не рассматриваю в этом эссе. Я говорю только о ситуациях, когда юноша имеет потребность стать мужчиной, но не имеет отца.
Третий вариант развития этой ситуации видится мне, когда юноша пытается достроить из самого себя фигуру отца. Это может быть характерно для тех случаев, когда отец погиб при несчастном случае или на войне, то есть когда его не за что винить и ненавидеть, когда нет основания отказываться от него, чтобы низвергать его фигуру и отправляться на поиски новой. Можно постараться стать им и делать то, что он уже не может, то есть что, по мнению сына, в той или иной ситуации делал бы отец. Тогда юноша принимает на себя эту роль, у него появляется потребность отвечать за свою мать, контролировать её, оберегать. Он пытается встать на место отца, минуя ступеньку мужчины. Такое предприятие также обречено на провал, поскольку мать никогда не сможет стать почвой для семени мужчины, так как материнская фигура всегда сильнее фигуры супруги.
В целом расклад получается грустный: юноша не сможет стать мужчиной без отца, а заменить эту фигуру, отказаться от неё или встать на место отца всё это обречено на незаконченность, юноша может идти к этому сколь угодно долго и никогда не прийти к успеху и не достичь удовлетворения.
Но в этом и нет ничего безысходного. С другой стороны, даже если бы у юноши был сильный любимый отец, который бы его полностью устраивал как наставник, он всё равно был бы терзаем тревогами, поскольку оказался бы поглощён конкуренцией с собственным отцом, а после смерти отца со своим сыном. Чтобы стать лучше, чтобы сделать лучше. Об этом уже точно много написано до меня.
Да, путь мужчины трагичен, и в основном тем, что не способен завершиться. Мальчик соревнуется со старшим братом, тот с отцом, отец с дедом, дед со старейшиной племени, а старейшина с духами и героями древности, таков естественный ход вещей. Вырви хоть одно звено юноша начинает испытывать острый дисбаланс, мечется, чувствует ярость из-за несправедливости к себе его обделили.
При этом юноша, конечно, ничуть не более несчастен, чем девушка. Её история всегда не менее трагична, возможно, только более устойчива. Может быть, когда-нибудь я соберусь рассказать и об этом.
О важности зла
и пользе безумия
Никакой объективной необходимости писать об этом, конечно же, нет. Зло, в отличие от добра, в популяризации не нуждается, будет происходить всегда и везде в том или ином соотношении с добром, в некотором балансе. Я только хочу обратить внимание на важность принятия этого факта как части неотъемлемого естественного процесса и, главное, необходимого, несмотря ни на что.
Кстати, несмотря на что именно? Какие вообще могут быть аргументы в пользу того, что зло не менее необходимо, чем добро?
Такой уж я человек: всегда мне хочется быть против. Говорят мне: «Надо делать добро и быть хорошим, ты должен именно это». А я, значит, ещё в детстве отвечал: «Подождите-ка минутку, надо бы здесь разобраться. Не пытаетесь ли вы привить мне только вам выгодные положения и выводы под видом неоспоримых догм, не соблюдать которые мне якобы должно быть стыдно?»
Да, именно таким я и остался. И в фильме Михалкова «12» мне больше всех нравится персонаж Маковецкого, присяжный, который говорит: «Если все за, то я против».
Так, о чём я, собственно? Что есть зло? Пока что без безумия до него ещё дойдём кто-то раньше, кто-то позже.
Зло как этическая категория близко плохому, то есть тому, чего не должно быть. Конечно, туда же можно отнести ещё многое, например, несправедливость. С другой стороны, слову «зло» близки слова «злой», «злоба», в явном виде эмоционально-чувственно окрашенные. Я бы определил «зло» как наиболее очеловеченную форму недолжного, опять же, плохого. Наиболее людскую, одушевлённую, живую, понятную даже маленьким детям.
Да, существует злой оскал хищника, но самим злом именно хищник в реальном лесу, а не персонаж детских мультиков, являться не может, в природе он выполняет свою функцию, он звено. Его поведение должно быть таким, чтобы зверь выжил.
Мы же, люди, говорим «грех не есть необходимость», и у нас уже не получится оправдать наше зло потребностью выживания. Но зло-то мы творим, и в процессе авторефлексии приходится проявлять ловкость, например, переносить ситуацию во внешний локус контроля, мол, не мы такие, жизнь такая. Другими словами, зло это такое лишнее, за которое человек не может оправдаться перед самим собой только удовлетворением своих потребностей цивилизованного существа. Лишнее, то есть нечто внутри, выход которого сулит восстановление баланса.
Например, опаздывал я на работу, бежал, вспотел выделение пота в этом случае естественно и объяснимо моей вполне уместной потребностью не опоздать. В другом случае, если я, будучи начальником, на работе выразил свой негатив на подчинённых: сорвался, орал на них как неуравновешенный, то явно так поступать постоянно не следует и ходу таким эмоциональным отпущениям давать всё время нельзя. Начальник на такой упрёк обычно отвечает: «Довели меня, твари» (внешний локус контроля).
И то, и другое выход лишнего, но разница есть. При этом я не хочу здесь рассуждать о том, что злобу в себе копить нельзя, а то будет хуже, а нужно её осознанно обрабатывать и отпускать понемногу это слишком неоригинальное утверждение. Даже в «Симпсонах» была серия, где Неда Фландерса учили выражать агрессию.
Хотелось бы в своих рассуждениях затронуть более глубокую тему. Важность зла. При этом я не хочу оправдывать его. А то я уже предвижу, как ко мне на улице подойдёт человек, ударит меня и скажет: «Ну что, зло это благо?» Нет, конечно, нет. Не надо так делать, пожалуйста. «Важность» я понимаю как необходимость проявления внимания, соблюдения паритета с добром. Нельзя пренебрегать злом вот что я хочу сказать. И не в том смысле, что существует некое зло, которое мы должны держать под замком, следить за тем, чтобы оно не вырвалось, и относиться к этому самым серьёзным образом нет. Я имею в виду, что опасно не отсутствие контроля над злом, а попытки переместить локус контроля над ним вовне, полностью оторвав его от персонального влияния и участия.
Я говорю, например, о метанарративах вроде: «Красота спасёт мир» из XVIII века, «Производство и капитал спасут мир» из XIX века, «Наука спасёт мир» из XX века. Образно говоря: «Вот сейчас все будем в космос летать, и все будут счастливы!», или «Изобретём лекарство от всех болезней», или «Победим голод, нищету, и все страны будут жить дружно». Всё это о том, что может быть достигнут такой уровень культуры, что она каким-то образом взойдёт над своим творцом, человеком, и чудесным образом победит всё. Эти предположения, конечно, оказались несостоятельными. Красота опошлилась, превратившись в дизайн, производство в подчинении массового потребления, наука стала наукой о получении грантов.