Хозяйка этого живописного великолепия любила запоминать истории при помощи ярких следов, которые те были способны оставить на том или ином предмете. Самый яркий пример тому это текст в книге, тоже своего рода кляксы, которые оставляет печатная машинка на белоснежном листе бумаги. Разница между напечатанным текстом и бесформенными кляксами заключается только в языке формы, которую эти кляксы принимают: если форму букв, то этот язык понятен жителям как минимум одной страны, а если форму брызг, то этот язык представляет собой уникальную структуру, носителем которой в лучшем случае будет всего несколько человек, а чаще только один.
В доме девушки многие поверхности были исписаны знаками, понятными только ей. Паркет в гостевой гордо носил царапины от битых об него тарелок, когда они с подругой, весело хохоча, спускали пар. А стена, в которую этот паркет упирался, была украшена рисунками и надписями друзей хозяйки (и их понимало куда большее количество людей, чем царапины). Подушка топорщилась завитыми в историю о нервной подруге нитками, а кухонная столешница зияла пустотой одинокого скола, оставленного ударом кулака друга. На напольной плитке в ванной желтело пятно от несчастных соседей, затопивших натяжной потолок слезами утраты, которые капелью отмеряли отпуск девушки до ее возвращения. Одно перечисление всех клякс может превратиться в целую историю.
Больше всего хозяйке квартиры хотелось, чтобы появился в ее жизни человек, который будет искренне заинтересован в этих историях. Но пока рассказывать их было некому. Девушка, конечно, сама никого к себе не подпускала, но это уже совсем другая история, которую я расскажу в другой раз.
Вид на море с уровня воды
Переезды бывают разные.
Вот, например, железнодорожный переезд. Светофор и шлагбаум, обеспечивающие безопасность автомобилистов от поездов и поездов от автомобилистов.
Или переезд через оживленный перекресток. Где трехглазые трехцветные фасеточные глаза стрекоз-светофоров, лениво сидящих на спинах зебр-пешеходных переходов, перемигиваются с фарами машин световой морзянкой, расшифровывать и понимать которую учат в автошколах.
В случае что первого, что второго переезда немалую роль играет человеческий фактор: исправны ли те самые светофоры и шлагбаумы и, если нет, то достаточно ли трезв электрик, чтобы все быстро починить. Потому что когда анекдоты воплощаются в жизнь «шлагбаум-баум-баум-баум», почему-то никогда не бывает смешно. Видимо, все дело в том, что кровь, текущая изо рта, и сломанные ребра мешают смеяться.
А иногда полицейский на перекрестке отрывает у зебры хвост и машет им, в таких случаях корректность траффика частенько зависит от того, посмеялся ли шеф нашего полицейского над анекдотом про шлагбаум или довольна ли жена нашего смотрителя движения содержимым своих платяных шкафов. А она может быть им очень недовольна. Если, например, в его состав не входят две шубы лисья до середины бедра (бедра явно не лисьей стройности и точености), и норковой до щиколоток, длинным богатством которой так удобно скрыть факт несошедшейся молнии сапог на икре жены полицейского.
Но если эти две шубы вдруг находят свое место на вешалках в доме семейной четы блюстителей порядка, то есть немалая вероятность, что после полутысячи аргументов из осколков битых тарелок, плошек, чашек и стекол на семейных фотографиях будет принято решение обменять шубы на денежные знаки, а денежные знаки на новую квартиру. Пусть и съемную, но побольше, со шкафами пошире, куда шубы влезут в чехлах да на плечиках, а не просто на тонком проволочном вопросительном знаке вешалки. Раз однажды муж уже смог заработать на две шубы, то и второй раз сможет жена так верит в своего благоверного!
И это будет еще один вид переезда переезд в новую квартиру. Недоверие к новой планировке, пятачкам розеток в самых неудобных местах, отклеившемуся плинтусу или грязным занавескам могут поглотить настырным голодом вечной недостаточности имеющегося счастье обретения нового дома. Выкидывая ненужный старый хлам, можно выкинуть и злобу, накопленную в нем, а в дальних коробках найти вещи, которые своей теплотой заполнят дыры, оставшиеся от выкорчеванных гнилых обрубков чего-то, что давным-давно было прекрасным, но сейчас только мешает. Засадить огород своего дома, своей крепости тихими смешками по ночам, когда, еще не изучив планировку до уровня перемещения по новой жилой площади в темноте, без очков, полуслепой и на автопилоте, спотыкаешься о еще неразобранные мешки. Увить стены лозами винограда дружеских посиделок, чтобы пить самое теплое и нежное вино общения с дорогими сердцу людьми. Когда переезд в новую квартиру проходит через хорошо регулируемый железнодорожный переезд, когда глаза водителя что поезда, что автомобиля не закрываются от смертельной усталости или не утыкаются в экран телефона, а внимательно смотрят по сторонам, когда первыми порог нового жилья переступают восемь лап пушистых котов, то как бы трудно потом ни было привыкнуть и обжиться, то обязательно привыкнется и обживется. И место для шуб найдется тоже, и для мужа, и для его фуражки, и для зебриного хвоста. Если, конечно, останутся не расколотые на осколки аргументы в пользу счастья в виде целых тарелок, плошек, чашек. И стекол в рамках от фотографий.
Дискотека
Ладонь одной моей руки, наполненная ледяной водой, легла мне на шею сзади, в то время как вторая тяжело опиралась на край раковины. Тонкая струйка воды, текущая из смесителя в сливное отверстие, укоризненно журчала о том, что негоже ее сестричкам стекать по глубокому декольте с вершины моего хребта. А обрамленная в кружево выреза грудь часто и судорожно вздымалась вверх и почти со стоном опадала вниз подобно тяжелым морским волнам, укачивающих утлое суденышко всяческих приличий перед его неминуемой гибелью в шторме дискотеки, которую я покинула пять минут назад, чтобы отдышаться и покурить. Эти короткие и нехитрые действия были необходимы для того, чтобы восстановить силы после безудержных плясок на танцплощадке, куда я собиралась вернуться, как только одышка пройдет и на время запечатается внутри легких табачным дымом.
Дойдя до гардероба, я сняла куртку с крючка, плотно намотала на шею цветастый шарф в шрамах зацепок, влезла сломанными дрожью от перевозбуждения руками в рукава и плотно застегнулась. Я не собиралась давать морозу шанс вцепиться в мое разгоряченное тело и снова заключить меня в кандалы простуды, из которых я всего пару дней назад смогла вырваться. Зима особенно коварна, когда ей приходится сосуществовать на одной территории с весной, уступая ей свои права на власть только при свете дня. А сейчас солнце уже давно трудилось где-то далеко за чертой обозримого горизонта, и на меня с неба могли бы смотреть звезды, если бы им не мешала световое давление недалеко расположенного мегаполиса. И если бы им вообще были интересны дела маленьких бактерий-людей, живущих на крошечной пылинке-планете Земля, вращающейся вокруг одной из мириад звезд, слишком похожих друг на друга на просторах Вечности, чтобы в их индивидуальности пытался разобраться хоть кто-то, кроме вышеупомянутых маленьких бактерий.
Я тряхнула головой, прогоняя мысли о близком, но таком далеком Космосе, прочь из своей головы. Его предчувствие всегда настойчиво стучалось в стенки моей черепной коробки в такие темные ночи. Да и сигарета уже успела истлеть в пальцах, пока я стояла, запрокинув голову, на крыльце главного корпуса санатория. Пора было предать беспредельную тишину неба и вернуться в мирской шторм дискотеки.
Быстро раздевшись и вернув куртку на ее крючок, я зашагала по длинному коридору. Хотелось бы сказать об уверенной и быстрой походке человека, который знает, куда он идет и чего хочет, но я поминутно останавливалась поздороваться с вновь прибывшими на конвент друзьями или перекинуться порой-тройкой скабрезных шуток с теми, с кем уже здоровалась этим вечером. Но цели я своей в итоге достигла и переступила порог танцевального холла. Пришло время нырнуть в море разбросанных по темным стенам и полу пайеток бликов от дискотечного шара и начать их нанизывать на нитку танца. Вот я делаю простые узелки несложных комбинаций движений, постепенно добавляя к ним более сложные па, чтобы на ритмическом пике музыки скрепить их в сложную композицию, главной задачей которой является привлечь к этому макраме нитки других танцующих. Не успевает пройти и трети песни, как по сторонам от меня уже образовался отдельный круг ритмично пульсирующих в своей страсти и недосказанности людей, которые в спокойной обыденной обстановке ни единым движением лицевых мускулов не выдадут своего волнения (в том числе и тех, что обеспечивают им речь). Сейчас мы все говорим на языке тела, рассказывая танцевальными фразами о своих надеждах, жалуясь на свои неудачи и делясь переживаниями, о которых не принято говорить вслух. Вместе мы плетем удивительно красивую и манящую в своей бесстыдной искренности сеть для разума, чтобы не дать ни единой рыбке рациональной мысли проскользнуть на праздник наших сердец. Они быстро протухают на таких пиршествах импульсивности и честности, оставляя в душах только гнилостный запах вины и стыда.
А это совсем не то, чего хочется этим вечером. За невозможностью получить несбыточное внимание великого Космоса остается довольствоваться куда более прозаичным, пусть и более теплым, вниманием друг друга.