Когда начинала, то одна не ходила. Провожатые у меня были, целых четверо человек однокурсники с мединститута, которые поодаль в машине прятались. Мы вместе дипломную писали, а потом и кандидатские стали писать на взаимосвязанную тематику. Понадобилась практика, решили попробовать. Но, по счастью, результат с самого начала получился удачный. Вот и втянулась я. Друзья-то по заграницам разъехались, а я в Москве осталась. Одна теперь практикую.
По заграницам задумчиво произнес парень.
Ну да. Мы методику разработали комплексную. Лечим буквально под ключ, подводим пациента к созданию нормальной семьи и гармоничному существованию. Ребят моих в элитные швейцарские клиники с руками оторвали. Да и меня тоже звали.
Чего ж не поехали? недоверчиво спросил парень.
А у меня основная тема, можно сказать дело всей жизни, связана с очень уж тонкой медицинской проблемой, которая на западе почти под запретом. Только у нас можно спокойно ею заниматься, пояснила Маша.
Не верю я, вдруг оживившись, сказал недавний насильник, что есть такое, чего на западе делать запрещено, а у нас можно!
Есть кое-что, но долго объяснять. Да и неохота сейчас, немного замкнувшись, проговорила Маша.
А-а, понял, в чём ваш кайф. Понял, зачем вы занимаетесь этим! почти вскричал парень. Вы таким образом себя возвысить хотите над нами, мужиками! Вот, мол, какая я крутая, а они у меня все на ладошке! Захочу прихлопну силой авторитета и медицинских способностей! Это у вас самоутверждение такое. Раскусил я вас! Мужчин-то, небось, презираете в душе?
К мужчинам я очень трепетно отношусь, сказала Мария. да и в моей-то практике с вами, с мужиками, куда проще. А с девицами-девиантками мороки полон рот! Все эти истерички, несостоявшиеся самоубийцы, глотательницы таблеток, глотательницы шпаг, улыбнувшись, хмыкнула Маша, столько с ними лишней волокиты, так долго приходится их к необходимости лечения подводить, что с вами, с мужичьём, я буквально отдыхаю! Вот вас хотя бы взять, молодой человек. Мороки с вами было самый минимум. Вы почти трезвый были. Буквально через минуту профилактической беседы пошли на контакт, а через четверть часа осознали необходимость лечения. Нет, люблю я мужиков, почти с удовольствием проговорила Мария, у них деловой подход к жизни, захлопнув крышку ноута, сообщила она. Ладно, поздно уже. Хватит лишних разговоров. Назовите мне своё имя, ну, то есть придумайте какое-нибудь, чтоб я вас по нему знала, и хорош на сегодня, домой вас повезу.
Да чего уж темнить. Настоящее имя скажу. Вадик Морозов меня зовут.
Ну и отлично! Сразу и карту дополню, сказала Маша, вновь быстренько включая ноутбук. Вадим Морозов, значит. Возраст? Лет двадцать шесть, наверное?
Как вы точно определили! удивился Вадик. Хотя мне позавчера двадцать семь исполнилось, вдруг потухнув и втянув голову в плечи, проговорил Вадим.
Ничего-ничего, не тушуйтесь! Следующие именины будете встречать в кругу семьи, по крайней мере, в компании супруги, сказала Маша опять почти буднично. Работаю я с гарантией, как уже говорила, подход у меня комплексный, да и пациенток же нужно куда-то девать? Я подбираю пары, совместимые по психологическим признакам, девиации которых допустимы и не критичны. Заодно и отслеживать бывших пациентов мне проще.
Надо же, с возникшим вдруг раздражением проговорил Вадик и пожал плечами. Вы их чего же, насильно сватаете?
Этого не требуется. У меня свои методики разработаны, всё также буднично отвечала Мария. Работаете, учитесь? продолжала она щёлкать клавишами.
Работаю, грустно выдохнул Вадим. На заводе металлоконструкций.
А чего так кисло? Завод этих самых конструкций реальный сектор производства! Гордиться надо! На благо экономического роста России стараетесь!
Тоже верно, улыбнулся, наконец, пациент.
Ну всё, поехали. Куда везти-то? спросила Маша, выруливая.
Ташкентский переулок, дом девять, корпус два, ответил Вадик.
Эх, куда вас занесло-то этим вечером! До вашего дома через весь город тащиться!
Так ведь я нарочно подальше ехал, не в своём же районе насиловать буду! Чего бы соседи подумали? сказал Вадим.
Логично, согласилась Маша. Вот аптека, как раз, вроде круглосуточная. Давайте-ка сбегайте, купите лекарства по рецептику, который я выписала. А я подожду. Только побыстрее. Вам сегодня вечером их принять бы желательно вместе с расслабляющей ванной.
Ладно, я сейчас, буркнул Вадик.
Вернувшись, Вадим с полминутки помедлил, но потом решительно сел в машину. Мария Алексеевна выехала на оживлённый проспект, и разговор как-то пресёкся, не возобновлялся. Странные попутчики двигались по засыпающему городу. Автомобилей вокруг становилось всё меньше, и обоим нашим знакомцам тоже хотелось спать, несмотря на пережитое волнение.
Ну а всё-таки, вдруг заговорил Вадик, неужели вы всё это на чистом энтузиазме? Неужели, кроме губернаторского гранта, у вас нет денежного интереса в этом деле, и с пациентов вы ни копеечки не берёте?
Нет, ну почему же? Иногда, если пациенты богатенькие, то могу и взять, сухо отозвалась Мария Алексеевна, но только после успешного результата, и если уж очень настойчиво предлагают. Вот, например, эта машина подарок от отца одного пациентика правда, он не уличный маньяк был, проговорила Мария, не отрывая глаз от дороги.
А ваша обычная практика, она-то вам зачем? буквально всплеснул руками Вадик, сделав саркастическую ухмылку на слове «обычная». Зачем вам ходить по ночам, в этой яркой курточке, рисковать, столько нервов тратить?
Ну, понимаете, задумавшись, произнесла Маша, художник не может не писать, певец не может не петь, а я не могу не заниматься экспериментальной медициной. Призвание, наверное, немного насмешливо, немного горько ответила ночная искательница обычных приключений или не таких уж и обычных.
Вот мы почти и приехали, тихо сказал Вадик в повисшей вдруг тишине. Мой дом вон тот, за небольшим сквериком. В нём всего один подъезд.
Хорошо, до завтра, также тихо проговорила Маша, подъезжая к самому подъезду.
Ну, до завтра, так до завтра, будто бы и не желая прощаться, выдохнул бедняга-насильник. Непростая у вас работа, сказал он, медля и не выходя из машины, наверное, и личной жизнью пришлось пожертвовать из-за неё? Одной остаться пришлось?
Да нет, замужем я, ответила Маша. Ребёнку одиннадцать лет.
Надо же, вот дела! Я уж подумал, вы это вместо личной жизни
Работа есть работа, а с мужем я в шестнадцать лет познакомилась, когда стояла одна ночью на Краснолужском мосту.
На мосту ночью? А чего вы там делали? задавал свои дотошные вопросы Вадик.
А догадайтесь, ответила Мария, резко повернувшись к Вадиму.
Мне только одно приходит в голову. Ничего больше, горько выдохнул Вадик.
Да, я готова была совершить то, о чём вы подумали я была на грани, не хотела жить. Но, по счастью, той ночью на том мосту нашёлся человек, который отвёл меня от края и стал собирать меня по частям, чтобы отправить жить дальше. Потом прошло время, я взглянула на всё другими глазами и решила вылепить себя по его образу и подобию: поступила в медицинский, стала делать то, чего всегда делал он искать тех, кто стоит на краю обрыва, и помогать им. Мало-помалу стала заражать этим и других, команду сколотила. Ну, я об этом вам уже рассказывала.
А как же он сейчас-то вас отпускает одну в эти ваши рейды, на патрулирование ночных улиц? спросил Вадик с тихой затаённой грустью. Он жив? Он ещё с вами? вдруг как-то вскинувшись и повернувшись всем корпусом к Марии Алексеевне, выплеснул очередной вопрос Вадим.
Жив, слава богу! Ну что вы! произнесла Мария. Он давно бы уже запретил мне одной без него выходить на поиск пациентов в ночной город. Но дело в том, что когда он оперирует, когда у него сложная многочасовая операция, то я просто не могу сидеть спокойно: у меня возникает такая жажда действия, что либо опять на мост бежать и гасить себя самоё, либо делать что-то отчаянное, по-настоящему рискованное.
Он хирург?
Нейрохирург. Нейрохирургией увлёкся. Снова учиться пошёл после того, как понял, что ему тесно в прежней специальности. И вот девять лет уже оперирует. Берёт, как правило, самые сложные случаи, часто с риском для себя. А в этот раз и вовсе решился на отчаянный риск, где шансов на успех процентов двадцать от силы. И если операция закончится неудачно, а это пророчат все в один голос, то не исключено, что и под суд может теперь отправиться. Я отговаривала его, другие его отговаривали, но он всё равно решился, сказала Маша, и голос её чуть дрогнул. А знаете, что стало последней каплей, которая заставила его решиться? в абсолютной тишине, не нарушаемой, пожалуй, даже дыханием Вадима, проговорила Мария. В его кабинет ворвалась мать пациента, стала на колени и со слезами вымолила эту безнадёжную операцию. И это оказалось для него достаточным поводом, чтоб рисковать всем и даже своей свободой, сказала Мария, чуть приоткрыв окно, чтоб глотнуть свежего воздуха. И как, скажите, ну как я могла бы просто сидеть дома в это время и не делать ничего такого, что хоть в какой-то сотой степени способно быть похоже на тот риск, на который идёт он? Он там по лезвию бритвы ходит, с самим богом спорит или с самим дьяволом, а я? Что я? Что я такое есть? Чего я стою? У него жажда, понимаете, жажда протянуть руку помощи тому, кому никто другой не возьмётся помочь. И когда жизнь свела меня с ним, я всегда хотела так же. Но чего я могу? Что в моих силах? с какой-то странной насмешкой выдохнула Маша. Вот потому я снова и снова решаюсь на эти сомнительные эксперименты. Выхожу в ночной город, выставляю напоказ свои сомнительные прелести и беру на себя риск прикоснуться к самой тяжкой боли, чужой боли, которую мне так хотелось бы излечить, наплевав на условности.
Сомнительные прелести тихо проговорил Вадик. Вы очень красивая, Маша. Я не видал таких женщин, как вы. Если бы я знал вас раньше, то я бы никогда Вадик осёкся, вдруг резко замолчав, поскольку в этот момент из подъезда вышел какой-то человек, ведя на поводке потрёпанную собачонку. Вадим побоялся быть услышанным через приоткрытое окно. Когда же хозяин собаки удалился в близлежащий скверик вместе со своей лохматой спутницей, Вадик заговорил опять, стараясь сдерживать волнение. Но как же? Но как же так? говорил он, не умея-таки справляться с тем подступившим волнением. Вы открываете передо мной душу, вы общаетесь со мной как ни в чём не бывало, а ведь ещё час назад я готов был совершать против вас подлый, грязный поступок? договорил Вадим и погас, тяжко.
Я не судья никому, резко и грубо, будто с обидой на кого-то, кого не было здесь и сейчас, ответила Мария Алексеевна. Я не занимаюсь правосудием, я занимаюсь болью, говорила она с той же яростной и тоскливой категоричностью. И я ненавижу судей! выпалила она ещё более жёстко. Ненавижу, презираю всех, кто смеет судить: и добровольных судей по жизни, которые всегда мыслят категориями мести и всегда готовы осудить, но и тех, респектабельных, официальных, в мантиях. Между ними нет особой разницы, горько вздохнула Маша. Хотя респектабельные, успокоенные своим положением и уверенные в допустимости отнять у кого-то свободу, они, пожалуй, хуже и опаснее для настоящего согласия в обществе, проговорила странную и спорную вещь Мария Алексеевна. Я видела это вблизи. Это циничное желание карать, вершить власть, посадить человека в клетку. И меня тошнит от этого больше, чем от зрелища любых злодеяний, со всей желчью, которая есть у человека, говорила Маша, и голос её дрожал. Пусть будет проклят, жестоко проклят на всю жизнь и на всю вечность тот, кто допускает для себя возможность такой мести лишить другого свободы, посадить его в клетку, пусть даже в отместку за самые подлые деяния. Я категорический противник тюрем! также убеждённо, твёрдо и даже зачем-то именуя себя в мужском роде, заявила Мария. Тюрьмы это самое подлое и самое вредное изобретение человечества. Они призваны лишь поддерживать в кровоточащем состоянии те очаги боли, которые необходимо гасить. И если ты перенёс страдание, то должен был научиться чему-то. А месть это самая мелкая дешёвка, которую только можно изобрести. Месть это самая жалкая, самая ненужная вещь, даже если её пытаются оформить в виде справедливого отмщения. Если человек страдал, то он должен был чему-то научиться, чему-то важному. А страдание без сострадания это пустая игра. Она не интересна, она банальна и пресна.
Мария Алексеевна замолчала, вглядываясь в окна массивного бетонного дома, в каждом из которых тянулась линия какого-то сюжета: порой затейливого и странного, порой банального и будничного, а Вадим хотел сказать ей чего-то ещё, подыскивая внутри себя нужные слова, пытаясь слепить из них что-то, конструкции какие-то, но из этого не получалось ничего, ровным счётом ничего. В конце концов, он додумался лишь до того, чтоб начать извиняться и произносить какие-то совершенно ненужные вещи, слушать которые Маша смогла не больше минуты, после которой прервала его, но заговорила вдруг невпопад и очень странно.
Вот вы спрашивали: могу ли я поставить себя выше мужчины? произнесла она, скомкав пачку сигарет и запихивая её поглубже в сумочку, чтоб не закурить опять. Мужчина это такой удивительный зверь, говорила она, но опять обращалась, как видно, не к своему ночному пациенту, а к кому-то ещё, с кем однажды вела диалог, но, быть может, не довела его до конца, не высказала что-то главное. И он очень тонко устроен! совсем забывшись, продолжала Маша. Пока я не познакомилась с ним, я думала, что мужчина, по существу, ничем особым от женщины не отличается. Разве что он грубее, проще, живёт инстинктами, подчиняется простым рефлексам. И всё-то у него на поверхности, всё неглубоко, всё ясненько. А оказалось всё иначе. Он сложный, трудный, ёмкий. И главное, я не думала, что мужчина может быть так тонко устроен, настолько тонко! Он такой, что за ним всегда хочется всё повторить и следовать за ним, куда бы он не двинулся. Он открытый, добрый, не боится людей, всё более забываясь и с каким-то радостным подъёмом говорила Маша. Знаете, пока не встретила его, я очень боялась людей, особенно женщин: их глубокого внутреннего недоверия, их усмешек, их осуждения и сплетен, их бойкотов, их желания побольнее уязвить. А он научил меня выходить за флажки и отпускать ситуацию. Не заниматься пафосной наукой прощения, а просто отпускать и идти дальше. Причём не бросать общение, не отказываться от человека, а перешагивать через всё говно и идти дальше. Я долго училась этому, но всё-таки сумела научиться, глядя на него. У него есть редкое качество он не занимается накоплением обид. Этот накопительный счёт совершенно пуст в его банке. И когда я спросила себя однажды: «А хотела бы ты родиться мужчиной в следующий раз? то в конце концов ответила отрицательно. Ведь быть настоящим мужчиной я бы, пожалуй, не смогла. Это так трудно. А если жить не в полную силу, зачем тогда затеваться?».
Когда Маша выдала в темноту эти откровения и когда Вадик услыхал их, то у него проступили слёзы. Вадик почувствовал боль. Такую резкую, острую боль во всём своём существе. А ещё зависть, огромную, тяжкую, как камень на шее. Вадим резко открыл дверь и столь же резко бросился вон, к двери своего унылого дома.
Маша опомнилась вдруг и поняла, что совершила ошибку. Жестокую ошибку, чего раньше себе не позволяла. Маша поняла, что отвлеклась в какой-то момент и утратила нить этого вечера, будто вернувшись к двери операционной, где её любимый человек должен был провести полдня, весь вечер, захватив начало этой ночи, а может, и весь остаток этой странной, тяжёлой, тревожной ночи. Маша поняла, что не смогла справиться с волнением, которое так хотела заглушить. И Маше сделалось очень скверно.