Пошли обратно к бронепоезду. В серой дымке рассвета проявились очертания местности. В голове пронеслась тревожная мысль: вдруг мятежники уже связались с красными и ударят вместе!
Командир ждал в наблюдательной будке. Взглянул на часы:
Начинаем через десять минут! Готовьте пулемёты!
Дмитриев забрался на сцепление между вторым и третьим вагонами и, затаив дыхание, ждал сигнала. От напряжения и прохладного утреннего воздуха по спине побежали мурашки. Заметив движение в окопах, бросил взгляд в вагон. Пулемётчики на местах, ладони в рукоятках. На расстоянии броска гранаты появилась цепь солдат. Спрыгнули в окопы у железнодорожного полотна и, пригибаясь, двинулись в тыл.
Поняли, что заговор раскрыт, догадался Дмитриев и вытащил из-под ремня револьвер.
Бронепоезд полз за солдатами целую версту. Наконец, не выдержав, мятежники бросили винтовки и подняли руки. Окружила пехота. Четверых сержантов повели в рощу. Раздались выстрелы.
Мятеж на фронте карается смертью! прокричал командир полка. Но их смерть не смыла с вас позора! Каждый второй будет расстрелян!
Лица солдат в мгновение побледнели. Офицеры мятежных батальнов подошли к полковнику. Выслушал молча, высоко подняв голову.
Офицеры, которых вы собирались убить, просят вас на поруки. Но если будет хоть один дезертир, они ответят головой!
Мятежники оживились, а пулемётчики убрали пальцы с гашеток. Вместе молча завтракали
Село Леонтьевское находилось в медвежьем углу Гдовского уезда Псковской губернии. По соседству Завражье, Гверездны, Новоселье, построенное позже других, и поместье Орловых на пепелище старого морского офицера Снурчевского. Приобрёл имение прадед Беляева Леонтий Фёдорович Трефурт, внук переселившегося в Россию в 1726-м представителя старинного тюрингского рода. Поначалу поступил на дипломатическую службу, а затем перевёлся к Суворову секретарём по иностранной переписке. Вернувшись из очередного похода, женился на Елизавете Степановне Лавинской, сестре виленского губернатора. Выйдя на пенсию, приобрел 4000 десятин земли у Снурчевского и с женой, тремя сыновьями и дочкой поселился в крошечном Новеньком домике. Построил барские хоромы с хозяйственными постройками, разбил парк с прудом, сад и обнёс высоким валом с жёлтой акацией.
Однажды у Малыгинской рощи по дороге на Слутку гулял с дочерью, только что окончившей Смольный институт. На военные поселения в Выскотку шла рота Прусского полка. Впереди три офицера сыновья переселившихся в Россию морских офицеров-шотландцев братья Эллиоты и граф Глас. В Выскотке их ожидала наискучнейшая служба: учебная стрельба глиняными пулями с тридцати шагов, сон в мокрых парадных лосинах, чтоб крепче обтягивали утром, выход в сапогах только по приезду начальства, ибо следующую пару выдавали неизвестно когда, и жалование частями с полугодовой задержкой. С радостью приняли приглашение отужинать и переночевать в Новеньком домике.
Месяц спустя в гарнизон приехала помещица Дарья Фёдоровна Шишкова из деревни Сижна в трёх верстах от Выскотки.
Иван Андреевич, Вами живо интересуется дочь Трефурта, жеманно посмотрела на старшего Эллиота.
Куда мне свататься, матушка?! Простой пехотный офицер о тридцати двух лет. Не сегодня-завтра на штурм османских крепостей.
Друг мой, у Вас прекрасная наружность, воспитание и происхождение, а также симпатии местных помещиков. Папенька невесты тайный советник в отставке, со связями, позаботится о Вашем будущем.
Леонтий Фёдорович, позвольте поговорить наедине, решился Эллиот после кофепития на террассе у Трефуртов.
О чувствах Лизаньки? С радостью! Но на большое приданое не рассчитывайте. Снарядил трёх сыновей в гвардию. Но карьеру Вам обеспечу. В кадетском корпусе, чтоб не на войну.
А на свадьбе мёд-вино текло рекой, будто сказку рассказывала старая няня Марья Калинишна, купая Ваню в горячей ванне. Сухой, жилистой рукой растирала грудь и спину, чтоб хворота отошла. Я тоже была приданым Лизаветы Леонтьевны. Ей девятнадцать, а мне тринадцать. Солдатиков позвали на свадьбу, уланов да пруссаков. Вечером музыка из труб медных. А ужин-то! С ног сбились, с кухни да на столы! Гвереженских, завражских да новосельских помещиков угощали в саду под листиками зелёными, а ночью фейерверк выше дубов. Ардальон Дмитрич Шишков привёз пушечку турецкую из-под Измаила и давай палить! Молодые-то поселились в Выскотке, в избе просторненькой. А как Лизавета Леонтьевна пирог с капустой готовили, тут их и схватило, доченька родилась. А в Петербурхе жизнь другая началась, в Дворянском полку да с кадетами. Вот как было. Вылазь в сухие простыни!..
Дверь открыла Мария Давыдовна, супруга генерала Эрна.
Очередная экспедиция? Я был прав?
Да, Николай Францевич, слегка кивнул Дмитриев.
Предсказуемо. Что на сей раз ищет наш романтичный этнограф?
Питиантуту.
Такой глупости не ожидал даже от него! Эрн громко захохотал.
Серебряков тоже не верит в существование озера, но индейцы докладывают, что боливийцы уже почти там.
Снова найдёт лужу в сельве, вот и озеро, а в оправдание потраченных средств опять напишет статейку о новом аборигенском мифе вроде Амормелаты.
Серебряков спрашивал об Игоре Оранжерееве, но генерал решил не брать в экспедицию.
Оранжереев и сам более не пойдёт. В прошлый раз Беляев вернулся без него. Заявил, что погиб, обстоятельства описал туманно. Штаб решил отправить поисковый отряд, но задержались из-за бюрократии и лени, а Оранжереев тем временем воскрес, причём в аборигенском одеянии. Искал Беляева по всему Асунсьону, хотел застрелить. Бросил в джунглях умирать от тифа. Но нашли чимакоки, вылечили плясками. Штаб решил замять скандал. Оранжереева произвели в капитаны, а Беляева отправили в командировку в станицу под Энкарнасьоном к нашим несчастным иммигрантам. Слышали?
Иван Тимофеевич предлагал там поселиться.
Отказывайтесь категорически!
Выяснили, почему так получилось с Оранжереевым?
Увы, штаб до сих пор молчит. Прибавим к Вашему заданию. Я подписал приказ о принятии на службу стажёром.
Благодарю. Никогда не думал, что попаду в разведку, но стать офицером мечтал всю жизнь.
Всё зависит от Вас, мой дорогой.
Иван Тимофеевич упомянул французскую военную миссию
Конечно! До сих пор дуется, ведь теперь не с кем вести светские беседы! От французов никакого толку. За океаном, мы не в приоритете, пьянствовали тут. Аргентина вот наш союзник.
Швайцер к Вам приезжал?
Откуда Вам известно?
Иван Тимофеевич видел в городе.
Эрн недовольно поморщился
Сверьте инвентарь по списку!
Слушаюсь, Иван Тимофеевич! Дмитриев взял блокнот. Топографическое оборудование четыре чемодана, бурдюки с водой четыре, мешки с печеньем четыре, кастрюли две, ящики с провизией четыре, походная аптечка одна. Одна? Мало! Проверим. Тут нет и половины лекарств!
Парагвай! Тут всё наполовину. Вот, положите, Серебряков протянул свёрток. Нафталин.
Зачем?
От пик.
Каких ещё пик?
Паразиты, меньше земляных блох. Откладывают яйца под пальцами ног.
Но тут каждый второй ходит босиком.
Предпочитают наши, европейские.
Ладно Охотничьи ножи пять, патроны ящик, карабины Маузер два, карабины Винчестер два, пистолеты Браунинг два, однозарядные Ремингтоны четыре, мачете два. Принял по списку, грузим. А это кто? Дмитриев заметил сидевших на земле индейцев в набедренных повязках с четырьмя перьями на голове.
Чимакоки. Идут с нами. Вождь Чичероне, Гарига и Карлитос Богора.
Колоритные, будто памятники из бронзы.
Ичико! Громко произнёс Чичероне, показывая рукой на Дмитриева.
Молодой воин, перевёл Беляев. Дал Вам имя. В порт! Командуйте волами!
Дмитриев скептически посмотрел на двух тощих животных с привязанным к толстым рогам деревянным брусом и дышлом.
Вперёд! ударил левого палкой и повозка двинулась влево. Куда! Прямо! Ударил правого и повозка двинулась вправо. Давай прямо!
Чичероне покачал головой, щёлкнул языком и, заглянув животным в глаза, зашептал в ухо. Волы послушно поплелись вперёд. Дмитриев удивлённо посмотрел на Беляева.
Знает язык животных, пояснил генерал.
Не может быть! Дмитриев нажал пальцами на виски.
В столичном порту Пуэрто Ботанико пришвартовался военный корабль Капитан Кабрал, буксировавший в Байя Негра две парусные лодки-плоскодонки с солдатами пехотного полка. Познакомились с майором Хосе Мельгарехо, капитаном Альбоном Паласиосом и лейтенантом Эрнесто Скароне. Ровно в четыре пополудни раздался протяжный гудок, взяли курс на север. Дмитриев у борта наблюдал как у берега закачались баржи с дровами, углём и апельсинами, иногда попадая в такт с развешанным на бечёвках бельём. Русло петляло, образуя отмели и островки, а низкие берега, покрытые густыми лесами, изредка освежались пологими холмами. Полунагие рыбаки приветственно махали из разноцветных лодок, в полях работали крестьяне, недавно вернувшиеся в деревни после весеннего наводнения, а в зарослях мандаринов, апельсинов и мамона паслись свиньи.
Гражданские заставили палубу клетками с домашней птицей и корзинами с фруктами. Офицеры сидели на корме, смотрели на привязанные лодки с пехотой и бурлящий след от винта. Оживлённо беседовали. Дмитриев направился к ним.
Наступила ночь, ослепив чернильной темнотой. Из каюты послышалось заунывное пение под ленивое бренчание плохо настроенной гитары. Дмитриев поморщился и пошёл на нос. Вошли в узкую протоку, бесшумно рассекая чёрную воду. Неожиданно закричали ночные птицы и появилась Луна, посеребрив воду. По бортам заскользили тени высоких деревьев.
Не река, а поток ртути! запаниковал Дмитриев. Как выбраться?! Ухватиться за тень! Прогнётся и выбросит на спасительный берег. Но там ягуар! В глазах лунный свет, в пасти белые зубы, на лапах серые когти. Бьёт хвостом по кустам, готовится к прыжку.
Бросило в дрожь. Судорожно сжал виски.
На рассвете проснулся укусанный комарами. Чесались руки и лицо. Матросы стояли вдоль бортов, забросив удочки. Уху готовили на палубе. Дмитриев встал рядом, рассматривая чёрных крокодилов на отмелях и обезьянок на ветках с длиннохвостыми красно-синими попугаями. Навстречу плыл буксир с баржей, нагруженной брёвнами. Поприветствовал протяжным гудком.
Черепашонок с дымящей трубой в панцире, а за ним огромная мать-черепаха, зубами держит за хвостик, невольно пронеслось в голове и вдруг охватил страх. Нельзя приближаться! Нападёт! Медленная только на вид. Вспенит воду и раздавит беззащитного Кабрала. Нет, корабль военный, на носу орудие, на корме тоже, отобьёмся. Не успеем зарядить! Предупредить капитана! Всё, разошлись.
Буксир издал прощальный гудок, прервав галлюцинацию, и Дмитриев облегчённо выдохнул, оперевшись о борт.
Через четверть часа на правом берегу в зарослях высокой травы показалась деревушка из десятка хибарок с соломенными крышами и навесами. В окружении цикад паслись пятнистые коровы и степенно шагали страусы нанду. Помахав детям на пляже, Дмитриев пошёл за порцией ухи.
Причалили носом у деревни в сотню дворов. Высадив гражданских, капитан понёс письма на почту, матросы с корзинами отправились на базар, а чимакоки забросили удочки. К отплытию успели наловить два ведра крупной серебристой рыбы.
Причаливали в Антекере, Росарио и Ибалобо. Высаживали гражданских.
Консепсьон на горизонте! 450 вёрст за кормой! торжественно объявил Беляев. За ним Чако!
Кончился человеческий мир, недовольно произнёс Серебряков.
Большой город? поинтересовался Дмитриев.
Тысяч пятнадцать. Повезёт, если не будет дождей, а то на корабль не вернёмся.
Почему?
Ни одной мощёной улицы, глина. Люди тонут, грузовики стоят пока не просохнет.
На песке сушились лодки, раскрашенные в цвета парагвайского флага. По крутой деревянной лестнице поднялись на пыльную площадь с таможней в окружении домов и общественных зданий европейского вида, перед которыми латочники продавали ремни, бумажники и туфли из кожи игуан и тапиров, коробки, корзинки и настольные лампы из панцирей броненосцев. Встречал губернатор с офицерами и празднично одетыми дамами, произнёс приветственную речь, пригласив на торжественный обед. Беляев поблагодарил за радушный приём, но от обеда отказался. Серебряков возмутился, но генерал хитро улыбнулся:
Нас ждут другие обеды. Следуйте за мной.
Опять к Шевалье? Я лучше с индейцами на рыбалку.
А я с Вами, согласился Дмитриев.
По пути присматривался к горожанам. Состоятельные по местным меркам мужчины носили рубахи навыпуск, широкие штаны бамбачо и высокие сапоги со шпорами. Бедные босиком, в пижамах или голубовато-серой солдатской форме. У всадников на ремне нож и револьвер, а на голых ступнях шпоры, похожие на огромные репейники. С базара спешили женщины с круглыми корзинами на голове и детьми, привязанными тряпками на боку. С грохотом пронеслись два старых грузовика, подняв облако пыли.
Француз Моррис Шевалье угощал горьким кофе с круассанами, Беляев рассказывал столичные новости, а Дмитриев о своей жизни в Париже. Вспоминали Гранд Опера, Театр Сары Бернар, Казино де Пари, Мулен Руж, Фоли Бержер и Лидо.
Перебирайтесь в Консепсьон, предложил Шевалье Дмитриеву. Не Париж, конечно, но на первое время можете по-европейски устроиться в ресторан-отеле у моей соотечественницы. Чистые номера, прохладный душ, накрахмаленная постель с кисейным пологом и превосходная кухня с холодными напитками. Есть ещё два заведения, но у неё лучшее.
Непременно подумаю.
О чём тут думать?! В Консепсьоне есть всё для неприхотливой жизни без столичной суеты: фабрика, вальцовая мельница, почта, агрономический банк, прогимназия, аптека и полтора десятка лавок с нижайшими ценами. Устроитесь на работу и французский со мной не забудете. Познакомлю с почтенными семьями Иснарди и Ибаньес Рохас. Женитесь.
Неплохой вариант, саркастически улыбнулся Беляев. Соглашайтесь, но помните -через пару месяцев сбежите от скуки.
Я слышал, в Вашей станице тоже долго не задерживаются, усмехнулся Шевалье.
Увы, тоже не столица
Отец получил назначение в Главное артиллерийское управление и в январе переехали в Петербург на Литейный. Дядя Алексей Михайлович, генерал-лейтенант с поседевшими баками, подготовил квартиру, сделав основательный ремонт. Блестел новый паркет, а просторные комнаты пахли свежей краской и обоями. Тётя Туня повесила плотные шторы, расставила ночники, купила коричневые портьеры на двери, белоснежное постельное бельё и светло-серые накидки на диваны и кресла. Но после посещения казарм Финляндского полка Ваня заболел воспалением лёгких. Дядя приносил микстуру и Артиллерийский журнал, где работал главным редактором, а тётя Туня кормила домашним котлетами. По ночам Ваня рассматривал причудливые узоры обоев в свете ночника и тёмные шторы, между которыми проникал свет уличного фонаря. Вставал с постели и смотрел на заснеженный тротуар, а утром просыпался от шума ломовиков.
Тебе сюрприз! весело сказала тётя.
Фарфоровые зверьки?
А вот и нет! отодвинула штору.
Золотые рыбки!
А ещё картон для солдатиков, песок для окопов и спички для блиндажей.