Ее Величество рожала в тайне. Ребеночек должен был появится от прелюбодейной связи ее с офицером гвардии от артиллерии, пьяницей и дебоширом, который шутя мог подковы ломать Гришкой Орловым. Роды принимала верная повитуха. За дверью комнаты ожидал результатов только ее камердинер преданный Васька Шкурин (его дом и пылал вблизи Зимнего дворца). Роды прошли благополучно, мальчик родился здоровым. Шкурин замотал младенца в тряпицы и тихо вынес из дворца в неизвестном направлении. Мальчика нарекли Алексеем.
Алексей Григорьевич рос в дали от отца с матерью, в приемной семье того самого Васьилия Шкурина, впрочем нужды ни когда, ни в чем не испытывал. Алеша получил хорошее образование, в том числе и за границей. Будучи уже императрицей всероссийской, Екатерина прикупила для его нужд в Тульской губернии у дворянина старинного рода Ладыженского несколько деревень с селом Бобрики. Вот по селу Бобрики матушка Екатерина Алексеевна и дала сыну фамилию Бобринский. Графом Алексей Григорьевич стал только после смерти маменьки в 1796 году. Титул графа присвоил ему сводный брат и Император Всероссийский Павел Петрович Первый.
Осталось добавить что род графов Бобринских благополучно процветал вплоть до революции 1917 года (а по правде был обыкновенный Государственный переворот, что уж тут таить). Среди Бобринских в разные времена были общественные деятели и ученые, блистательные представители офицерского корпуса и просто рачительные, благородные владетели своих имений.
Вот кратко пожалуй и все, что хотелось рассказать о Бобриках.
"Часть 2"
"Игра в разведчиков"
"1"
"Начало"
«Не, по осеннему, яркое октябрьское утро начинало новый день осени. Солнце, щедро отдавало свои теплые лучи, спешащим на работу прохожим». Именно так хотелось бы начать скромное повествование о моем появлении на свет. В действительности было совсем, по-другому и обманывать себя, а тем более Вас дорогой читатель, не хочется. Было все гораздо прозаичней.
Октябрь 1964 года запомнился разными событиями. В Японии прошли 18-тые Токийские Зимние Олимпийские игры и советские спортсмены завоевали на них 25 медалей, 11 из которых были золотыми. С такими результатами Страна Советов заняла первое место по количеству наград. Советский автопром представил новую модель легкового автомобиля «Москвич-408». Дизайн машины был на уровне лучших европейских образцов и пользовался огромной популярностью у нас в стране, а так же в странах «загнивающего» капитализма. А еще? А еще, как то уж очень неожиданно для населения страны, в Москве, на заседании Политбюро взяли да и отстранили 1-го секретаря Компартии СССР Хрущева Никиту Сергеевича от власти, лишив его всех постов и званий. В тот же день 14 октября первым Генеральным Секретарем ЦК КПСС стал «друг» и «соратник» Никиты Сергеевича Леонид Ильич Брежнев. Вот так раз и готово дело.
А что со мной? А со мной, как я уже говорил, было все гораздо прозаичней. В беспросветную октябрьскую ночь, на завершающих минутах, уходящих в небытие суток, когда за окнами родильного отделения, уже заклеенными на зиму резанными газетными полосками хлестал по голым тополиным ветвям юго-западный ветерок, с пронзающим уши медперсонала криком, появился я на свет. Дородная медсестра в накрахмаленном халате взяла меня на руки. «Ну и крикун!» выразила она общее впечатление, затем подумала, что-то про себя и больше ни чего не сказала. Запеленав с ног до головы, она отнесла меня в бокс для новорожденных, привязав на запястье ручки клеенчатую опознавательную бирку с моими данными дня и часа рождения, и с этой биркой уложила на кроватку. Так начался мой жизненный путь на этом белом свете.
Мой день рожденья совпал с днем рождения Ленинского комсомола. Еще хочется добавить, что я родился в год Дракона, под созвездием Скорпиона. В общем, смесь из дат и символов получилась гремучая. Тем не менее, я рос спокойным розовощеким мальчиком.
Рос я не один, а с сестричкой, которая была старше меня на пять лет. Она была девочка деятельная, и самое противное, считающая, своим призванием воспитывать детей. Вот глупость-то. На этих основаниях сестра командовала мной, как ей этого хотелось. В пылу вседозволенности она со своими подружками, так для прикола, любила одевать меня в девичье платьице и, поставив четырехлетнего несмышленыша на табуретку, заставляла читать стишок. Очень ей это нравилось. В прочтении стихотворении, обязательно почему-то на табуретке, моя доморощенная воспитательница видела глубокий смысл. Подружки думали так же и были на ее стороне. В общем, одна шайка-лейка. И я в девчачьем одеянии, да еще с бантом кое, как державшемся на макушке, читал им стихотворение:
Белый белый, как из меди
Месяц плавает в воде
Подошли к нему медведи
Вот он месяц, вот он где
Мы сейчас его поймаем ,
Что за месяц поглядим
С ним немножко поиграем
А потом его съедим
И не могут два медведя
Взять в соображение,
Что ведь это же не месяц,
Это отражение.
Я до сих пор не могу понять, почему « белый, белый, как из меди ». Медь то, вроде, ни белая вовсе. Но тогда это было не важно. Главное аудитории, будь она не ладная, нравилось.
Но радость «воспитательниц» была не долгой. Быстро пролетел четвертый год моей, мало запомнившейся жизни. Я вступил в возраст, когда уже трудновато было ставить меня на табуретку и напяливать, какие-то там девичьи штучки. Пятилетний мальчик уже мог постоять за свои честь и достоинства, и у сестры с ее подружками, как-то само собой начал пропадать интерес к воспитательной деятельности. Наступал возраст, когда душа рвалась на волю, где были такие же, как и я, сорванцы-товарищи, игры в войну и индейцев.
А проживал я в поселке шахты 27, в городе первых пятилеток, городе горняков, химиков, строителей (город строился), в городе по имени « Новомосковск». Город в основном был пятиэтажным. За редким исключением, в некоторых местах возвышались семи и девятиэтажные дома. Но город строился. Так вот на его окраинах, вырастали этажи девятиэтажных микрорайонов, которые назывались: «Залесный», «Урвановский», и «Северный».
В городе было три кинотеатра, три дома культуры и один драматический театр. Население города составляло порядка ста сорока тысяч человек, и город считался вторым по величине в Тульской области. На территории Новомосковска было разбито два парка культуры и отдыха. Негласно они назывались: «Взрослый парк» и «Детский парк».
В «Детском парке» имелась настоящая Детская железная дорога. Со своими вагончиками, двумя узкоколейными тепловозами, с настоящим вокзалом и локомотивным депо. С мая по сентябрь Детская железная дорога открывала двери своих вагончиков для ликующих детишек, которые в сопровождении взрослых, а кто по старше, без сопровождения занимали места в вагонах и становились пассажирами настоящего поезда, пусть даже детского. Детишки радостно шумели, а взрослые, придерживая своих чад, наслаждались медленным покачиванием вагончиков и прекрасными видами сосновой рощи.
В парке, в плотных зарослях осоки пробивался, еле заметный родничок, который затем превращался на широких раздольях центральной России в великую Русскую реку Дон. Сразу после истока, на его пути в парке было сооружено три открытых бассейна, где в летнюю жару проводили время тысячи взрослых и детей. После бассейнов ручеек нес свои скудные воды дальше, мимо деревни Урванка, именем которой был назван один из микрорайонов, огибал лес и медленным течением, уходил в сторону Куликова поля, туда, где Московский князь Дмитрий одержал победу над монголо-татарскими супостатами в 1380 году от рождества Христова.
Во «Взрослом парке» располагались развлекательные аттракционы, стадион и открытая танцевальная площадка. Ближе к вечеру, взрослая и не совсем взрослая молодежь собиралась на площадке перед сценой, где выступал местный вокально-инструментальный ансамбль «Ассоль». Выступал с хорошим репертуаром и качественным исполнением.
С южной стороны поселок шахты 27 от города отделяла улица Куйбышева, которая плавным поворотом, огибая гаражный кооператив и высыхающее болотце, проходила вдоль железнодорожных путей, мимо тупиковой станции Московская в западную часть города. Аккурат, в год моего рождения, в архитектурных умах Новомосковска был рожден план возведения на месте гаражей и болота Дворца культуры химиков. Но поскольку бюрократическая волокита бесчисленных согласований и утверждений шла у нас так, как и положено, то до начала строительства я, вместе с друзьями, успел полазить по опустевшим гаражам, собирая свинец из разбитых автомобильных аккумуляторов и различную железную мелочь. Свинец мы переплавляли в пистолетики, крестики и всякую другую всячину. Железки сдавали в металлолом, а на вырученные 10 или 15 копеек покупали сладости. Будущий Дворец культуры предназначался тому самому гиганту химической промышленности, гордости города и страны, тому самому, который периодически напоминал жителям, что химия вещь вредная, но необходимая.
Северная сторона поселка примыкала к колхозному полю. Между домами и полем расстилался, не очень широкий луг и улица вдоль домов называлась Луговая. Я жил на Горняцкой улице, которая пролегала параллельно Луговой ближе к городу. Горняцкая улица по краям пересекалась улицами Свердлова и Стахановской. Прибавьте улицы: Жуковская, Угловая, находящиеся в центре поселка и перед вами откроется ареал мест обитания ватаги сорванцов, истоптавших эти улицы вдоль и поперек с делом и без дела.
Не могу продолжить повествование, кратко не рассказав о моей семье. Мои родители типичные выходцы из рабоче-крестьянской среды. Мама, Валентина Николаевна родилась в семье крестьян, в Ряжском районе Рязанской области. Отец, Виктор Григорьевич родился там же под Ряжском в семье рабочих. Мама работала на том самом комбинате, про который вы уже знаете. Работала всю жизнь на вредном производстве и сильно уставала. Отец, окончив музыкальное училище, служил в духовом оркестре, при похоронном бюро и считал себя интеллигентом. В то время редкие похороны в городе обходились без музыкального шествия. В сопровождении родственников, друзей и знакомых, а так же любителей выпить на халяву усопшие отправлялись в мир иной, а духовой оркестр провожал их грустными мелодиями Баха и Шопена. Музыкантам выпивка полагалась бесплатно и по этому, мой папаша частенько приходил с работы навеселе. Это было не очень приятно и в такие вечера у меня, как и у всех домашних, настроение было не важное.
Как вы уже знаете, со мной жила старшая сестра, про которую после вышесказанного мне добавить нечего. В доме, вместе с нами жили дедушка с бабушкой по отцовской линии, сестра отца тетя Валя с дочерьми Нэлькой и Иринкой, и мужем дядей Витей. Дядя Витя был сварщиком от бога и мастером на все руки. Тетя Валя работала в Горводоканале и часто болела. Нэлька и Иринка были младше меня, и я их в ту пору, как участниц своих игр не рассматривал. Бабуля была женщина высокая, статная с остатками былой девичьей красоты, с громким голосом и тяжелой рукой. Все дети звали ее баба Стюра. Она находилась на пенсии и по совместительству исполняла роль воспитательницы нашего домашнего детского сада.
Дед Гриша работал шофером на хлебной машине и поэтому в доме всегда были свежие батончики и буханки черного хлеба. Еще дед был ветераном Великой Отечественной войны, имел боевые награды и дошел до Берлина. Всю войну он провоевал рядовым шофером и возил снаряды от «Катюш», а еще ни разу не был ранен. Про войну дед не любил рассказывать и на все вопросы отвечал: «ни чего там не было интересного, да и чего из окна кабины увидишь то ». Так он говорил почти всегда и хитро улыбался. Но все-таки, бывали моменты, когда дед Гриша раскрывал некоторые тайны своей военной службы. Эти времена наступали, когда семья собиралась за праздничным столом. Перед этим проходил целый ритуал приготовления самогона высшей пробы «первача».
Готовка на кухне прекращалась. Дед выставлял на газовую плиту бадью литров на 40, изготовленную из нержавейки, умелыми руками дяди Вити, примастыривал к бадье холодильник, того же изготовления и садился на стул рядом. Дед дожидался первой струйки, подставлял ложку и затем собранную жидкость поджигал. «Первачь» вспыхивал синим пламенем. Дед кряхтел от удовольствия и уходил, «чуток» полежать. Через определенное время он возвращался и проводил пробу повторно до тех пор, пока жидкость в ложке не переставала гореть. На этом процесс прекращался и оставшееся содержимое дед выливал на улицу. Таким образом, самогон выходил крепостью градусов под 50. Слабый продукт ветеран войны не приветствовал. Дед держал марку.
Сейчас, будучи взрослым, я с ответственностью могу сказать, что злоупотребление алкоголем несет тяжкие последствия для здоровья, вплоть до летальных, чему был сам не раз свидетелем и мой орденоносный дед, производя свой «первач» совсем не соответствовал облику строителя коммунизма. В то время самогоноварение преследовалось на законных основаниях, но, что поделаешь, тогда этим многие занимались и мой дед не был исключением, но, что было то было, чего скрывать-то.
Так вот, нальет себе дед стопку пятидесяти градусного первача, выпьет, крякнет от удовольствия, возьмет да и расскажет, какой-нибудь эпизод из фронтовых будней.
Чаще всего дед Гриша любил вспоминать о том, как во время определенного военного маневра, а проще сказать, отступления его дивизии, он столкнулся нос к носу с полковником от артиллерии начальником тыла. Было это осенью 1942 года на определенном участке фронта. Новенькая «Эмка», загруженная снарядами «Катюш» стояла в очереди для загрузки на плавучий понтон. И вот только дедуля собрался давать газу для заезда на это плавсредство, как его подрезала замызганная легковушка из которой пузатый полковник материл деда почем зря и требовал срочно пропустить его машину. Дед Гриша был то же не промах и ответил из кабины, что по приказу Верховного машины с секретным вооружением должны пропускать в первую очередь. Полковник усилил матерный натиск и полез в кобуру за пистолетом. В эту пору в небе послышались звуки недостойных сынов министра авиации нацистской Германии Германа Геринга. Полковник не на шутку взбесился и стал пистолетом махать перед носом у деда: «я тебя на месте шлепну, как врага народа, у меня секретные документы», и так далее, в том же духе.
Дело стало принимать не очень приятный оборот. «А, что если и правда стрельнет?», подумал дед. Шум, гам, суматоха ищи потом правых и не правых. Поразмыслив несколько секунд, дед Гриша отвел машину в сторону и поехал вдоль берега искать переправу. А что было делать? Бешеный полковник в пылу своей ярости мог и вправду пальнуть, а так вдруг улыбнется удача и отыщется переправа, благо речка хоть и была широкая, но мелкая. Проехав километра три, дед и вправду нашел брод, и спуск к реке пологий, и выезд на другом берегу то же не крутой. Видно в этом месте местные жители пользовались тем, что река сужалась и течение образовывало песчаные наносы.
Риск во все времена был делом благородным, а если применить смекалку и умение даже, и оправданным. Так вот у деда получилось. Перебравшись на другой берег, он перекрестился, воздал хвалу Николаю Угоднику и потихоньку стал пробираться наезженной телегами дорогой к уходящей в тыл колонне родной дивизии. Пока дед исхитрялся по песчаным наносам перебираться через речку, переправу отбомбили немецкие штурмовики. Вреда они нанесли мало, больше шуму понаделали, разбив пару полевых кухонь и перевернув машину с продуктами. Однако пострадавшие все-таки были. Трое, тяжело, раненые и пятеро легко. Одной из жертв этого налета оказался тот самый полковник от артиллерии, заведующий дивизионным тылом.