Татьяна Выводнова
Я люблю тебя. Я живу дальше
Что делать, когда кто-то умирает
Моя история началась утром 15 декабря 2016 года. Как в любой другой будний день, я собралась на работу, муж встал меня проводить, поцеловал и закрыл за мной дверь, а через полчаса умер от внезапной остановки сердца. Было морозно, детей (девяти и четырех лет) мы еще с вечера решили не вести ни в школу, ни в садик, и они как раз проснулись и завтракали, когда муж потерял сознание и больше не пришел в себя. О том, что случилось, я узнала на полпути в офис, когда мне позвонила перепуганная старшая дочь. Такси развернулось и я помчалась обратно, по пути вызывая скорую, но не успели ни она, ни я. Приехавшая бригада зафиксировала смерть, на вскрытии написали "постинфарктный кардиосклероз".
Я проживала свою утрату долго и не уверена, что прожила ее до конца даже сейчас, спустя семь с лишним лет. У меня было много поддержки со стороны друзей и близких, и, не будь ее, не факт, что я бы писала эту книгу сейчас. Но так или иначе, путь горевания и проживания утраты был только моим путем, и пройти его мне нужно было самой.
-
В первые часы и дни после смерти мужа я словно разделилась на две части. Первая я мрачная, но собранная и деятельная вставала готовить завтрак детям и приехавшим на похороны родственникам, ходила греть машину, чтобы на морозе не сел аккумулятор и вообще каждую минуту пыталась чем-то себя занять. Вторая просто безостановочно выла внутри, но ей права голоса пока не давали я отчего-то знала, что в следующие недели и месяцы она и так будет у руля довольно часто.
Самым сложным было перестать гонять по кругу одни и те же мысли о нелогичности случившегося словно это какое-то философское изречение, доказав несостоятельность которого, ты получишь право отмотать все назад. Муж никогда не жаловался на сердце, не так давно делал плановое ЭКГ и последний раз болел полгода назад, да и то это была легкая простуда. В последние месяцы он меньше курил, крепкий алкоголь не пил в принципе, принимал витамины, спал по семь часов, любил свою работу, любил нас свою семью. В день его смерти исполнилось ровно 13 лет и 4 месяца с момента, как мы сказали друг другу да в ЗАГСе. А теперь его обручальное кольцо висело на цепочке у меня на шее. Больше всего он боялся разбиться в авиакатастрофе, на втором месте был рак легких. Ему было всего 34.
Я совершенно не представляла, как вообще организовывают похороны, но это и не требовалось рядом все время была мама, брат или еще кто-то из родственников. Я путалась под ногами, выполняла какие-то мелкие поручения, а ночами сидела у его гроба и говорила с ним. Мне очень хотелось увидеть какой-нибудь знак в подтверждение того, что он меня слышит внезапно вспыхнувшая ярче свеча, мигнувшая лампочка, шум в соседней комнате но была только оглушающая пустота. Притихшие дети рано уходили спать, наша кошка вставала на задние лапы, пытаясь заглянуть в гроб и понять, на что я так напряженно смотрю часами. Я ощущала, что где-то рядом край бездны, но туда мне было нельзя теперь дети были только моей ответственностью, и права их подвести у меня не было. Единственно возможным решением было со всем справиться и помочь детям, я старалась держать лицо, если меня кто-то видел, и плакала только после того, как все засыпали.
В первое время после его смерти мне очень нужен был какой-то ориентир, чтобы понять, что со мной сейчас происходит, как собрать то, что осталось от моей жизни, как растить детей самой, как вообще справиться с мыслями, которые меня не покидают? Где-то в рекомендациях мне попалась книга «Вдова вдове» Женевьевы Дэвис Гинзбург, оказавшаяся очень полезной. Конечно, не все в ней было применимо для российских реалий сидя в бесконечной очереди в каком-нибудь пенсионном фонде, читать о том, как правильно отвечать на открытки с соболезнованиями или как вдове грамотно распорядиться полученной суммой страховки, было как минимум иронично с изрядной долей горечи. Мне очень хотелось прочесть такой же тактичный и поддерживающий, но более современный текст. Я находила в интернете блоги вдов и форумы, где общались люди, потерявшие супруга, читала статьи о работе горя и о стадиях переживания утраты. Информации было много, но готовых исчерпывающих ответов на вопрос, как это быть вдовой все равно не было. Я продолжала читать и параллельно училась заново жить свою жизнь, а потом подумала почему бы мне самой не собрать все изученное и прожитое в одном месте? Так получился этот текст.
Несмотря на распространенность опыта вдовства, говорить о нем как-то не принято. Мне безумно хотелось с кем-то обсудить свои переживания, но большую часть времени я не решалась нагружать этим ни друзей, ни родных. Возможно, со стороны я казалась вполне спокойной и собранной шоковая реакция примерно так и выглядит. Волю своим чувствам я давала только в фейсбуке, сначала выплескивая их на своей странице в открытом доступе, а чуть попозже, начав приходить в себя в закрытой настройками приватности группе для нескольких десятков читателей. Не со всеми мы были знакомы лично, но в основном это были те люди, с которыми мы годами взаимно читали друг друга и которые знали моего мужа как минимум из моих текстов. Многие писали комментарии, которые очень помогали держаться на плаву про то, что будет по-другому, про неизвестно откуда приходящую силу, благодаря которой можно пережить все, про детей и то, как я им необходима сейчас. Про то, что боль обязательно притупится со временем, но никогда не исчезнет окончательно. Мне хотелось верить, что так оно и будет я не хотела лишаться ни боли, ни памяти, ни надежды.
Обсуждать свое вдовство вслух и, не испытывая (почти) неловкости, я начала далеко не сразу, и делала это либо с теми, кто пережил тот же опыт и сам был готов поговорить, либо, уже собирая материал для книги, и обращаясь за фактурой к психологам, фондам и помогающим специалистам. Я говорила с разными людьми об утрате и о том, что она привносит в жизнь того, кто с ней столкнулся. Мне хотелось написать максимально полезную и прикладную книгу своего рода инструкцию по вдовству, с чек-листами и рекомендациями по оформлению разных документов, советами по проживанию утраты от психологов и прочей важной информацией. Но не впустить в текст мои собственные эмоции и переживания, оставить его сухим, стройным, но лишенным чувств показалось неправильным. Работа горя, о которой говорят психологи это работа эмоций, и выхолащивать текст я не хотела, в нем должна была быть и моя история. Поэтому книга, изначально задуманная в жанре self-help, превратилась в автофикшн. Но слова тех, кто был готов со мной разговаривать, я оставила в тексте тоже мне кажется, они делают видимыми и принимаемыми те переживания, которые, возможно, прямо сейчас испытывает кто-то, читающий этот текст. Многие говорили о боли и о том, что благодаря ей начинаешь ценить то, что осталось с тобой, о новых возможностях и новой жизни, которая обязательно придет на смену старой. Возможно, это кажется чересчур оптимистичным, особенно если прямо сейчас, читая этот текст, вы оглушены недавней утратой. Путь принятия потери самого близкого человека невозможно сложен и долог, но вдовство не определяет раз и навсегда всю дальнейшую жизнь. Это опыт, который не вычеркнуть, но он делает сильнее и помогает рано или поздно начать жить дальше. Надеюсь, мой опыт, о котором я рассказываю в этой книге, поможет в это поверить.
Как говорить с детьми о смерти
Мне очень нравится метафора из книги «Милые кости» там главная героиня, умерев, становится призраком и долгие годы наблюдает за своей семьей. Когда отец собирается объяснить самому младшему ребенку в семье, куда делась его сестра, он предлагает сыграть в настольную игру и говорит что-то вроде «Сюзи теперь как эта фигурка, она просто выбыла с доски, понимаешь?». Выбыла с доски, да.
В каком-то смысле мне повезло мне не пришлось рассказывать детям о том, что случилось с папой, потому что все произошло на их глазах. Запрещать и скрывать что-то после этого, на мой взгляд, не имело смысла мы вместе были в доме моей мамы, где было организовано прощание, они в любой момент могли зайти в комнату с гробом, только на кладбище брать я их не стала. Никаких «папа в больнице» наверное, я в тот момент хотела, чтобы они сразу поняли необратимость ситуации и как можно раньше приняли ее. Какая-то очередная дальняя родственница из тех, с кем и встречаешься-то только на похоронах, с оттенком осуждения сказала мне «но это же такое переживание для детей, надо было сказать, что папа жив, просто навсегда уехал и больше не сможет с ними увидеться». Кажется, именно в тот момент я и поняла, что защищать детей теперь одна из основных моих и только моих задач, и вывести некие правила о том, как именно говорить с ними о потере, тоже могу только я.
Самым сложным для меня в первые часы и дни после смерти мужа было просто продолжать разговаривать с детьми: в воздухе висело много вопросов о неопределенном, как никогда, будущем, ответов на эти вопросы я не знала, осознать и назвать свои чувства было очень сложно из-за состояния шока, а уж разъяснить другому, пусть и маленькому, человеку, что именно сейчас творится у него внутри почти невозможно. Очень тянуло просто сбежать в бытовые дела, связанные с организацией похорон, документами и прочей новой невеселой рутиной в них хотя бы можно было навести видимый порядок и даже похвалить себя за то, что отлично со всем справляешься. Но тело и психика оказались мудрее меня: в какие-то моменты словно открывался клапан и слезы начинали литься сами собой. В большинстве случаев дети в этот момент оказывались где-то неподалеку (теперь я понимаю, что они просто старались постоянно держать меня в поле зрения, такой вот способ убедиться, что мир пошатнулся, но вроде бы уцелел) и мы молча плакали, проживая случившееся вместе.
Скрывать смерть на самом деле бессмысленно даже маленький ребенок, во-первых, безошибочно уловит эмоциональное состояние родителя и будет переживать, не понимая, что стало его причиной. Во-вторых, будет куда хуже, если он узнает о произошедшем из случайно услышанных разговоров знакомых или родственников: так к чувству потери может добавиться ощущение, что его предали, не доверяют или не принимают всерьез.
Психологи считают, что сообщить о смерти одного из родителей ребенку должен самый близкий человек. Думаю, что это правило касается и вообще любой смерти среди родных и друзей. Нельзя тянуть с разговором и обязательно нужно побыть с ребенком столько, сколько ему будет нужно, чтобы поговорить и дать ему поплакать. Ребенок может начать задавать пугающе рациональные вопросы или разрыдаться, или просто уйти в себя все эти реакции на первичный стресс более-менее нормальны. С ребенком в этот момент нужно оставаться как можно дольше и по возможности в тактильном контакте. Нельзя оставлять ребенка наедине с информацией, которая разрушит его привычный мир. Если оттягивать плохие новости невозможно или есть риск, что их до вас сообщит кто-то другой нужно позаботиться о том, чтобы ребенок не оставался один. На мой взгляд, это правило справедливо и для выросших детей: когда серьезно заболел мой папа, мне было уже около тридцати. В какой-то из дней папе стало лучше, его выписали из больницы, а в шесть утра следующего дня мама позвонила и сказала, что ночью он умер. Я закрылась в ванной и рыдала взахлеб, но рядом в тот момент был муж, который помог мне собраться, сел за руль и мы поехали домой к родителям. Кстати, только потеряв мужа и оказавшись в роли Взрослого-Который-Должен-Все-Решать, я поняла, что закрыться в ванной и плакать, пока тебя не позовут спускаться в машину это настоящая привилегия.
К сожалению, смерть, особенно внезапная, редко оказывается возвышенной и эстетичной, как в готических клипах всегда есть какие-то ужасающие своей неопрятностью и обыденностью моменты, от которых детей лучше оградить. Например, я до сих пор помню, как в отчаянии пыталась что-то сделать в первые минуты ожидания скорой и пыталась проверить дыхание мужа с помощью зеркальца, как в дурацких романах; выглядело это, думаю, очень глупо. Помню, как тело мужа вернули из морга без личных вещей, даже умудрились вытащить маленькое золотое колечко из уха. Эти и десятки других подробностей для детей совершенно точно были бы лишними, поэтому детали очень много деталей в разговорах с ними мне приходилось опускать, чтобы не превратить их воспоминания в хоррор. История о смерти папы должна была быть такой, которую легко пересказать, ничего не почувствовав, кроме закономерной грусти.
Моим долгом в обрушившейся на нас ситуации было дать понять детям, что все под контролем. Меня штормило, но им было еще хуже вдобавок к понятным горю, скорби, чувству утраты они наверняка ощущали сильнейшую тревогу и остро чувствовали собственную беспомощность. Ни одному детенышу не выжить без родителей, и хотя бы один из них был очень нужен рядом прямо сейчас, причем именно во взрослой роли спокойный, мудрый, знающий, что делать, держащий ситуацию под контролем. Поэтому совет, который обычно дают психологи (и которому невероятно трудно оказалось следовать) говорите о чувствах, разделяйте с ребенком потерю, но постарайтесь не показывать глубину своих эмоций, если не уверены, что сможете их обуздать в любой момент времени.
Любое соприкосновение со смертью так или иначе приправлено неким эзотерическим, мистическим смыслом невозможно разом поверить в полное исчезновение того, с кем ты болтал и смеялся еще несколько дней назад. Даже заядлым материалистам, по-моему, очень нужно верить в такие моменты, что жизнь после смерти (любая ее версия, описанная в кино или книгах) существует, иначе зачем это все? Поэтому дети тоже нуждаются в понятном и соответствующем возрасту объяснении произошедшего что в мыслях и воспоминаниях ушедший всегда остается рядом, и с ним даже можно поговорить, доверить секрет или попросить о помощи. В принципе, и самой себе можно говорить примерно так же. Это не обязательно связано с религией, хотя религиозным семьям тут, наверное, проще.
Работа горя, о которой я так много читала после похорон, одинаково запускается у детей и взрослых. Ребенок точно так же перерабатывает свою потерю и не должен запирать в себе эмоции, иначе разбираться с этим, скорее всего, придется потом у психолога. У нас дома всегда было много семейных фотографий, и я не стала убирать их после похорон, хотя смотреть на них первое время было просто невыносимо. Спустя несколько месяцев старшая дочь попросила снять фото папы со стены в детской как я сейчас понимаю, первый шок отпустил ее позже, чем меня, и вот это «невыносимо» накрыло ее не сразу. Еще примерно месяца через четыре дети попросили достать фотоальбомы со снимками из отпусков тех времен, где все еще живы и вместе. Мы спокойно посмотрели их, повспоминали, как было тогда тепло и здорово; плакать никому не хотелось. После этого девочки несколько раз просили рассказать им истории о том, как мы с папой познакомились, как поженились, как жили до их рождения. Еще старшая несколько раз переслушивала по кругу песни мужа (у него была своя группа и недолгая карьера местной рок-звезды).
Стратегия и тактика общения с детьми на тему пережитой утраты были только моей ответственностью, и никто ни бабушки, ни другие родственники, ни посторонние люди не должны были говорить совершенно противоположные вещи из соображений я лучше знаю, как правильно. Естественно, в первое время разговоров о случившемся было не избежать во дворе с друзьями, в школе или садике, и к этим разговорам нужно было готовить и самих детей, и их окружение.