Это, грубо говоря, ваше семейное древо. В основании нашей импровизированной пирамиды Даниил и Дания, на уровне выше находится их сын, Александр.
Тогда у основания должно быть меньше камней, а пирамида должна расширяться к верху. возразил я.
Правильно. Но физически мы не можем построить такое родовое древо из гальки. Зато камни прекрасно продемонстрируют, что произойдет, если изменится история рода. Смотри.
Итак, в основании наши далекие и близкие предки Хроносы. А на самой верхушке находятся тетя Саша и Майкл, а также потомки Майкла, которых еще нет, но они уже записаны в плане вселенной, о котором говорил мне Томас.
Допустим, ты и твоя мама где-то посередине. объяснял мужчина. Ваш род сформирован, имеется определенная его структура. И к ней нельзя добавить нового члена семьи или убавить их. Попробуй положить в середину новый камень.
Как я это сделаю? Я не захватил клей, знаешь ли. А всунуть гальку так, чтобы она держалась, не получится.
Вот именно. Более того: так ты можешь разрушить всю пирамиду. Это же случится и если ты вынешь один из камней.
Томас аккуратно вытащил из самой середины камешек. Горка покосилась, камни поехали, и в итоге всё, что было сверху, обрушилось.
Видишь?
И что? Откуда вообще возьмутся новые камешки, тьфу, родственники и куда исчезнут старые?
Всё возможно, Оксинт. У твоих родителей могут быть еще дети. Или же ваши твоя, твоих сестры и брата жизни пойдут иначе, и на свет не появится кто-то из ваших запланированных детей.
Да ну, бред какой!
Или, например, твои потомки не вернутся на Землю. Тогда не появится Александра. Осознаешь масштабы бедствия?
Глава седьмая. Что-то надвигается
Я вздрогнул. Если на свет не появится тетя Саша это катастрофа. Во-первых, я очень люблю тетушку, да и Майкла тоже. А если не будет ее, то не родится и мой кузен. Но в сторону личные чувства, есть проблема и пострашнее. Если не будет Александры некому побеждать мацтиконов. Тогда злобные инопланетяне в 3000-м году по земному исчислению уничтожат Землю. А потом возьмутся за все остальные планеты, и сотрут жизнь с лица вселенной. Вот тебе и конец света.
Нет, до мацтиконов дело может и не дойти. Томас по-прежнему бессовестно читал мои мысли. Все осложняется тем, что Александра живет во всех временах сразу. И во всех она совершает поступки, которые влияют на ход истории. Если она исчезнет, все посыпется в один момент. Возникнет временной парадокс, который приведет к разрушению вселенной.
Но почему?
Потому что время очень капризная энергия. И оно не терпит таких игр, когда человек сначала есть, а потом вдруг исчезает. Его нельзя стереть без последствий. А вселенная, Оксинт, держится только на энергии времени, которая управляет энергией импульса Вообще, Даниил бы лучше тебе объяснил. Но ты же не станешь спрашивать?
Я отрицательно покачал головой. Нет, теперь я вообще боюсь поднимать разговор на эти темы. А то вдруг спрошу и произойдет еще какая-нибудь временная ошибка.
А ошибок время не терпит. продолжил Томас. Если произойдет что-то в таком роде, временная энергия запустит импульс самоуничтожения. Вселенная исчезнет, а потом образуется новая. И так было уже много раз.
Я только молчал в ответ, не в силах поверить в то, что все так и есть, как он говорит.
Я понимаю твое недоверие. сказал мужчина. И твое нежелание в это поверить. Но мои слова подтверждает сама вселенная. Ты необычный ребенок, более чувствителен к энергиям, в том числе и временной скажи спасибо Дану за это. И потому мироздание смогло до тебя достучаться, послав твой дневной сон. А потом происшествие с Майклом оно же тоже неспроста.
В смысле? Если это сделал не ты, то почему мой кузен пострадал?
А это еще один намек от мироздания. Если бы ты сразу меня послушался, с мальчиком ничего бы не случилось.
То есть, он провалился под лед по моей вине?
Увы, Оксинт, да. И я боюсь, если ты продолжишь упорствовать, могут пострадать и другие люди, которые тебе дороги.
Я вскочил на ноги, и посмотрел на него.
Знаешь что? Я тебе не верю! И ты не обвинишь меня в том, что происходит. Еще скажи, что мама по моей вине Погибнет. Ты просто стараешься меня запугать, с неясными целями, но тебе это не удастся.
Высказавшись, я развернулся и вдруг оказался на том же кладбище, которое приснилось мне сегодня. Оглянулся увидел берег моря и Томаса. Каким-то непостижимым образом я был в двух местах одновременно. Хотя во снах еще и не такое бывает.
Что же ты замер? спросил мужчина, подойдя ко мне. Иди.
Нет. Это не мое будущее.
Ты хочешь другое? Где солнце падает на землю?
Нет! Я хочу то, где вся наша семья вместе и счастлива!
Ты хочешь невозможного, Оксинт. Такого будущего нет.
Я его сделаю!
Черт побери, мальчик! Неужели ты не понимаешь, что твое глупое ослиное упрямство уничтожит весь мир?!
В запале мужчина схватил меня за плечи и начал трясти. Я дернулся и он опомнился. Я аккуратно убрал его руки.
Я. Тебе. Не. Верю. повторил я четко, чтобы до него дошло. Верни меня в мой мир.
Прости, мальчик. вздохнул он, отстраняясь. Я просто не хочу, чтобы вселенная погибла. Я видел эту катастрофу в масштабах отдельной планеты и не хочу, чтобы все повторилось. А ты, своими действиями, приближаешь это. И вредишь тем, кого любишь.
Я смотрел на него и размышлял, как же мне выбраться отсюда. Вступать в полемику с Томасом больше не хочется, потому что я уже сказал ему все. А заново переливать из пустого в порожнее не собираюсь!
Хотя ты воспринимаешь меня как врага, я им для тебя не являюсь. И в доказательство сделаю то, о чем ты просишь.
И действительно: я моргнул и обнаружил себя в родительской спальне. Мамина рука по-прежнему покоилась в моей. Рядом посапывал маленький Антей. Сестра тоже спала возле нас, а вот папы почему-то не было в кровати. Я огляделся по сторонам и решил пойти его поискать. Но едва я высвободил свою руку из маминой, как она открыла глаза и глянула на меня.
Я сейчас приду. сказал я шепотом.
Мама улыбнулась, и снова смежила веки. А я, шлепая босыми ногами по травяному полу, вышел из комнаты. Ни на кухне, ни в кабинете отца не было. Я уже выглянул из окна в огород может, папа вдруг среди ночи решил вскопать новую грядку? Но на улице тоже никого не было, и это ожидаемо. Зато прямо возле окна оказалась лестница, прислоненная к стене дома. Я вылез на нее и забрался на крышу. Отец был там.
Не спится, сынок? улыбнулся он.
Неа. А что ты делаешь?
Любуюсь на звезды. Они красивые, и еще через них на нас смотрят те, кого сейчас с нами нет.
Как это?
Понимаешь, в жизни каждого из нас случается момент, когда уходят близкие погрустнел папа.
Но, по его словам, никто не пропадает бесследно и совсем. И с неба на нас смотрят те, кто попрощался с жизнью в теле, но не попрощался с нами.
Они всегда рядом. Просто мы ощущаем их иначе. Но они никуда не уходят.
Пап, ты веришь в это?
Да, сынок. Ибо очень беспросветно жить, зная, что эта жизнь конечна. Зная, что все уходят навсегда. И что там, за вечным порогом, ты их уже не увидишь. Не посмотришь в родные глаза, не вдохнешь знакомый запах, не услышишь любимый голос.
Получается, вера и надежда это спасение от уныния? попытался я понять. Как у землян вера в Бога?
Это основа жизни, сын. Каждому из нас, вне зависимости от того, на какой планете мы живем, нужно во что-то верить. Иначе и жить не хочется.
Я, если честно, не понял, как вера во что-то поможет жить. А самое главное не понял, как вообще во что-то поверить, если это нельзя доказать. Наверное, я просто слишком маленький.
Зато я отчетливо понял, почему у отца в голове появились такие мысли, почему ему не спится. И почему он завел со мной этот разговор. Страшный сон напугал не только меня. Если мама отнеслась к нему как просто к кошмару, то папе явно тоже стало страшно. И сейчас он, наверное, пытается успокоить не только меня, но и себя. В очередной раз мы с ним вспомнили о том, что все люди смертны. Для меня, для отца, да для любого человека это самое страшное воспоминание. Вот папа и ищет опору, которая помогла бы ему устоять, когда такая внезапная мысль сшибает с ног посреди ночи. Я снова почувствовал укол совести за то, что всех переполошил и испугал. Хорошо, что Александре не сказали, какой страшный сон мне приснился, и малыша в это дело не посвятили!
Мы, посидев еще немного, отправились спать. Я снова лег рядом с мамой, которая, конечно же, сразу проснулась, когда мы пришли. Однако она убедилась в том, что все улеглись и снова погрузилась в объятия Морфея. А я вот лежал с открытыми глазами, смотрел на нее благо, сегодня полная луна светила прямо в окна, и не мог прекратить думать.
Я, как и любой ребенок, люблю греть уши, когда взрослые разговаривают между собой. Нет, я сейчас вовсе не про те беседы, которые ведутся тет-а-тет. Подслушивать не люблю, и делаю это только в экстраординарных случаях например, как вечером. Вечером? Казалось, что разговор между родителями и происшествие с Майклом случились уже очень давно, а на самом деле еще и суток не прошло.
Но я отвлекся. Итак, я люблю слушать те разговоры, которые ведутся за большими застольями. Взрослые расслабляются, и болтают на такие интересные темы! И не знают, что у детей, которые играют рядом, и вроде бы занимаются своими делами, ушки на макушке. А как иначе? С нами на такие темы они не говорят, а ведь интересно!
И вот, в один из таких моментов, я и услышал, что земные дети проходят кризис осознания смерти в четыре года. Тетя Саша, которая об этом сказала, поинтересовалась, как же обстоят дела у этрусков и эдемчан. Ведь мы живем дольше, поэтому далеко не каждый наш ребенок сталкивается с явлением ухода из жизни в столь раннем возрасте. Помню, как папа ответил ей, что к тому времени, когда мы сталкиваемся со смертью в реальности, мы уже, как правило, люди взрослые, с устоявшейся психикой. Даже дословно помню, что Александра тогда ответила.
Счастливые. Столько нервов берегут ваши дети, столько ночей спят, а не лежат с широко открытыми глазами, боясь не услышать дыхание родителей. Но как же страшно за тех детей, которые вдруг сталкиваются со смертью, не успев повзрослеть. Услышат по арновуду, уйдет кто-то из знакомых, не станет любимого питомца. Как быть тогда?
Мне кажется, любой ребенок в этот момент взрослеет. ответила ей тогда моя мама. Не потому, что время пришло. А потому что приходится. Да и для взрослых смерть близкого человека это всегда взросление. С годами, сталкиваясь с этой, самой страшной болью, запираешь на замок своего внутреннего ребенка, чтобы уберечь его от незаживающих ран. И сам не замечаешь, как теряешь его. А когда навсегда расстаешься с тем детством, которое живет в тебе самом наступает холодная предсмертная пора.
Сейчас я понимаю, что разговор тогда принял очень грустный оборот. Но папа был начеку и незаметно перевел беседу в другое русло. Я же и вовсе забыл о том случае. Лишь теперь память вдруг вынула его с дальней полочки, и услужливо подсунула мне, лежащему с широко открытыми глазами. Прямо как говорила тетушка.
И я действительно прислушиваюсь к дыханию родителей, сестры и брата. Все они дышат тихо, размеренно, только малыш немного сопит. Не простыл ли он случайно? А я лежу и смотрю на маму. Боюсь пошевелиться, чтобы никого не потревожить, и холодею от ощущения подступающей беды. Не знаю, мои ли предчувствия, видения и сны тому виной, или просто темнота но мне кажется, что надвигается что-то темное и страшное. Что-то, чему надо противостоять. А я, вместо этого, просто лежу на кровати, не в силах абсолютно ничего сделать.
Я сделал глубокий вдох, и обнаружил, что столь простое действие с трудом мне удается. Как будто кто-то сидит прямо на груди, и давит. Но нет ведь никого! Наверное, это та самая беда, которую я ощущаю, так давит, словно глыба какая-то. Раньше я бы обязательно позвал кого-то из родителей, но теперь не хотел снова их тревожить. Они и так из-за меня как на иголках. Нет, надо учиться справляться самостоятельно. Может, у меня просто этот самый кризис смерти, а они опять волноваться будут!
Глава восьмая. А что такое смерть?
Почти до утра я в ту ночь не мог сомкнуть глаз. Прогнать страшные и навязчивые мысли не удавалось. Они все так же настойчиво толкались в голове. Размышлял я, конечно, о смерти. Почему наш народ, такой развитый энергетически и умственно, не знает, что она собой представляет? Или нибирийцы почему они до сих пор не докопались до истины? Хотя ладно они это все обычные люди. Но даже Даниил не знает, что такое смерть, и боится ее! Это я понял из другого взрослого разговора, который предназначался тоже не для моих ушей.
А вообще, что такое смерть? Мы знаем о ней только по примеру других. Вот есть человек, ты его видишь. Видишь, как он улыбается, как двигается, слышишь его голос, дыхание. Прикасаешься к нему, чувствуешь его кожу, ее температуру. Она разная: иногда теплые руки обнимают тебя, иногда ты дотрагиваешься губами до немного прохладной щеки. А уж несильно ухватить братишку или сестренку за холодный нос это вообще в порядке вещей. И кажется, что так будет всегда. Ты видишь глаза, которые внимательно смотрят на тебя, слышишь голос человека, чувствуешь его запах, прикосновения.
Но вдруг, в один момент, все это заканчивается. Не ставится на паузу, как воспроизведение музыки. Стоп. И больше ничего. Да, человек может уходить долго, медленно отдавая смерти минуты, часы, дни, месяцы и даже годы. Уже всем вокруг, и ему самому, становится понятно, к чему всё идет. Но никогда заранее неизвестно, когда же это случится. И тот самый последний момент он всегда внезапно и всегда один. Вот, ты говорил с человеком, а меньше, чем через пять часов его вдруг уже нет. Был и нет.
Больше не откроются глаза, не улыбнутся губы. Не прозвучит знакомый голос, а ты не вдохнешь его запах. Запах. Он единственный остается, но становится совсем другим. Непривычным, непонятным, незнакомым. С оттенком горечи и чего-то потустороннего. У смерти особое амбре. Мне кажется, его сразу же узнает на подсознательном уровне даже тот, кто никогда раньше не сталкивался с костлявой. Это запах конца. Конца прежней жизни, ведь приходится учиться жить заново без того, кто рядом.
Его кожа теперь холодная, непривычно сухая. И больше похожа на тонкий лист бумаги, а не на человеческую кожу. Все привычное исчезает, уступая место новому и страшному. Получается, смерть это всегда новое? Ведь после нее уже не будет так, как прежде. Даже телесная оболочка, единственное, что ненадолго остается после человека она тоже новая и чужая. Я слышал, что у землян умерших принято гримировать, потому что они слишком меняются после смерти, и это может шокировать тех, кто знал их живыми. Но тетя Саша говорит, что порой этот грим тоже сильно меняет человека. А зачем тогда это делать? Не для того ли, чтобы скрыть от себя, хотя бы на визуальном уровне, самую страшную правду: этого человека больше нет. Но пусть можно обмануть глаза ведь сердце не обманешь! Оно знает, что случилось то, что нельзя исправить.
Да, смерть на примере другого человека это то, что нельзя исправить. Странно. Мы, люди, в принципе слишком мало можем. Мы не властны над природой, и не в силах исправить ее так, чтобы не было иссушающего зноя или холодов, которые просто убивают все живое. Мы не можем исправить погоду, поменять местами день и ночь, да много чего не можем! Но нам это и не нужно. А вот то, что мы не можем исправить, зачеркнуть смерть другого человека это нас задевает острым ножом до глубины души.
Впрочем, дело даже не в этом. А в том, что в нашей жизни этого человека больше никогда не будет. Больше никогда мы с ним не встретимся, не обнимемся, не поговорим, не сделаем что-то вместе. Но постойте, ведь это «больше никогда» происходит и в другие моменты. Я больше никогда не стану маленьким, не буду учиться говорить и стоять. Больше никогда моя сестренка не пойдет в первый класс. Мой папа больше никогда заново не встретит маму. Все эти «больше никогда» сопровождают нас всю жизнь, они естественны, и мы спокойно к ним относимся. Просто с возрастом их становится все больше. Но мы реагируем на них вовсе не так сильно, как на смерть, хотя она тоже естественна. Или же для живого существа переход в неживое состояние все-таки неестественен?