Дерек, это сказано с неодобрением, но я знаю, оно всего лишь напускное и искусственное, и что на самом деле отец не пытается поставить меня на место и призвать к уважению. Думаю, будучи одного со мной пола, подсознательно он тоже в курсе. Прямо как Тимоти.
Всё в порядке, Бенджамин. Если ты так хочешь, милый.
Да, хочу. Это был долгий день, и я устал. Наверняка и Лив тоже.
Лив? И с каких это пор ты стал её так называть? да вот буквально только что. Куда подевалось вечное «Оливия», которое я слышала почти всё последнее время? я и сам не в курсе. Но даже не подозревал, что имя, одно лишь имя, а точнее его сокращённая форма, исчезнувшая из моего обихода на несколько долгих месяцев, вернувшись, может послужить спусковым крючком и заставить всю ситуацию двигаться по драматической колее. Ты мне явно что-то недоговариваешь.
Мама.
Что ты от меня скрываешь? но, словно не слыша моего зовущего предостережения, просто спрашивает она, но я не собираюсь ни в чём признаваться. Даже рискуя спровоцировать скандал и создать благоприятную для его дальнейшего развития атмосферу. Да, мы находимся в отделённом от остального зала пространстве, а женский голос совершенно обычный и нисколько не повышен, но это, бесспорно, назревающая сцена некрасивого и самого уродливого свойства, а я не хочу сцен. Я ненавижу сцены, и в идеале мне нельзя становиться их участником в общественном месте. Это привлечёт ненужное внимание. А с меня его и так уже довольно. Не дай Бог попасть в объектив чьего-нибудь мобильного телефона уже всей нашей компанией. Тогда и мои заявления, на которых время от времени и сейчас настаивает Виктория, будут точно не нужны. Всё автоматически станет ясно. А ещё сцены травмируют и заставляют нервничать, а беременным вот никак нельзя лишний раз переживать. Вы не разводились? А это всё просто какая-то игра на публику? У тебя что, неприятности?
Нет у него никаких неприятностей. Кроме меня. Я его единственная проблема, и нет, мы не вместе. Успокойтесь, Кимберли. На этот счёт можете не волноваться. Он просто не знаю точно, что она собиралась и могла бы сказать, но я вмешиваюсь, цепляясь за её левую руку, прислонённую к столешнице около стаканов, фужеров и приборов поверх накрахмаленной скатерти. Стискиваю пальцы, возможно, до боли и не даю ей договорить:
Я просто пытаюсь вести себя цивилизованно, вот и всё. Ради ребёнка. У нас вроде как примирение, но без воссоединения.
Я думаю, это не так уж и плохо, прерывает молчание отец, одобрительно смотря на меня, это ведь по-взрослому. А ты как считаешь, Кимберли? нежно и сердечно обращается к матери отец, и это напоминает желание максимально сгладить ситуацию и все острые углы. Давай ты просто глубоко вздохнёшь, и мы не будем привлекать внимание к себе.
Ладно, хорошо, мама наконец расслабляется, а вместе с этим разглаживаются и мышцы её лица. Как раз в этот момент появляется официант со всеми блюдами разом, а когда он уходит, мы проводим какое-то время в полной тишине, нарушаемой лишь звуком столовых приборов, иногда скользящих по тарелкам, пока всё равно ощущаемого напряжения не становится явно слишком для неё: Так как всё это будет?
Ну я думаю, что прежде всего нам стоит оставить прошлое в прошлом.
Что ты имеешь в виду?
Я хочу, чтобы ты извинилась, вряд ли ей понравится, раз от начала и до конца она тщательно скрывала свою в некотором роде неприязнь по отношению к Лив, но, узнав, я не могу просто взять и отмахнуться от этого.
Только скажи, за что именно.
За свои слова или действия, или за всё вместе, имевшие место быть, когда ты приезжала ко мне домой, когда я уже был женат, но делала это в моё отсутствие, с определённой долей враждебности вырывается из меня, тебе не казалось это неуместным?
Да, ты прав, слишком скоро раздаётся в ответ, мне не стоило, Дерек, и я прощу у тебя прощения, но это явно из-за того, что Лив здесь вообще будто бы не при делах. Но она главное действующее лицо, так что
Извиниться перед Лив. Передо мной необязательно.
И передо мной не нужно. Оставь это, Дерек.
Но
Оставь. Всё в порядке.
Тогда куда ты? она выпрямляется в полный рост, подхватывая свой клатч и на секунду дотрагиваясь до моего правого плеча, словно говоря мне не кипятиться понапрасну, ведь ей не привыкать, но это всё нехорошо и неправильно. Даже если она этого не чувствует, мне больно за нас двоих, а за неё вдвойне. Я пытался воспринимать ребёнка и Оливию отдельно друг от друга, но они одно целое, хочется ей и мне этого или нет, так что всё тщетно и бесполезно. Пора признать утопичность своих никчёмных стараний.
Отлучусь на минутку.
Точно всё хорошо?
Да, и таким образом я остаюсь наедине со своими родителями, уже пребывая не в духе и в чём-то даже злясь на них. Не только на мать, но и на отца, потому что если она выбрала для себя роль плохого полицейского, ему стоило напомнить ей ещё дома, что по телефону она вообще-то желала для меня лишь счастья. И что нужно думать прежде, чем что-то говорить, чтобы не получалось так, что слова расходятся с делом. У нас же по сути так и выходит. Абсурдные заявления и вытекающие из них склоки точно не сделают меня счастливым.
Я тебя не узнаю, Дерек, мама переглядывается с папой, словно ему известно что-то такое, что недоступно ей и объяснило бы, что происходит со мной, а это лишь унылая и наивная фантазия, но обращается напрямую ко мне, раньше бы ты никогда не попросил меня извиняться перед своей, между прочим, бывшей женой.
Раньше я не знал, что ты делала.
Но ты выглядел так, будто она разрушила и сломала твою жизнь до самого основания, и я ни за что не поверю, что ты резко взял и переменился из-за такой ерунды.
Это не ерунда. Ты причиняла боль.
Вряд ли большую, чем та, через которую наверняка до сих пор проходишь ты.
Я не об этом хочу говорить.
А о чём?
Я всего лишь хочу вернуться к твоему вопросу и больше ничего. Так вот, мы будем растить, воспитывать и поднимать этого ребёнка совместными усилиями. Никакой единоличной опеки, по крайней мере, на случай, если у нас что-то изменится, именно так всё и должно для них пока обстоять, и я люблю тебя, мама, правда, люблю, но если бы я только знал обо всех тех визитах, я бы сразу же попросил тебя прекратить. Я могу лишь предполагать, насколько болезненными, оскорбительными и неприятными они были.
По твоей Лив я этого, однако, не замечала. Вечно закрытая, погружённая в себя. Никогда не знаешь, что у неё на уме.
Ты просто не пыталась узнать её, как следует, чтобы понять, что она такая, какая есть, а другая и не была мне нужна, и по-прежнему всё ещё не нужна И ты, конечно, не обязана её любить и можешь этого не делать, но она мать вашего будущего внука или внучки, так что этот разговор окончен.
И зачем тебе всё это нужно?
В каком смысле зачем? У меня будет ребёнок, мама.
Возможно, он даже не твой.
Не верю, что ты снова за своё.
А что прикажешь? Вот сделаешь экспертизу, и тогда
Не дави на него, Кимберли. Серьёзно, достаточно. Выйдем на улицу, сын.
Что, по-твоему, ты делаешь, Бенджамин?
То, за что ты мне ещё спасибо скажешь, и если Лив вернётся в наше отсутствие, прошу, держи себя в руках.
Так что ты не мог сказать мне при маме? я не против общения лицом к лицу, это не доставляет мне ровным счётом никакого дискомфорта, но просто хочется уже узнать, ради чего именно отец вывел меня из ресторана наружу. Неужели спустя столько лет брака и после двоих детей есть риск и вероятность сказать что-то такое, что обидит твоего партнёра по жизни?
Знаю, мы воспитывали тебя так, что родителей надо слушаться, но, начиная с определённого возраста, это становится менее актуально. В общем, в твоём случае он уже давно настал, так что ты можешь учитывать мнение своей матери, а можешь вовсе не принимать его в расчёт, но что ты точно не обязан делать, так это непременно поступать так, как она намекает и хочет, чтобы ты поступил. И со мной то же самое. Ты больше не должен нам повиноваться, отчитываться и подчиняться, Дерек. Никому из нас. И, пожалуй, вообще никому в мире. Я верю, что у тебя есть своя голова на плечах. Так что в первую очередь слушай только её и никого больше, ладно?
Глава 11
Ты точно в порядке?
Ты спрашиваешь это уже в пятый раз с тех пор, как три минуты назад встретил меня выходящей из туалета и сказал, что мы можем ехать. Но я всё ещё не слышу звука двигателя, верно, мы просто продолжаем сидеть в припаркованном на стоянке автомобиле, в то время как мои родители покинули ресторан даже прежде, чем я, настояв на оплате счёта, отправился за Оливией в направлении дамской комнаты. Но меня задевает не то, что они с ней не попрощались, а то, что она ведёт себя так, будто, пока мы были там, не думала признаться, что сделала, и что я покрываю. Хотя кто знает, может, у неё действительно и мысли такой не возникало, а я так, традиционно верю в непонятно что, всё продолжая фантазировать и обманываться.
Тебя слишком долго не было, достаточно для того, чтобы теперь заставить меня иметь дело чуть ли не с нервным тиком на почве отсроченного переживания и раз за разом чувствовать, как дёргается правый глаз. И ты выглядишь бледной и утомлённой.
Вот спасибо тебе. Лучше бы ты промолчал. И что только с тобой не так?
А с тобой что? Опять ведёшь себя так, словно, сидя там, не защищала меня. Но я тебя знаю. Мы ведь были женаты.
Но ты меня оставил, так что теперь ты и понятия не имеешь, какая я, а твой ребёнок уже достал толкаться. Из-за него мне фактически постоянно хочется в туалет, Лив вся морщится, её левая рука инстинктивно касается живота, словно это может избавить от внутренних изменений, и я знаю, что если не её внешнее неприятие, то, по крайней мере, негативные слова уж точно должны вывести меня из себя. Но вместо злобы и сердитых ощущений вопреки всему я испытываю прилив странного воодушевления, эйфорией затапливающего меня с головой, ведь это реально то, о чём я думаю, чего хочу и боюсь потерять. Я, она и наш ребёнок внутри неё. Полноценная семья. Конечно, мы больше не она, в нынешней ситуации всё это преимущественно напоминает подделку и имитацию, но суть от этого не меняется. Я хочу детей именно от Лив. Только от неё одной. Сколько бы времени не прошло, мне её никто не сможет заменить.
Толкаться? Вот прямо сейчас?
Ну не толкаться. Шевелиться. Всё равно достало.
Прямо сейчас?
Боже, ты совсем меня не слушаешь. Я говорю тебе, что, что бы я ни пила, всё почти тут же просится обратно, а ты думаешь только о себе, Картер. Эгоист.
Эгоист захотел, чтобы его мать извинилась перед тобой, и не позволил тебе наговорить много ненужных вещей.
Потому что они, признайся мы в них, разрушили бы твою идеальную картину мира. Где он и она счастливы, женаты и ждут пополнения. Тебя волнует лишь твоя шкура, Дерек, а вовсе не то, какое впечатление я произведу, и что обо мне подумают, но всё это самое великое и громадное её заблуждение. Если бы меня беспокоила и терзала исключительно собственная моральная сохранность, я бы не стал никого сдерживать и допустил всё, что назревало. Без волнения о последствиях и размышлениях, а не возненавидят ли эту женщину ещё сильнее. И уж не тратил бы внушительные суммы на то, чтобы на улице ей никто не сделал физически больно.
Это всё ложь. Ради всего святого, Лив. Можешь смело обвинять меня хоть во всём на свете и в своих проблемах особенно, но я же сказал, что больше не хочу ругаться и препираться, и именно это и подразумевал.
Ты серьёзно?
Абсолютно, настроенная подозрительно, она смотрит на меня недоверчиво и скептически, но я ручаюсь за свои слова. Мне, и правда, надоел весь этот негатив, тяжёлый эмоциональный фон, обиды и споры, так больше не может продолжаться. Я хочу лишь
Чего?
Прикоснуться. Позволь мне. Пожалуйста, покажи, где.
Вряд ли ты что-то почувствуешь.
Мне всё равно, Лив. Я просто хочу, и всё.
Хорошо, это сказано почти шёпотом, на удивление согласным, добрым, спокойным и мягким, и я застываю в ступоре, частично столбенею и зажимаюсь, когда она прикасается ко мне по собственной инициативе. Это то, без чего я всё ещё привыкаю обходиться, а мою руку тем временем перемещают на скрытый бархатной тканью живот и удерживают в нужной точке приятной на ощупь ладонью. Это здесь, да, всё, вероятно, так и есть, что где-то под кожей происходит настоящее чудо, деление клеток и рост нового организма, появление и развитие его органов, кожи и частей лица и тела. Но я и не вижу, и не чувствую ничего такого, что словно передавало бы мне послание от маленького мальчика или крохотной девочки, и многое бы отдал, чтобы поменяться местами с Лив. Испытываемые ощущения всё равно не пробуждают в ней никакого материнского инстинкта, не трогают её за душу и не цепляют за живое. Но время ещё есть. Для всего. И чтобы я почувствовал ребёнка, находясь снаружи и не вынашивая малютку прямо под сердцем, и чтобы его мама оттаяла и прониклась, и не порвала со мной окончательно и бесповоротно. Ну что?
Ничего.
Мне жаль. Жаль, что тебе пока не дано этого ощутить.
Жаль, потому что ты это чувствуешь, и это волшебно, что в случае с тобой просто невозможно, или
Потому что я думаю, что ты разочарован, Дерек, рядом с ней это уже моё обычное состояние, и я мог бы прямо ей всё сказать, но никогда не дремлющая совесть не позволяет рискнуть обидеть, и я спускаю всю эту ситуацию на тормозах.
Не бери в голову. Давай я просто отвезу вас домой. Будь добра, пристегнись.
Но я никогда не пристёгиваюсь.
Что ж, самое время начать и больше не прекращать. Пожалуйста.
***
Вот ты и на месте, ввиду того, что, находясь за рулём, я никогда не общаюсь ни с пассажирами, ни по телефону, это мои первые слова за последние двадцать-тридцать минут, проведённые в пути от ресторана до квартиры Лив, и говорю я их, уже стоя непосредственно в её прихожей. Здесь больше не пахнет исчезнувшими цветами, но всё равно царит уютная и приятная атмосфера благодаря тому, что здесь всё неразрывно связано с женщиной передо мной. Не буду врать, во мне, и правда, полыхает огорчение, горящее внутри буквально обжигающим огнём, но это неважно. Мы ведь условились больше не конфликтовать, и своё слово я однозначно сдержу. Тут без вариантов.
Да, на месте, она разувается и кладёт свой клатч на тумбочку, в то время как я захлопываю за нами дверь, потому что уходить вот так сразу будет очень невежливо, и сразу после поворачивается лицом ко мне, спасибо, что В общем, спасибо за всё. Я хочу сказать
Я понял. Можешь дальше не продолжать, благодарности мне даже не нужны. Я просто не вынесу, если буду знать, что её презирают и ненавидят мои самые близкие люди, и при этом ничего не делать, а молча за всем этим наблюдать. Необходимо продолжать поступать правильно. Не за что.
Ну, тогда пока? это звучит больше вопросительно, чем утвердительно и окончательно, и эта неуверенность странным образом накладывается на моё аналогичное чувство, всё обостряя и увеличивая его в объёмах, и вот я уже пересекаю разделяющее нас пространство, притягиваю Оливию ближе к себе и целую её сразу же глубоко и со страстью. Даже не пытаясь притворяться и убеждать себя, что это не то, чего я хочу, а просто очередное временное помутнение рассудка. Это не оно, никогда им не было и не будет. Я так чувствую и так сильно желаю верить, что она тоже.
Хочешь, я уйду? руки стискивают материал её платья по бокам, и ранее она уже ответила мне, откликнулась на несколько резкое и скоропалительное прикосновение моих губ, и, может, я не должен спрашивать, и это однозначно лишнее, но брать то, что хочется Возможно, в том всё и дело, что отныне я должен лишь отдавать. Себя. Если и не ей, так ребёнку. А в остальном кто мы кто мы друг для друга?
Нет, это отрывистый шёпот, позволение и согласие, иди сюда, и прежде, чем я успеваю подготовиться, Лив берёт меня за руку. Но это ощущается так до дрожи, до мурашек и до самых глубин сердца правильно, как, собственно, и нахождение в её комнате, что мои пальцы почти нежные и трепетные, но душа и тело голодают, так что Одним словом, одежда и бельё исчезают быстро, с шуршанием соскальзывая на пол и чуть ли не теряя пуговицы в случае с моей рубашкой, но молния брюк и пряжка ремня поддаются без особых проблем, и, слыша дыхание, которое громче обычного, не знаю, своё, её или наше, я не могу не смотреть. На волнующее тело, на каждый его живущий в памяти изгиб или на возникшие изменения, которые ещё только подмечают глаза, и мои руки повторяют их путь, допущенные, осторожные и ласковые, а губы, возможно, произносят нечто опрометчивое и запретное: