Когда пациенты узнали, что это немец и по-русски ни бум-бум, да еще к тому же пастор, то разговаривать с ним никто не захотел. Только десять лет как война закончилась. У них раны, и память, и убеждения не дают согласия с ним. Все молча занялись своими делами. Кто записку домой писал, кто пуговицу крутил от недоумения, а кто форточку закрывал и открывал.
И только у отца не было никаких дел, потому что он был обездвижен. У него оставалась только речь. Да и потом он в той войне не против немцев воевал, а против их союзников, иранцев. Отгонял их и сопровождал ленд-лизовский конвой от Басры до Каспийского моря.
Вот он и заговорил с пастором о Боге. А о чем еще с ним говорить? Да, с этого началось, а уж русский язык помочь осваивать пастор сам его попросил. Пока, мол, тут бездельничаем, лежим, чтобы время даром не терять. А для отца это оказалось единственной и последней занятостью в жизни.
«Бог это Гот, а верить глаубен. Народ лёйте. Теперь: научить народ вере. Понимаешь? сказал пастор. Потому я здесь. Нет, я сюда не приехал. Я отбывал плен, а потом остался. Остался искупить вину немецкого народа. Показать им нашего Бога. Без Бога жить нельзя никакому народу. Это сверхзадача в жизни проповедовать русскому народу. Да вот поскользнулся, не знаю как, и лодыжку-то и вывернул. Теперь сказали лежи. А пастору проповедовать надо. Он не должен, не может молчать. Он должен проповедовать благую весть. Без этого для пастора жизни нет».
«Конечно, по делу-то пастору этому темную бы устроить, считали палатские мужики. За все их злодеяния на нашей земле». Но их предупредили, что у него дипломатическая неприкосновенность. За темную можешь в каталажку попасть. А вот если какую-нибудь случайную пакость подстроить и виноватых не будет. Только вот какую? Может, пищевое отравление случайное? Или неосторожное обращение с колюще-режущими предметами? Ведь где-то он шел и оступился. Кто-то ему уже отомстил?
Общим собранием коридора решили так и действовать.
Отца предупредили об операции:
Завтра, готовься.
Отец в ночь перед операцией раздумался. Как же я жил и не видел, что в мире нужно быть только скромным странником? Ходить и молиться Вседержителю за то, что он даровал нам этот мир, а вовсе не торопиться, не рвать на себе одежды, не ломить через «не могу», переделывая и перекраивая мир. Ходить, славить, довольствоваться корочкой хлеба. И больше ничего. Ничегошеньки.
И всю ночь после таковых слов, обездвиженный, он молча, чтобы не будить никого, учился складывать молитвы, частично вспоминая, чему его учила в детстве мать, и приплюсовывал их к своим пробам.
«Господь великий! Всемогущий! Спаси меня! Даруй мне свой мир, в котором мы так бездарно торопились».
А утром пришли за ним на операцию и больше в палату не привозили.
Был переполох, пошла молва, почему допустили смерть на операционном столе? Медсестры бегали, врачи оправдывались. Потом пастора убрали из палаты, и русские мужики успокоились.
Через пятьдесят лет, будучи уже старым человеком, я прочел в газете, что один итальянский врач догадался, как можно сваривать кости и тогда можно будет оперировать перелом шеи. Но про костный мозг там ничего сказано не было. Может быть, его соединить еще лет пятьдесят учиться надо.
На похоронах отца объявился впервые друг отца с работы, которого позвали на поминки. Но на поминки он не поехал. Не хотел увеличивать своих отношений с Лидкой до родственных.
На поминках весь род был в сборе. От родительской семьи Мотя, от семьи старшего брата дядька Алексей и тетка Аня, а от нашей мать и я.
А вот потом дядька с теткой обвинили мать в гульбе, нежелании оформлять отношения с мужчинами и подвергли ее остракизму.
Мотя, не возражая против наказания, имела свое отдельное мнение и приводила в пример себя: хорошо бы отдать вдовий долг, хранить преданность мертвому мужу и жить одной, как она.
По одной версии её муж испугался быка и умер, а по другой перетрудился на партийной работе и получил инфаркт. В те еще, тридцатые годы.
Мать оспаривала это мнение. В тридцать лет лишиться партнера, как она, или в сорок пять, как свекровь? Читай: в тридцать лет посвятить себя вдовьему долгу или в сорок пять?
И мне кажется, года три они не общались. Матери пришлось одной во враждебном окружении догадываться, на кого она наткнулась. Никак она не могла понять ход мысли Ловеласова, в том числе и потому, что это был друг отца в свое время. Ей долго казалось: что было с отцом то будет и с ним. Полюбили друг друга, распишемся и будем жить, как люди.
Глава 6. Переезд на Народную
После похорон отца мы жили на Спортивной. Мать ходила на работу, а меня сдавали на круглосуточную неделю в Немчиновский садик. Я привычно уезжал в садик и так же привычно играл по воскресеньям с хозяйским сыном Игорем. Рядом с нами обрабатывала центральную клумбу, готовя ее к лету, бабушка Игоря. В своем грубом сером халате с белоснежной марлей на голове и огромными глазами, усиленными очками, как у волка в «Красной шапочке», она высаживала георгины разноцветные и мои любимые темно-бордовые.
И вдруг в воскресенье к нам в комнату вошел Борис, отец Игоря, мужчина в безупречном, дипломатическом, темно-синем глаженом костюме, с пробором на голове, выбритый и надушенный до невозможности. Он стал говорить матери чудное: «Муж ваш, к моему огорчению умер, а вы принимаете у себя в комнате, будучи семейной и с ребенком, юридически не оформленного мужчину. Я прошу вас, как хозяин, от себя и своей семьи, расторгнуть договор о съеме комнаты и подыскать себе другое место для проживания».
А в чем дело? спросила мать грубо, единственное, что она могла сейчас артикулировать. Когда у нее умер муж и ей труднее всего, когда надо бы пожалеть, а может и скинуть из-за ситуации цену, ее, видите ли, выгоняют?
Понимаете, Лидия! ласково погладив свою руку об руку, сказал он ей, ваше экстравагантное поведение бросает тень на нашу семью и наш дом. Нас могут ославить по улице как разгульное место, и нам будет трудно сдать комнату после вас. Так деловые люди не делают. Мы ни в коем случае не вмешиваемся в ваши дела, но не можем такого допустить и просим подыскать себе другое место.
Раздумалась Лидка в электричке, дорога у нее до весовой площадки была дальняя: «А я-то считала, что он тайно симпатизирует мне. Не своей же женой любоваться толстой, бесформенной и в очках? Конечно, его карьеру делает она, почему он с ней и живет. Из командировки в Прибалтику привезла его и устроила в Академию внешней торговли. Куда ж он от нее денется? Вот ни за что он сам бы мне это не сказал! Это все она его научает! Разве я не хочу, чтобы мы жили расписанные? Я все время ему талдычу об этом. А он «Уй, некогда, ой, потом, я еще не готов». Я же не могу человека торопить. Это ж непростое решение. Нет, никогда бы Борис мне это не сказал, всё она торопит. Ревнует, наверно. Мы никогда не пропускали выплат а это один килограмм сливочного масла в месяц. Вот бы в семью его. Ан нет! Вынь, да отдай! Хорошо вам, когда родители успели в тридцатые годы с соседом-милиционером дядей Ваней на паях дом себе поставить да детям приготовить для брака.
И съемная хитро так поставлена. Постучал в калитку, вошел тут тебе сторож квартиры. Ты к кому, ты зачем? Квартиранты отвечают. Это раз. Ты вошел на террасу, а дальше прихожая, она отапливается нами, квартирантами. За дровами в лес ходим, сушняка набираем. Это два. Плюс деньги за комнату. Съемная комната справа и не мешает хозяевам в их пятикомнатной слева.
А разве наши дети не дружат? И красногрудые снегири зимой сына занимали. Как-то я организую свою семью, зачем же меня выбрасывать?»
Лидка заплакала, вышла из электрички и пошла через Комсомольскую площадь на работу. Вернувшись после смены, она увидела в комнате рукой Бориса исписанный листочек: «Под собственное честное слово (вживе я не могу вам этого сказать) я договорился с женой, чтобы вы пожили у нас до первого сентября и не более того. С уважением, Борис».
Ей стало невыносимо. Она выбежала в сад и села на лавочку под рябину. Потом, сжав кулаки, с сердитым лицом, воинственно пошла на станцию, где вокзал, магазины, много людей, а на столбах наклеены объявления. Она стала читать всё подряд, намереваясь вычитать что-то себе. Нашла, записала и пошла по адресу.
Новая съемная оказалась через две улицы, на Народной. Вышла невзрачно одетая украинка в платке.
Я по объявлению. Вы сдаете комнату? пересиливая себя, на конец, спросила она.
Да, проходите, смотрите.
Когда посмотрела ну, примерно то же самое договорились о цене.
А вот ко мне мужчина приходить будет.
А мне что? Плати деньги а кто к тебе ходит, меня не касается.
Глава 7. Разрыв с Ловеласовым
Лидка шла и удивлялась разнице ответов. Потом поняла. Наверно, счастливые семьи, у кого всё в ажуре, не могут сочувствовать. Несчастным посочувствовать могут только люди с проблемами. Вишь, как сказала: «Мне всё равно». Что-то там не так. Ну ладно, позже разъяснится. Сейчас я переломила себя, нужно выезжать. Боялась-боялась, а выезжать уже впритык. Был муж и нет мужа, как корова языком слизала. Должна ехать, хватит, наупрямилась. Слава Богу, всё устроила. Теперь постель и два узла один с посудой, другой с бельем и два стула перевезти.
Мать переехала на Народную, всё еще мечтая о росписи с Ловеласовым. Как все молодые женщины, она была наивна и полагала, что он поживет с ней, увидит, какая она замечательная и сам предложит расписаться. Но время после переезда шло, Ловеласов обосновался у нее, и все шло по накатанной, как и прежде: встречал её после работы, они шли в ресторан, там выпивали, танцевали, беседовали на разные темы, потом ехали к ней, на её съемную (но так, чтобы под укладывание сына, к десяти часам) и ночевали.
А на работе старшая напарница растравляла душу.
Чего ты такая смурная?
Сама знаешь.
Еще бы. Такой ловелас достался да чтоб без проблем? Я говорила тебе такого быть не может. С ловеласом все хорошо, так хорошо, что и оторвать от себя невозможно. Я говорила-говорила ты не слушала. И рестораны за его счет и в постели просто прелесть. А вот в семью-то не дается. В женскую душу не залазит. Даже не понимает, зачем туда залазить. А умеет, стервец, воспользоваться трудной ситуацией женщины. Всякие красивые любови разыграет, при том ни одной крошки женских возможностей не пропустит. И говори ему не говори он так и останется самим собой и толку с него будет, как от козла молока. А зацепилась тащи за двоих.
Ты прям так говоришь, как будто сама пробовала.
А нешто нет?
Не поверю.
Да нет, милая, всё было. Это только мужу даешь в тряпочку, а уж хахелю-то как давать, как стоять, будет ли потом аборт или не будет ни о чем не думаешь. Иди потом, ноги задирай. А и не жаль. Потому что он ловелас и никогда ничьим не будет.
А что ж тогда с ним будет?
А ничего, умрет один на старости лет. А мне-то что? Я с мужем живу. Вот так и ты должна сделать: сначала мужа найти, семью организовать, детей, квартиру, а потом о хахелях и ловеласах думать. Всегда знай: твой муж всегда с тобой, а ловелас праздник. И нечего о нем переживать. Всегда найдется следующий ловелас. А муж всегда один. Даже если он и переберет по части водочки, и ты его сама на собственной спине тащишь, это твой муж, его и береги. А ловелас красивая картинка. Брось его. Никогда твоим не будет.
После таких речей старшей подруги Лидка побежала со всех ног в свою новую комнату, после работы, разумеется, прибралась в ней, твердя одно: «Я не могу его выгнать, я должна еще раз объяснить ему, что мы нужны друг другу и нам не надо расставаться, раз мы любим друг друга».
Когда Лёня пришел вечером, Лидка выпалила ему самую главную свою увертку. Её научила женщина в очереди, ну, к слову пришлось. Она ей расскажи, а та ей и посоветуй.
Вы знаете? Брак очень большой для мужчины шаг. А вы понемножку. Есть у вас проблема с ребенком?
Да, он у меня в школу в этот год должен пойти.
Вот это и возьмите на вооружение. Попросите его, чтобы он отвел вашего ребенка в школу и делал так в те дни, когда может. Приближайте его к большому социальному поступку браку. А сразу у вас не получится.
Ну, раз женщина в шляпке почему ж не прислушаться? В шляпках только интеллигентки, значит, понимают в жизни. Если интеллигентная женщина ссудила такой умный маневр, то положительный ответ обеспечен.
И Лидка вечером сказала Ловеласову:
Первого сентября у меня рабочий день. Отведи ребенка в школу.
А он, рассмеявшись, возразил:
А в чем проблема? У тебя есть напарница. Поменяйся с ней сменами. Она отработает за тебя, потом ты за нее, и отведешь ребенка в школу.
Тогда Лидка поняла права была старшая напарница. Никогда ей не удастся ловеласа переупрямить.
Ну тогда уходи.
А он вдруг изумился:
Как? Я так далеко ехал и я так тебя люблю, что этого не может быть, чтобы я так просто уехал, ничего не получив. Может быть, мы все-таки возляжем и я тебе расскажу, как я тебя люблю?
Нет, нет, уходи.
Да позволь же, я тебя люблю.
Потом у Лидки прокручивался, как на пленке магнитофона, их разговор. Но как-то странно: отдельно ее реплики, отдельно его реплики. А потом они все-таки возлегли. И тут она поняла, что более ни при каких обстоятельствах нельзя с ним общаться. У нее на этого мужчину нет тормозов. И если она хочет в будущем выстраивать свое поведение, ей надо раз и навсегда понять, что с такими мужчинами надо быть на железной дистанции. Не позволять себе приблизиться. А когда он все-таки утром ушел, она проплакала весь день и опять со всех ног побежала на работу, к своей напарнице и подруге, весовщице со стажем, мириться.
Найди мне мужа, я сама что-то запуталась.
Напарница рассмеялась, польщенная ее бесхитростным обожанием, ей всегда нравилось быть наперсницей в любовных делах младшей неопытной весовщицы.
Мужья на дороге не валяются. Но и унывать не стоит, что их дефицит. Они есть, надо подождать случая. Я сама дам тебе знать, когда кандидат в мужья приплывет к нашим берегам по реке жизни. Дам знать!
В юности Ловеласов очень любил правду. И на улице всем девушкам говорил правду: «Я вас люблю». Ему казалось, что этого волшебного слова вполне достаточно для обрисовки его чувств. Он быстро увидел, что девушкам нравится это слово, но они ждут чего-то еще, каких-то дополнений или попросту говоря бонусов от их встреч. И он страстно захотел работать на таком месте, где такие бонусы давались бы. Остановился на магазине «Радиотехника», то есть продавал телевизоры и приемники. Об успешности этой работы говорил тот факт, что только за очередь на покупку радиотехники в этом магазине платили триста яиц. Эта работа полностью отвечала его доктрине больших бонусов. А получив большие бонусы, он стал первую часть (про любовь) опускать. Стало неважно любит он или не любит. Важно, чтобы были бонусы в отношениях. А Лидка вновь вернула его к началу, когда женщине важно любят её или нет. И он понял, что она непроходимая провинциалка. От таких бегут, сломя голову, а он с ней чуть ли не восемь месяцев про валандался. Бежать от нее надо и побыстрее. Конечно, жаль, есть один момент с женщиной с ребенком можно безбоязненно жить без резинок. Если она беременеет, она делает аборт. Пока он на ней не женился она ни за что не родит. Жаль, но уж, видимо, придется её оставить.
Таких нервомотаний я не заслужил. Не нравится не встречайся. Кто тебя принуждает? А чтобы меня переделывать? Уволь. Я игрушка дорогая. Ты сама на это пошла и этим пользовалась. Я никогда бонусы не зажимал всё тратил на ресторан. Ведь рестораны денег стоят, ты сама не могла их позволить. А если у тебя ступор в голове, зацикленность на браке я тебе не помощник.
Привык я к ней, но ничего, старые телефончики возобновлю. Может, чего нового попадется. Конечно, с резинками придется первое время. А здесь я, видимо, сильно перетянул. Надо было раньше уходить, когда она закапризничала на той съемной. Да, я не няня её ребенку! Не няня! Да, я хахель в постели и неплохой хахель. Женщин не обижаю, по ресторанам вожу. Но чтобы по-серьезному повесить женщину с ребенком на свою шею? Это будет такой хохот в отделе! Представляю.