Как бы то ни было но никто иной, как Виктор Степанович, разрешил моим одноклассникам насмехаться надо мной. Проложил удобную дорожку в эту сторону. Нажал курок и приговорил меня к пяти годам психологического расстрела.
Я заклинаю вас: задумаете учить ребёнка этикету отдавайте его сразу и на каратэ. Наймите ему тренера для постановки точного удара в челюсть. По яйцам и в коленную чашечку. Пусть извиняется и бьёт. Наймите ему хорошего репетитора по русскому мату. Научите его миксовать стили общения. И ради бога не врите ему, что вежливых людей все любят.
Если бы я когда-нибудь устраивалась на настоящую работу и меня попросили бы перечислить мои достижения, я бы сказала: Достижения? Ну. Я выжила в школе, несмотря на золотую медаль. И никогда не говорю мужу «Ну я же говорила». Наверняка бы это впечатлило любого думающего человека.
Лилю мне посоветовала Елена Павловна. Забота в любых проявлениях покоряет меня. Даже такая неуклюжая забота, как у Елены Павловны: «Марьяшенька, надо бы тебе обследоваться. Елена Павловна бесцеремонно щупает мои отсутствующие бочка. Гордость и победа последнего месяца. Плод жесточайших аскез и отказов от булочек и пирожных. Прямое следствие того, что вкуснейшее блюдо сладкий чай с лимоном и свежайший батон с толсто наструганными кусочками замороженного масла полностью и предположительно навсегда вычеркнуто из моего меню. Ты с чего это так схуднула. Безобразие просто. В зеркало-то себя видела? Задний проход у тебя не чешется? Это, Марьяша, глисты. Запиши телефон травницы». Елена Павловна всё ещё не привыкла к тому, что всё легко может быть записано в телефон. И таскает с собой кипы тетрадных листов чтобы писать страждущим телефоны ведомств и подведомств. Я послушно переписываю телефон из её бывалой записной книжки. Даже самая неуклюжая забота мне приятна настолько, что я раздвигаю дела и записываюсь к Лиле на приём.
Лиля умерла в 42 года, оставив по себе тонны светлых воспоминаний, несовершеннолетнюю Лею десяти лет и квартиру с нераспечатанными коробками. Переезд длился года три и Лиле всегда было совсем не до него. В малюсеньком кабинетике она принимала таких, как я. Внимательно выслушивала подозреваю достаточно одинаковые истории и подбирала подходящие случаю травы.
Аптечные травы она не уважала. Пользовалась но только в крайнем случае. Обычно собирала их сама: в холщовые мешочки, в сильное время, то есть перед самым цветением. В сарафане и с песнями. Лиля верила в осмысленность мира. И учила этому меня. И я ей было уже почти поверила.
Дай мне писчих трав, говорила я. Не пишется? это уже она, конечно. Пишется. Но очень хорошо стирается.
Как я потом поняла, Лиля обладала редким даром доставать из людей ту самую историю. Единственно правдивую из сотни достаточно правдивых, которые мы можем о себе рассказать. Вот я, например, могла на первый вопрос её обязательной анкеты («Что мне нужно знать о твоём детстве?») рассказать: Меня зовут Ежа. Я родилась треть века назад. Мои родители это мама и бабушка. Не совсем стандартный набор, конечно. Но меня устраивает. В детстве я видела привидений. Пару раз чудом выжила. Была спокойным послушным ребёнком. В основном помню детство плохо».
Это, пожалуй, достаточно правдиво. Но я набрала в грудь побольше воздуха и зачем-то выпалила ей всё. Меня зовут Ежа. Я треть века назад победила контрацептивы. Это только звучит необычно. Так-то это не очень классная победа. Я заняла место маминой молодости и свободы. Испортила мамину грудь и жизнь. И каким-то невероятным образом я продолжаю всем мешать. Грете Тунберг, которая совершенно права. И тому миллиарду человек, по сравнению с которыми я совсем не золотая. И животным, чей естественный ареал обитания так сильно сжался потому, что я заняла их место. Мне очень хотелось бы никому не мешать.
Мне очень хотелось бы никому не мешать. Я сказала это ещё раз, шёпотом, когда Лиля дошла до третьего вопроса своей анкеты из четырёх вопросов. Об анкете было известно, что в случае честных ответов ты расскажешь о себе почти всё. Почти всё. И излечение начнётся ещё до того, как ты примешь назначенную смесь трав. Потому что говорить целительно. Кто б спорил.
Лиля тогда посмотрела на меня пронзительно. И гораздо дольше того времени, при котором твой собеседник будет чувствовать себя спокойно. Я мужественно не отводила взгляда: ведь я тогда ещё совсем не знала Лилю. А вдруг она начиталась книжек по НЛП и только и ждёт, чтобы я отвела взгляд. НЛПишное такое знаменитое гадание: отводишь влево стало быть вспоминаешь, вправо лжёшь. Поэтому я просто упрямо на неё смотрела, чувствуя, что она ввинчивается в меня больше и больше этой своей неприличной внимательностью. Я попробовала представить, куда её взгляд провалится. О таких, как я, говорят: неглубокий человек. Я люблю, когда хорошо. И не люблю, когда плохо. Как все. Я склонна кричать от радости и от пронзительной боли. Но ни та, ни другая ещё не доходили до границы переносимого предела и я всё больше молчу И тут спокойно и совершенно неожиданно я сказала: Я хочу ясности и ярости. По крайней мере звучало это интригующе красиво. Я на всякий случай поставила мысленную галочку и постаралась запомнить. Для текстов иногда пригождается. И нужно, конечно, иметь небольшой чуланчик размером хотя бы с блокнотик, чтобы туда такое складывать. Ясно и яростно. Звучит как название, надо же. Пожалуй, не хватает ещё чего-то. И тогда можно было бы обыграть как теорию трёх Я. Сейчас такое модно. Говорят, читатель запросто интригуется таким. Простенькая такая загадочка. Последним моим свёрточком в чуланчике-блокнотике был менеджер снов. Я представила себе такую организацию, где сны для тебя составляют. Она, конечно же, могла бы быть в некоторых конфликтах с законом. Почему бы и нет? Такая полулегальная организация снов по заказу. Может быть, она так и называлась бы: Ясно и яростно.
За письменным столом у меня так же, как на кухне: всё может пойти в дело. Другого применения этой фразе я пока не находила. Но надо не забыть занести в чуланчик а потом уж подумать Лиля в это время отпустила меня своим цепким взглядом и радостно смеялась. «Вот! Ну вот же! А говоришь не хочу мешать»