В Европе на основе этнического, языкового или даже религиозного единства возникали общности, которые затем объединялись (нередко насильственно) в государственные образования. За свою долгую историю эти нации сформировали различные менталитеты и имеют свой характер, своего рода ДНК. Они являются членами Организации Объединенных Наций и членами Европейского союза, но при этом твердо отстаивают свою национальную идентичность и национальные интересы. Существует множество исследований на тему «характера» наций, и здесь я могу лишь на них сослаться.
Сегодня членами Организации Объединенных Наций являются около 200 государств мира, некоторые из которых не смогли сформировать историческую идентичность; им часто не хватает этнической, языковой и даже исторической общности, а иногда и внутреннего единства классической «нации». И все же в соответствии с Уставом ООН они являются «нациями». Часто это государства, возникшие в результате распада бывших колониальных империй. Нередко они до сих пор имеют искусственные границы, установленные колониальными державами, и в дальнейшем постоянно испытывают серьезную внутриполитическую напряженность. Но их государство это и их нынешняя «национальная» идентичность, и у них тоже есть «национальные интересы».
Понятие «национальные интересы» является предметом обширных научных исследований. Думаю, не стоит приводить здесь все диспуты об «интересах государства» от Макиавелли до Ганса Моргентау. В демократическом мире нет возможности определить, что такое «национальные интересы» в каждом конкретном случае: ведь определение «интересов» основано на убеждениях, а убеждения в любом демократическом обществе сильно разнятся. Достаточно взглянуть на недавно завершившуюся в Германии избирательную кампанию, на широкий спектр партий и их программ. Поэтому в демократическом обществе то, что принято считать национальными интересами, всегда зависит от индивидуальных суждений. Разумеется, это относится и к моим размышлениям.
Задачей государств остается совместная работа по определению направления развития быстро меняющегося мира. Только национальные государства обладают необходимой демократической легитимностью для действий на национальном и международном уровнях. Они могут передавать свои права, например, ООН или, в Европе, Европейскому союзу, но они всегда остаются демократически ответственными. Поэтому я стремлюсь конкретизировать расплывчатое понятие «сообщество ценностей» и отделить его от понятия «национальные интересы». Сообщества ценностей это не форма государства, это не нация, им не хватает демократической легитимности, основанной на общем политическом процессе. Естественно, могут иметься и общие интересы, например, в Европейском союзе или в трансатлантическом партнерстве между Европой и США. Однако в рамках этих ценностных сообществ неизбежно всплывают и противоположные интересы. Наличие у «Запада» общих ценностей не исключает жестких столкновений национальных интересов внутри этого «сообщества», что мы уже наблюдали и будем наблюдать в будущем. Любой, у кого есть опыт работы в федеральной политике Германии, отлично знает, что даже у Баварии и Гамбурга часто имеются противоположные «интересы» в контексте региональной конкуренции, но при этом они не ставят под сомнение единство Германии.
Отстаивать этот момент в трансатлантических отношениях, открыто говорить о нем и действовать в соответствии с ним станет одной из важнейших задач германской и европейской политики в ближайшие годы. Интересы здесь явно расходятся, но стабильные «сообщества ценностей» не должны распадаться из-за противоположных интересов их членов. Однако в интересах сообщества эти разногласия должны открыто обсуждаться. Различия интересов в западном «сообществе ценностей» должны быть обозначены и открыто обсуждаться в интересах сообщества. Однако нам, немцам, еще предстоит научиться делать это в своих национальных интересах.
Тем не менее цель должна оставаться неизменной: национальные интересы следует максимально интегрировать в систему международного сотрудничества. Если национальные интересы не будут учитываться в системе европеизации и интернационализации, то в конечном итоге сотрудничество прекратится, а именно в нем сегодня так остро нуждается мир. Международное сотрудничество не должно отражаться на внутриполитических реакциях демократических обществ национальных государств. Предупреждение и для сегодняшней европейской политики: там, где «интересы» Европейской комиссии или Европарламента представлены односторонне и без учета интересов государств-членов, Европа может в конечном итоге потерпеть крах. Ни ЕС, ни трансатлантическое сообщество ценностей не могут снять с федерального правительства и немецкого бундестага ответственность за судьбу Германии в условиях резко меняющегося мира. Демократические условия для этого существуют только в самой Германии.
Каковы национальные интересы в конкретных вопросах и как следует определять «национальные интересы» в отдельных случаях, в чем заключается «национальный интерес» Германии именно эти вопросы и этот процесс принятия решений являются предметом данной книги. Сложнее всего всегда здраво определить национальный интерес в той или иной ситуации. Под «здраво» я имею в виду следующее: необходимо отличать желания от интересов и интересы от возможностей. Некоторые вещи в этом мире являются желанными, но достижимы ли они? Разумно ли к ним стремиться и подчинять этому стремлению другие интересы и задачи? Стоит ли даже самая заманчивая цель затраченных усилий и бесчисленных побочных эффектов? Мир без глубоких конфликтов интересов прекрасен, но существует исключительно в нашем воображении, и никогда в реальности. Жизнь всегда будет процветать за счет других жизней. Кто хочет есть, тому приходится срезать колос.
В политике существует тенденция выдавать желаемое за действительное, не задумываясь о долгосрочных последствиях. Это облегчает контакт с избирателем. А там, где одни выборы следуют за другими, тенденция не выполнять основанные на желаниях обещания очевидна. Настроения людей берут верх над трезвым рассудком, проторенные тропы сулят удобство, а повторять всегда легче, чем изучать новое. Но я таким путем не пойду: необходимо понять или хотя бы попытаться понять, даже если это политически неудобно.
И еще: если кто-то попробует «понять» интересы другой страны или ее руководства, я сочту это похвальным. Нам, немцам, следует постараться «понять» Францию или Италию так же, как США или Российскую Федерацию, как президента Байдена, Путина или Си Цзиньпина. Это как в семейной жизни: нельзя сделать сосуществование с другим человеком плодотворным, не понимая своего партнера. Особенно когда партнер ведет себя враждебно. Каждый хороший футбольный тренер старается «прочитать» манеру игры своего соперника и его понять, если хочет уйти с поля победителем. При этом важно учитывать не только нынешнюю ситуацию, но и то, что к ней привело. Задача этой книги изучить интеллектуальные привычки в некоторых важных стратегических вопросах германской политики, а не подтвердить их.
Ведь даже в эпоху великих потрясений «интересы» часто основываются на устаревших, укоренившихся убеждениях. Всегда ли это действительно национальные интересы? Когда меняется ветер, порой приходится не только переставлять паруса, но и корректировать курс. Когда курс «продолжать в том же духе» в изменившихся обстоятельствах более невозможен и не отвечает национальным интересам, когда направление политики сталкивается с глубоко изменившимися условиями кто тогда определит курс? В демократическом государстве решение о смене курса принимают парламент и правительство. Но на каком фоне, из каких политических соображений принимается решение? К кому прислушиваются? Кого выбирают руководителем? Насколько информированными и независимыми, насколько рациональными могут быть действия правительства в условиях демократии СМИ и настроений, особенно в преддверии выборов? Необходимо смелое мышление, необходимо лидерство.
В будущем Германия может существовать только вместе с Европой, а Европа, в свою очередь, может оставаться успешной только если мы, европейцы, будем понимать соответствующие интересы других стран, особенно великих держав. Здесь я ограничусь тремя мировыми державами США, Китаем и Россией и их отношениями друг с другом, с Европой и с Германией. Конечно, есть и другие важные державы, но сегодня их национальные интересы оказывают не столь прямое влияние на Европу и Германию.
Любая попытка оценить и понять интересы других государств это всегда авантюра. Ведь все мы знаем, как трудно понимать, а тем более учитывать интересы людей, с которыми вы живете. И все же для человека, мыслящего в политическом и международном ключе, нет другого способа сформировать собственное политическое суждение. Мы должны стремиться к тому, чтобы понимать интересы других стран и их правительств, в том числе диктатур и диктаторов. Речь не о том, чтобы потворствовать их действиям или даже оправдывать их в духе мадам де Сталь «все понять значит простить», а о том, чтобы понять основы действий этих государств, чтобы затем как можно разумнее направлять наши действия в соответствии с ними.
Это сложно, даже если вы знаете язык другого народа. Но когда человек не знает страну, когда зависит от устных и письменных переводчиков, когда культурная коммуникация практически невозможна, внимательный наблюдатель испытывает большое смятение. Именно так я отношусь сегодня к Китаю и России, и в конечном счете именно так должен относиться к этим странам весь политический истеблишмент на Западе, в Германии и Европе. И все же мы должны честно стремиться к тому, чтобы «понять» и эти страны, оценить их интересы, нужно размышлять и принимать решения. Но поскольку это так сложно в отношении иностранных государств, действовать следует осторожно и без предубеждений. Читатель должен помнить об этой оговорке.
США как сверхдержава Запада
Наиболее значимой из великих держав для нас являются США, поскольку они доминируют в принятии решений на нашем континенте, руководствуясь своими национальными интересами. В отличие от Китая и России, США на сегодняшний день являются самой молодой страной среди современных мировых держав. Всего за одно поколение, с 1914 по 1945 год, они подчинили Западную Европу своей внешней политике, политике безопасности и организовали западный миропорядок в собственном понимании. В 1963 году, когда федеральный канцлер Аденауэр пожаловался Макджорджу Банди, советнику президента Кеннеди по безопасности, на проблемы лидерства в Европе в условиях франко-британского соперничества, тот ответил: «[] ведущей державой в Европе в ближайшие 15 лет будет не Англия, не Франция и не Федеративная Республика, а США []». Гордость Аденауэра за Европу была уязвлена, поскольку суждение Банди лишь укрепило его понимание того, что «[] в основе американской политики в конечном итоге всегда лежит жесткий расчет национальных интересов, и что в интересах Европы развивать самостоятельность»[1].
Хотя сегодня США вынуждены признать, что превосходящий их по численности населения Китай готовится лишить их лидирующей роли в мире, они вступают в это соревнование с большим перевесом. Из трех великих держав это единственная страна, население которой политически однородно. Возможно, это вызовет удивление, ведь США, будучи страной иммигрантов, собрали в своих границах расы и языки всего мира; но именно поэтому сепаратистские меньшинства у них сегодня отсутствуют. Все иммигранты, несмотря на этническое, религиозное и языковое разнообразие, чувствуют себя связанными только с одной нацией: американцев. В то же время коренные жители Северной Америки практически исчезли из современных США и поэтому не могут быть организованы как меньшинства. Когда в США возникают внутренние раздоры, то речь идет не о равенстве разных этнических и религиозных групп, как в Китае или России, а о равенстве в правах американцев разного цвета кожи или этнической принадлежности. Вот почему расизм является в США центральной проблемой, а этнический сепаратизм нет.
От Китая и России США отличает и тот факт, что у США нет географических границ с сильными или враждебно настроенными соседями. На востоке и западе страну защищают два больших океана, в южной части американского полушария государства, по сути, признают превосходство США, на севере Канада родственная англоязычная страна. США по-прежнему являются сильнейшей военной державой мира, чрезвычайно креативны в научном и культурном плане, обладают крупнейшими корпорациями и в то же время представляют собой значительную «мягкую силу» (soft power), как благодаря своему международному языку, английскому, так и благодаря электронным коммуникационным системам, которые сегодня лидируют в мире.
В европейском понимании конституция США не является демократической (по мнению отцов-основателей, она и не должна быть таковой!), но она стабильна и за двести тридцать лет пережила все кризисы. Однако именно эта прочность конституции имеет и фатальное следствие: негибкость политической системы. Конституция США священна и потому фактически не подлежит реформированию: на внесение поправок в нее должны согласиться три четверти штатов. Право на владение оружием закреплено в конституции и поэтому до сих пор не подлежало изменению. Сегодня США страдают еще и от того, что Палату представителей и треть Сената приходится избирать каждые два года, и эти постоянные выборы приводят к тому, что партии постоянно учитывают краткосрочные настроения избирателей. Президент Байден уже через год после вступления в должность вынужден думать о следующих выборах. Именно поэтому политика США так нестабильна, так ненадежна, что является серьезной проблемой для партнеров такой крупной державы.
Еще одно слабое место США врожденная самоуверенность в том, что американцы это «исключительная» нация, и отсюда великая задача привести весь мир к своему, «американскому образу жизни». Однако связанная с этим убежденность в том, что в случае необходимости они вправе учить другие народы «демократии», в том числе с помощью военной силы, в конечном итоге привела к тому, что Стивен М. Уолт, профессор международных отношений Гарвардского университета, назвал The Hell of Good Intentions, «адом благих намерений»[2]. По сути, этот путь провалился и стоил США огромных финансовых затрат и демократического содержания. В большинстве случаев они оставляли после себя не демократию и мир, а хаос, разруху и ожесточенные диктатуры. Намерения были позитивными, а результаты нет. Уолт подводит сокрушительный итог: по его мнению, ни один из представителей этой «либеральной гегемонии» ни Клинтон, ни Буш, ни Обама не свободен от ответственности за основные ошибки американской внешней политики[3].
Сегодня отношения США с двумя другими великими державами (Китаем и Россией) имеют для нас, европейцев, решающее значение. Ведь США доминируют в Европе с точки зрения внешней политики и политики безопасности, и на этой основе втягивают нас в свои конфликты с другими мировыми державами. США понимают свои интересы так: они не хотят, чтобы ЕС или Германия выстраивали отношения с Китаем или Россией в соответствии с собственными интересами, а хотят, чтобы ключевые решения принимали США. Но представляют ли США интересы Европы или Германии?
Тем не менее Европа лишь одно из направлений, входящих в национальные интересы США; в настоящее время на первый план выходит Китай. В отношениях с ним решающую роль сегодня играют не гуманитарные соображения, а сохранение власти, геополитика и экономические интересы. Скрывать свои силовые интересы под гуманитарными аргументами для США традиция, и она не должна вводить нас в заблуждение: интересы США всегда носят жесткий геополитический, экономический характер и глубоко укоренены в их понимании себя как «исключительной нации».