Медбрат палатный Лужин несомненно, обладал сильным обаянием. У местных женщин он пользовался большой популярностью. Очень высокий, за два метра ростом, худощавый, приятной наружности молодой мужчина имел то качество, которое особо ценилось в девяностые. Алексей злоупотреблял. Как говорится всегда и везде. Это пагубное качество ценила здешняя «принцесса» Алексеева. Рядом с Лужиным она находилась в своей стихии, не чувствуя какого-либо упрёка. Её мнение являлось главенствующим и неоспоримым в больнице, потому любой, кто пьянствовал уже получал «индульгенцию» на многие «шалости» вперёд. Единственное злоупотреблять надо с коллективом и не в ущерб основной работе. Дела идут потихоньку, ну и хорошо! У начальства имелись иные, более важные цели и нарушение трудовой дисциплины его устраивало. Вопрос всерьёз поднимался только если случались какие-то неприятности, но они возникали нечасто.
День выдался очень погожим и многообещающим. Сразу после того, как мы приняли смену, все собрались на импровизированный ланч в раздевалке. Я уже успел вскипятить чайник, как увидел стоящие на столе две или три полуторалитровые бутылки, наполненные неизвестным содержимым. Моя попытка налить заварку чая в стакан была прервана чьим-то возгласом:
Ку-уда?! Не торопись, сейчас будет самое интересное.
Не успел я сообразить что к чему, как мой стакан был наполовину наполнен жидкостью со специфическим запахом. Это был самогон. Все собравшиеся радостно потирали руки в предвкушении трапезы. Наконец, Лужин сказал долгий нелепый тост, и вся смена выпила первую стопку. Не скажу, чтобы я как-то противился или был недоволен, но всё же происходящее вызвало у меня некоторое удивление. Я до того никогда на работе не выпивал. Впрочем, долго это не длилось и по телу растекалась приятная теплота. Самогон был сильно вонюч, и питие его не вызывало каких-то приятных чувств. Но прижился напиток неплохо и вскоре я, находясь в приподнятом настроении вернулся в коридор для работы. Я был единственный санитар и помогать мне никто не собирался. Из раздевалки доносились довольные голоса и как-то даже стало обидно, что приходится за всех отдуваться. Больные сразу заподозрили, что сегодняшняя смена будет навеселе, и особо не утруждали себя субординацией. Больной по фамилии Галушка так и вовсе начал лезть ко мне с двусмысленными заигрываниями. Он гримасничал и строил мне рожи, попутно хватая рукав моего халата и притягивая к себе. Клиент был сильно похож на чёрта из «Вечеров на хуторе близ Диканьки», но умиления, почему-то у меня это не вызывало. Наконец, с большим трудом мне удалось запихнуть его в палату. «Оправка» явно затянулась, и я уже начал торопиться. Наконец, всё было сделано, и я услышал команду медбрата выпускать больных на прогулку. Я открыл все палаты сразу и пошёл в раздевалку в надежде, что больные как-то сами организуются и мне нужно будет только потом закрыть все двери.
В раздевалке сидела одна Люся. Санитарка что-то жевала. На столе стоял мой стакан, до краёв наполненный самодельным алкоголем. Люся сразу защебетала в свойственной ей манере:
Вчера была у Насти Алексеевой. Прихожу, а они оба уже с утра пьяные. Валяются, ничего у них по дому не сделано, грязь кругом. Настя-то ещё что-то шевелится, а вот муж совсем как убитый. Ну, я им полы-то помыла, еды сготовила, бельё постирала. А Настя смотрит так нежно на меня и говорит: «Ну, Люська, будет твоя дочь скоро медсестрой у нас работать». А я спрашиваю так: «А что же будет с Виталиком: его когда переведёшь в «фельдшера»? Она мне и отвечает: «А когда у него яйца квадратные будут!» Тут Люся залилась звонким смехом и затем продолжила: «Так, что не обижайся если что. Дочка моя вперёд тебя в «процедурке» работать будет, а потом я её замуж выдам. Ты видел какой у неё Рома?..» Дальше она стала рассказывать мне о его многочисленных достоинствах, и я узнал, что дочь уже беременна от него, потому со свадьбой затягивать не станут.
Я быстро выпил содержимое стакана, закусил и отметил, что несмотря на сильный запах, пьётся самогон легко и опьянение от него слабее, чем от водки. Оказался вновь в коридоре, я обнаружил, что пациенты, действительно, разошлись сами по местам. Большая их часть была на прогулке и мне оставалось только закрыть опустевшие палаты. В отделение с прогулки зашли двое. Лужин и медсестра Элеонора. Эля зашла в процедурный кабинет и начала выполнять текущую бумажную работу. Она из нас всех была самая трезвая. По ней вообще ничего не было заметно. Лужин же решил составить мне компанию на коридоре. Он рассказал мне детали своей биографии. Я узнал, что Алексей был большим другом Зелёного Змия за что периодически подвергался репрессиям со стороны начальников. В Армии его убрали из санчасти и перевели в обычную армейскую казарму за какие-то хмельные подвиги. С первой работы тоже через полгода «попросили». Устроившись на первое (ещё тогда общее) отделение он принял активное участие в капитальном ремонте. Но когда открыли «спец» долго не наработал, и опять же, за очередную невероятную пьянку сослали на второе отделение. Вернее, поменяли на другого медбрата по фамилии Хоменко. После нескольких лет работы на втором руководство решило сжалиться и под «честное слово» Лужин вернулся на «спец». Я должен был отметить, что слово своё он плохо держит. Дальше мы долго разговаривали о музыке. Он оказался большим любителем старого западного рока. Будучи ещё подростком, в начале восьмидесятых слушал (как и многие тогда) Би-Би-Си. И любимой передачей для него была музыкальная программа Севы Новгородского, которую Алексей старательно конспектировал в большую тетрадь. Я некогда так же слушал рок-музыку и нам было о чём поговорить. Мы увлеклись беседой почти до полудня. В заключении мне Лужин предложил поучавствовать в продолжении банкета и рассказал о древней местной традиции «проставления» после отпуска.
У тебя есть какие деньги? Спросил, как бы между прочим, Алексей. Я достал свой кошелёк, из которого приветливо выглядывали купюры разного достоинства на сумму рублей в триста.
Отлично! Мы можем после обеда сходить к «Баушке» и докупить ещё «полторашку» самогончика. На это надо тридцать рублей.
Дальше он мне рассказал старый пошлый анекдот, и как бы между прочим, попросил дать ему в долг пару сотен, до зарплаты. Я был в приподнятом настроении и тёплый приём препятствовали отказу. Было жалко расставаться с суммой, которую старательно копил несколько месяцев, пускай и в долг. Тем не менее, деньги были выданы и все начали готовиться к обеду.
Приём пищи прошёл штатно. После мы сходили за дополнительной порцией спиртного. Мне показали нелегальную точку продажи суррогатных спиртных напитков, и я благополучно «проставился» полутора литрами самогона, стоимостью в тридцать рублей. Придя на работу, я провёл «оправку», после которой снова сел за стол в раздевалке. Трапеза была в самом разгаре. К нам присоединились охранники, смена «Митьков». (Их так называли потому, что оба были Дмитриями, оба были средних лет, очень любили всякие посиделки и очень дружили между собой).
Лужин оказался неравнодушен к медсестре Ирине Богдановой, и та отвечала взаимностью. Они сидели в обнимку и о чём-то ворковали, как влюблённая парочка на долгожданном свидании. Вообще-то Алексей был женат, но это никак не мешало ему крутить романы с посторонними женщинами. Ирина же оказалась одинокой разведёнкой и, естественно, ей связь с мужчиной никак не мешала. Лужин рассказывал что-то интересное на ухо своей избраннице, а она в ответ громко и комично хохотала. У сидящих за столом такой смех вызывал умилительный восторг и это дополняло градус в атмосфере всеобщего веселья.
В четвёртом часу дня мы захмелели настолько, что начали хором петь, причём довольно громко. Пропев две или три песни, кто-то из нас решил послушать: не стучатся ли больные? Но из коридора доносился только приглушённый смех больных, которым тоже было почему-то весело. В заключение, напевшись досыта, ко мне подсела Люся и стала опять рассказывать про свою дочь и про Рому. Мне эта тема уже изрядно надоела, но отделаться от санитарки я не мог.
Ты знаешь, тут на днях как-то сидели у меня дочка с Ромой и к ним в гости пришли подружки. Я им сразу рассказала о тебе и предложила им с тобой познакомиться, они все свободные и как раз подходят по возрасту. Но как только те узнали, кого я им предлагаю, сразу же сморщили носы и замахали руками, «Не надо, дескать нам таких дурацких кавалеров предлагать, вот Ромочка какой замечательный, мы только с такими хотели бы общаться»
Я не знаю, какой смысл был в данной откровенности, кроме тоски это ничего мне не давало. К счастью, надо было идти в коридор, и про украинскую черешню слушать на этот раз не пришлось.
Выпустив больных на прогулку, я заметил, что вышли решительно все. Даже те лежебоки, которые вообще никогда на гулять не ходили. Выстроившись вдоль решётки дворика, они с интересом и изумлением наблюдали за тем цирком, который творил персонал на свежем воздухе. Лишившись комплексов, смена вела себя как дети в садике. И это вызывало дикий восторг у пациентов, скучающих от однообразия проходящей жизни. Мне было невыносимо сидеть одному в пустующем отделении, и я так же присоединился к всеобщему веселью.
Ближе к ужину «Митьки» принесли ещё самогонки и праздник продолжился. Я пропустил одну или две стопки и понял, что напился вполне солидно. Смена была наэлектризована энергией и после работы решили продолжить гулять в огороде у Оксаны Шерстнёвой. Благо, за ней заехал супруг на грузовом мотороллере. Остались в стороне только я и Элеонора. Лужин с Богдановой и Савенкова уселись в кузов и горланя вовсю песни отправились в путешествие. Вечер и ночь у них ожидались запоминающимися.
Слегка пошатываясь, я шёл домой со смешанными чувствами. Было, конечно, весело, но несколько оставшихся десятирублёвых купюр в кошельке смотрели на меня, как на предателя. До зарплаты было ещё долго и мне не хотелось больше таких расходов. К слову, те две сотни мне Лужин отдал, но очень неохотно. Попросив один раз отсрочку, он и во второй раз отдавать не желал. Зная, что у него скоро отпуск, я настоял и таки добился своего. По итогу: я решил для себя быть аккуратнее и много денег на работу с собой не носить.
Глава 15. Дима Петушков извращенец в почёте.
Сентябрь 1999 годя был у нас на редкость тёплым и солнечным. Путь на работу был очень приятным, не хотелось заходить внутрь больницы. С августа к нам пришёл другой медбрат, вместо Лужина теперь работал Константин Хоменко. В меру упитанный мужчина, похожий на Карлсона, только нос, как у Гоголя. «По наследству» от Лужина ему досталась медсестра Ирина и после работы их вдвоём можно было видеть в местных учреждениях общепита за совместной трапезой за счёт Константина. Не знаю чего хотел холостой, проживающий с мамой Константин от Ирины, но последней это определённо нравилось. Людмилу по какой-то причине перевели в другую смену. В остальном, трудились, как и прежде, с разной степенью трезвости.
На отделение пришли новые сотрудники. Пожилая санитарка Клава привела свою дочь, тоже санитарку, весьма недурную собой. Женская часть персонала встретила её прохладно, и сидя на раздатке, она мало с кем общалась и большую часть времени читала дешёвые бульварные романы. Ещё к нам пришла та самая симпатичная медсестра с приёмного покоя, с которой я повстречался на практике. Надо сказать, что насколько она была красива, настолько и мало было от неё толку. Звали её Света Лакеева. Света редко появлялась на рабочем месте и при необходимости искать её надо было в комнате охраны. Правда, особо интересной никто её там не считал и при первой возможности выпроваживали восвояси. Когда Света была навеселе, её навязчивость переходила в откровенное домогательство и тогда сотрудникам охраны приходилось силком вышвыривать надоедливую девку. После такого она обычно надув губы и разобидевшись на весь мир одиноко сидела где-нибудь в углу. Мне тогда это казалось странным: навязывать себя тем, кому ты совершенно не нужна и тотально игнорировать тех, кому нравишься.
Ночи были уже холодные и сквозило на коридоре «будь здоров»! Я дежурил, одевшись в фуфайку, недавно выстиранную в местной прачечной от высохших выделений носоглотки Вадика Короленко. Надо было пользоваться, пока чистая. В одну из дверей постучали и мне пришлось выпустить больного в туалет. Проходя по коридору, я заметил, что в соседней палате возле окошка стоит ещё один. Когда первый оказался в туалете, второй также постучал.
Тут надо сделать остановку и немного рассказать об этом втором. Дима Петушков, так его звали, являл собой имбецила, который всё своё детство провёл в интернатах и домах инвалидов. Невысокого роста, худощавый, с очень впалыми и близко посаженными глазами, седловидным носом, без передних зубов и выступающей вперёд нижней челюстью. Несмотря на очень молодой возраст, 19 лет окружающий мир его интересовал только с точки зрения удовлетворения низших потребностей. Впрочем, для имбецилов из интернатов это норма. Начиная с раннего школьного возраста, ребята в подобных местах иногда растлеваются более старшими. Именно за это, то есть-растление малолетних мальчиков, вкупе с многочисленными кражами и был задержан Петушков. Разумеется, такой преступник быстро оказался в нашей больнице на принудительном психиатрическом лечении. Диму такой поворот событий нисколько не расстроил и будучи помещённым во вторую палату он оказался в родной стихии. Так же, быстро нашёл общий язык с заведующим и регулярно ходил к нему на беседы. Все знали, что для начальства у Димы Петушкова нет никаких тайн, абсолютно.
После того, как я открыл дверь второй палаты больной Петушков быстро засеменил по направлению к уборной, такой походкой будто зажал между ягодицами крупную монету. Я не особо придал значение этому выходу и задремал на диванчике. Через какое-то время мне пришла в голову мысль, что больные находятся в туалете слишком долго. Наверное, уже с полчаса. Я встал с диванчика и решил посмотреть, что происходит в туалете. Подойдя к его двери, я сходу не увидел никого через имеющееся в ней круглое отверстие. Распахнув дверь, в правом углу сразу обнаружилась и пропажа. Петушков, стоя на коленях, так увлечённо и самозабвенно делал минет, что заметил меня не сразу. Я на секунду замешкался. Наконец, меня услышали и Петушков оторвавшись на секунду от своего дела повернулся ко мне лицом, которое источало олигофренское счастье. Его губы были отёкшими и сильно покраснели от напряжённой работы, а из уголков рта стекала слизь. Петушков посмотрел на меня, хмыкнул и повернулся дальше заниматься любимым делом. Я был несколько шокирован и выйдя из сортира не понимал: что нужно делать? Наконец, вскоре процесс результативно завершился и два содомита спокойно, безо всякого смущения вернулись в свои палаты и легли спать.
Я ушёл на выходные и совсем забыл об этом случае. Придя, как положено на работу выяснилось, что Дима Петушков находится в хирургии и кому-то нужно идти на пост. Дело в том, что когда я был на выходных, Диминого случайного партнёра приревновал другой больной, который состоял с ним в постоянной гомосексуальной связи. Имена этих голубков давно канули в лету и вспомнить их вряд ли кто сможет. Так вот, этот ревнивец решил отстоять честь своих отношений и отвесил последнему звонкую пощёчину. Петушков был ярым сторонником открытых связей и откровенно не понял такого жестокого обращения с собой. В знак протеста он проглотил небольшой шуруп, который вывернул из задней стенке своей тумбочки, о чём торжественно объявил на ближайшем обходе. Полушкин оказался полностью солидарен со своим информатором и обидчику немедленно прописал курс аминазина, а Петушкова направил в хирургическое отделение местной ЦРБ для оперативного извлечения постороннего предмета из его внутренностей. В хирургии, после обследования, решили операции не делать и подождать, пока шуруп не выйдет сам. Но в больнице оставили: «а то мало ли чего? Вдруг нашему сокровищу поплохеет и некому будет посвящать детишек в «европейские ценности»! Страна не переживёт такой утраты!»