Да мы туда и сразу обратно.
Запрещено! Там и дорога перекопана! Вы не проедете А в объезд это по минному полю.
Ладно, а нас пропустишь? Мы машину здесь оставим, сходим до карьера прогуляться.
Да идите, только с дороги не сходите.
Взяли с собой по четыре пачки патронов и пошли к карьеру, где обычно проходили учебные стрельбы. По пути озирались по сторонам. Малозаметные красные флажки с белыми буквами «М» проблескивали сквозь высушенную летним зноем траву, как грибы-мухоморы после дождя. Карьер был громадной искусственной ямой, выкопанной добытчиками гравия и щебня. Лет пять-семь назад его разработку прекратили из-за грунтовых вод, и теперь он представлял собой этакий резервуар с косыми отвесными двадцатиметровыми стенами, маленьким озерцом в центре и обгоревшими мишенями разрушенных, проржавевших остовов трёх бэтээров.
Заходить в него неприятно: сразу чувствуешь тревогу в ожидании неприятностей, которые могут прилететь сверху. Но во время стрельб там выставляется оцепление, сейчас же мы были предоставлены самим себе и ощущали себя по-детски беззащитными. ПМ и пара РГД в карманах были лишь лёгким прикрытием, уменьшающим тревожный порог.
Ну что, давай по банкам?
Давай, начинай!
Насобирали консервных банок, выставили их на кирпичи. Мне вспоминалось детство, когда мы мальчишками вот так же стреляли из самодельных рогаток. Видимо, так и не повзрослели. Патроны, как всегда, имеют свойство быстро заканчиваться.
Утолил жажду, Саш?
Маленько Продолжим завтра, док?
Без проблем! Давай выбираться отсюда, как-то здесь неуютно вдвоём находиться. Да и стемнеет скоро.
Выбравшись из карьера, мы заметили две БМП, мчавшиеся в нашу сторону и окружающие нас с флангов. На броне восседали люди с разукрашенными лицами и банданами на голове.
По всей видимости, спецназовцы. И, очевидно, по нашу душу
Бежим?
Тебе хорошо, ты убежишь, а я как?
Ну ладно, тогда будем ждать. За бегущими могут ведь и очередь послать
Через пару минут машины остановились.
Стой, стрелять буду!
Да мы и не бежим. Свои мы, ребятки, свои.
Руки за голову! На землю лицом вниз!
Не чудите, ребята вы, может, с кем нас спутали?
Молчать, сука! Ещё слово скажешь, и оно будет последним.
Есть команды, о смысле которых не задумываешься и которые выполняешь автоматически и без вопросов. Их не нужно осмыслять, чтобы понять. В наши спины направили стволы АК. Небольшие стволы, диаметром с медный пятак, но от них так и веяло холодом, быстро распростряняющимся по телу. Мы ясно ощутили, что это уже не детские шутки. Всё, на что оставалось надеяться на психическую устойчивость обладателей оружия.
Второй раз задумываюсь о бренности жизни за прошедшие полгода
Вы что тут делали?
По банкам стреляли в карьере. Вот пистолет. Вон там гильзы наши валяются.
Рядовой Иванов, ПМ изъять. Рядовой Сергеев, бегом в карьер. Проверь, есть ли гильзы. Эх, жаль, что вы не карандаши, мы бы вам здесь устроили праздник, пожалели бы, что на свет родились.
«Карандаши» это на сленге некоторых офицеров «солдаты».
Нашёл гильзы, ещё тёплые, товарищ капитан.
Голос принадлежал чумазому от краски солдату в кедах на босу ногу. У меня даже от сердца отлегло лёгкая отдушина в происходящей чёрной комедии.
Возьми с собой парочку. Всех на броню, и поехали к коменданту, он на КП сидит. Видел вас из бинокля на наблюдательном пункте.
Надо так надо.
Мы залезли на БМП, который лихо доставил нас к командному пункту.
Разговор с комендантом был недолгим. Точнее, это был монолог. Комендант оказался кавказской наружности, плотной конституции, с признаками алиментарной гипертрофии. На нём красовался натовский камуфляж с аляповато поблескивающими полковничьими звёздочками на погонах, а шитая высокая кепка поблескивала двухголовым орлом:
Что делали возле кустов, ? Подозреваем вас в связях с боевиками. В этом месте работает чеченский снайпер. Мы уже неделю его выслеживаем. Что вы ему там передавали в белом пакете? Вы уже были на прицеле нашей СВД. Садитесь в уазик, отвезу вас на гауптвахту до выяснения ваших личностей. Оружия, гранаты, удостоверения личности останутся у меня. Капитан, надень на них наручники.
Наши отговорки и объяснения в счёт не принимались. Нас закрыли в «собачник», или «волчатник», бронированного уазика, представляющий из себя безоконную душную металлическую кабину в заднем отсеке автомобиля (обычно там перевозили арестованных или багаж), и повезли теми же ухабами, но в другом направлении и с меньшими удобствами.
Гауптвахта представляла собой большую клетку-вольер площадью примерно тридцать метров. Вместо стен и потолка толстые металлические прутья, умывальник из пластиковой бутылки, четыре лавки по периметру, стол по центру и отхожее место за рваной клеёнкой. Нашими соседями были два солдата-беглеца и заросший небритый майор в грязной камуфлированной немецкой майке и пятнистых брюках швейцарской армии.
За что, ребята, попались?
Да так, по пустякам, по банкам стреляли. А ты?
А я из отпуска опоздал на два месяца. Вот дело шьют. Вторую неделю жарюсь здесь. Водки хотите?
А можно? Нас ведь допрашивать сейчас будут, протокол задержания составлять.
Не переживайте, до утра никто о вас не вспомнит. А ночью здесь холодно, да и комары спать не дадут.
Разливай!
Чашек нет, из горла по кругу. Вот хлеб, соль, луковица.
Казалось невероятным, что находишься под арестом, сидишь в тюрьме, пьёшь водку, греясь у небольшого костра, разожжённого в пепельнице из ржавого обода заднего колёса грузового автомобиля. Смотришь в его пламя, и в подсознании всплывает что-то древнее, оставшееся от наших доисторических предков. Всего каких-то несколько часов назад я лечил больных солдатиков, перебинтовывая нагноившиеся потёртости стоп и вставляя дренажи во вскрытые флегмоны, а сейчас меня подозревают в шпионаже, отбирают личное оружие и удостоверение личности. Жизнь умеет преподносить сюрпризы. В армии никогда не знаешь, что тебя ждёт. Планируешь одно за тебя решают другое.
Но наши наихудшие опасения не сбылись. Как только мы стали укладываться на лавку, разводящий привёл к нам старшего прапорщика Степаныча, которой здесь знал всех и всё. Он был одет в новенькую горку (камуфляж горного спецназа), представился замкомбатом, забрал моё оружие, наши документы и освободил из заточения. Трёхчасовый плен закончился. Вечером наша история облетела весь лагерь, и утром не было отбоя от вопросов. Ну а когда через две недели из отпуска вернулся комбат, он объявил нам по выговору и отчитал в самой жёсткой форме.
По-индейски
Когда штатного начфина за растрату казны батальона отстранили от должности и направили командовать взводом солдат, на его место назначили выпускника Воронежского института радиоэлектроники. «Офицер хорошо зарекомендовал себя по службе, имел подход к подчинённым и командованию», как обычно и пишут в служебной характеристике.
Не беда, что не знаешь приказов и наставлений, напутствовали его, научишься быстро. Я это дело освоил в течение недели. Хотя, конечно, в Ярославле на начфинов готовят пять лет. Но главное правильно считать и не повторять ошибок предшественников! Не каждый может пройти испытание деньгами и властью.
Да уж, денежное довольствие выдавать дело нехитрое, а вот вести счета, документацию требует определённых знаний.
И направили его во Владикавказ на трёхмесячные курсы бухгалтеров. Два-три раза в месяц он прилетал на вертолёте в Ханкалу для выдачи денежного довольствия. И в тот вечер он приехал со свидетельством об окончании курсов. На память привёз охотничий нож и беслановскую водку. И, естественно, обмывал это событие.
Рядовой Кокур, охранявший его КУНГ, где располагась финансовая служба, был из тяжёлых солдат. Не секрет, что для службы в Чечню отбирали самых недисциплинированных, тех, кто не ужился в роте, имел судимости, был склонен к злоупотреблениям алкоголем. Когда я проводил осмотр пополнения, прибывшего из воинских частей Дальнего Востока, четверть была «забракована» по морально-психологическим показателям. На что комбат сказал мне: «Ты, что ли, будешь в караул ходить или в палатках подметать? Лучших не будет»
За полгода у бойца были три закрытых черепно-мозговых травмы, полученных в состоянии алкогольного опьянения. Но каждый раз он возвращался из центральных госпиталей свежим и отдохнувшим от службы.
Рядовой Кокур, принеси мне воды, крикнул ему начфин, когда тот проходил с автоматом мимо кунга.
А рядовому Кокуру по сроку службы, приближающемуся к дембелю, неохота было исполнять приказы быстро, шестерить, и к тому же он находился сейчас в карауле. Но воду он принёс когда сменился с поста, чем привёл начфина в бешенство.
Ты что так медленно ходишь? Я же тебе сказал бегом! Да ты сейчас у меня в грязь ляжешь и ползать по лагерю будешь, как червь дождевой!
В подтверждение своих слов начфин поднёс холодное лезвие охотничьего ножа, пахнущее недавно разрезанной колбасой, ко лбу солдата, придерживая его чубчик другой рукой. Кокур, испугавшись, дёрнулся назад, оставив в дрогнувших от неожиданности руках старшего лейтенанта волосы и кожу.
В два часа ночи ко мне постучали. Не спеша, снимая с предохранителя пистолет, я подошёл к двери, обитой бронежилетами и шинельной тканью.
Кто там?
Это я, водитель комбата. Товарищ капитан, командир приказал привезти вас в лагерь, требуется ваша помощь.
А начальник аптеки что, не справится? Он ведь сегодня дежурит.
Нет, говорит, что без вас не может.
Ладно, через пять минут буду в машине.
Прибыв в лагерь, я обнаружил Кокура, лежащего на носилках, в медицинском пункте батальона. В локтевой вене стояла капельная система, голова перебинтована толстым слоем марли, повязка пропитана кровью.
Что случилось?
Да начфин бойцу скальп снял! ответил начальник аптеки. У него модный чубчик был. Вот он и резанул по нему. В итоге ни волос, ни кожи, только дырка до кости.
Срежьте немедленно повязку!
Под ней белела лобная кость размером с советский металлический рубль. Края раны кровоточили, а в глазах у видавшего виды солдата застыл страх.
Может, пришьём что-нибудь на это место, Вячеслав Иванович? спросил начальник аптеки. Начфин обещал все затраты на лечение оплатить.
Пусть оплатит сначала себе адвоката. Кожу со лба искали?
Дак не помнит он, куда её выбросил. Пьяный, не поднять. Я с фонариком всё обегал, но там грязь, может, и затоптали.
А что пришивать-то собрались, Андрей Владимирович?
Ну, снимем с попы или спины заплатку и пришьем!
Эх, товарищ старший прапорщик, поздно здесь шить. Да и не наше это теперь дело. Надо в медбат везти, но боюсь, что и там не возьмутся.
Командир сказал, чтобы на месте лечили!
Я ему завтра сам всё объясню. Обработайте перекисью, наложите повязку, пусть капается, антибиотик дайте, из того, что у нас есть, обезбольте, утром отвезём.
Перед отправкой в Россию начфин заплатил Кокуру, чтобы тот написал объяснительную: «Шёл, мол, ночью по автопарку, поскользнулся, шапка слетела, упал, ударившись головой о кусок острого металла, торчащего из-под земли» Он и написал. И больше в Чечне его не видели. Они вместе с Сергеевым улетали на медбатовской вертушке из Ханкалы, по-разному изменившей их судьбы и здоровье. А начфин вскоре пошёл на повышение в полковую финансовую службу. Но там его скоропостижно настигла рука прокурора за хищения в особо крупных размерах.
Показной суд
В армии любят судить. Для обслуживания этого процесса создана военная прокуратура. Один из коллег, поработав гинекологом пару лет в Ханкале, заочно закончил юридический и перешёл служить в подполковники юстиции.
Иногда спрашиваешь у самого себя, а тех ли взяли на службу?
Идёт осмотр солдат, проходящих военно-врачебную комиссию. Перед тем, как отпустить, направляют к психиатру ведь можно совершить правонарушение, будучи в состоянии аффекта или психоза. Здесь, конечно, психиатрия, и не только военная, становится прислуживающей «девкой».
Жалобы к психиатру есть? Вопрос обращён к контрактнику, которого привёл посыльный из прокуратуры.
Никак нет.
Уголовное дело за что возбудили?
Неосторожное обращение с оружием.
И что ты по неосторожности сделал?
В друга попал
Ответ мог быть другим:
Челюсть сломал.
Или третьим:
Продавал взрывчатку боевикам.
И где ты их нашёл?
Да приходил один под видом боевика, попросил найти для него чего-нибудь. Я и нашёл двести грамм тротила. А он, оказалось, на органы работал.
Был как-то случай судили двух солдат срочной службы на дивизионном плацу. Их, конечно, вначале осудили, как и полагается на военном суде Владикавказа, но потом в показательно-воспитательных целях, сковав наручниками, привезли на вертолёте в Ханкалу.
В жаркий субботний полдень собрали всех, кто был свободен от несения боевого дежурства. В качестве почётных гостей приехали представители телевидения. В роли общественного прокурора выступал замполит дивизии. Адвокат не полагался. Комдив отдыхал в тени брезента, пока полковник Сергеенко оглашал вердикт.
Военнослужащие нашей дивизии, из военной части 1115, рядовой Мухамеджанов и рядовой Ибрагимов, уроженцы села Дуба-юрт Республика Дагестан, в ночь с двадцать первого на двадцать второе мая двухтысячного года продали местному населению установку ПЗРК и две ракеты к ней. Общая стоимость имущества или причинённый государству ущерб составил шестьдесят пять тысяч рублей. Взамен они получили килограмм шоколадных конфет «Мишка на севере», блок сигарет «Ява», трёхлитровую банку сока, кассетный аудиомагнитофон «Рекорд» стоимостью шестьсот рублей. Своим поступком они способствовали подрыву боевой готовности своей части. Суд признал их виновными и приговорил к восьми годам лишения свободы с пребыванием в колонии строгого режима.
Ребята, очевидно, так и не поняли, что с ними произошло. Опустив головы, они стояли на разбитых войной плитах бывшей взлётной полосы и чего-то ждали. Над землёй поднимались струи нагревающегося воздуха. В кустах выдавали чечётку цикады. Над сопками горели нефтяные фонтаны. Из-за перевала доносились пулемётные очереди. Жизнь продолжалась, но не для них.
Замполит рассказывал о долге перед родиной, о человеческих жизнях, о матерях и современных нравах, вспоминал Афганистан. Слова, конечно, правильные, с ним не поспоришь. Телевизионщики выбирали ракурсы для съёмки.
Зачем вы продавали оружие?» корреспондент обратился к ним поочёредно. Ни один не ответил. А может, просто не знал русского языка. «Зачем было предлагать его купить?» вопрос, который никто не задал. Так же, как и о том, где они взяли ПЗРК, ведь о краже речи не шло. В сопровождении конвоиров-автоматчиков их погрузили в бронированный уазик и отвезли на спецрейс МИ-8 до Моздока.
На вечернем построении наш комбат дополнил полуденную речь: «Мы не в американской армии служим, здесь вам не будут клубнику на завтрак подавать. Жрите пшёнку с тушёнкой и скажите спасибо, что это у вас есть»
Причастие
Скажите громко имя ребёночка, когда будете причащаться, напутствовала меня сухонькая старушка в ситцевом платочке, с изрезанным временем лицом, да положите дитя на правую руку.
Орест, громко сказал я, испугавшись своего голоса.
В первый раз?
Голос батюшки долетал до меня как будто из другого мира.