Хэнк клялся, что однажды выкупит у меня 247, сказал Джим Мюллер. Но умер молодым. Он надолго замолчал, а затем накорябал на картонной подставке для пива телефонный номер и подвинул ее поближе к Ричу. Я возьму две с половиной. Больше такой цены никому не предложу.
Я подумаю об этом, кивнул Рич. На сберегательном счету у него лежали двадцать пять тысяч долларов, которые он отложил на строительство дома к рождению еще одного ребенка. Но ребенка у них не будет не после того, как тяжело Коллин перенесла потерю последнего.
Адвокат Хейзел крепко ухватил меня за яйца. Участок нужно продать быстро, иначе этот сукин сын наложит лапу на мое соцобеспечение, мрачно сказал Джим Мюллер. Гребаные уроды.
Ты готов? Ларк вернулся назад и оперся локтем о барную стойку Рич вечно забывал, какой Ларк на самом деле маленький, и вытащил из бумажника несколько баксов. Хватит? спросил он Кела.
Тот кивнул.
Увидимся в 1987-м.
Если ты до него доживешь, лысик. Не налегай так на лук. Ларк протянул на прощание руку. Джим.
Они пожали руки, Джим Мюллер кивнул Ричу на прощание, и они ушли.
Ну, что думаешь? спросил Ларк, когда они вернулись в машину.
О чем?
Неплохо будет побыть самому себе боссом, а?
Рич пожал плечами. Четверть миллиона баксов.
Рубишь, сажаешь новые саженцы, собираешь урожай. Оборот рубки тридцать лет. Кучу денег бы заработал.
Я через тридцать лет уже буду мертв, заметил Рич.
Пожалуй, признал Ларк. Но Коллин-то будет жива. Рич покрепче вцепился в руль. Ларк первоклассно умел забираться к нему в голову. Словно сама его совесть ожила, отрастила буйную бороду и принялась хромать туда-сюда по закоулкам разума Рича, непрестанно бранясь. Настоящей древесины давно уже нет. Сколько у нас леса осталось десять процентов, если считать вместе с парками? Две тысячи лет нужно на то, чтобы вырастить лес. Сотня лет на то, чтобы его вырубить. Человечество самая настоящая чума.
Рич выехал с парковки. Ветровое стекло покрылось мелкими каплями дождя.
«Сандерсон» вырубил уже почти все старые деревья. Думаешь, Мерл долго еще тебя держать будет? не отступал Ларк. Еще год? Может, два? На кой ему верхолаз, если будет нечего рубить, кроме молоденьких деревьев? Сам себе не поможешь никто не поможет, Гундерсен. Ларк опустил окно и высунул под дождь ладонь. Вот что я скажу, Стручок: твой папаша нипочем бы не позволил себе упустить такую возможность. Это я тебе точно говорю.
Не знаю, пробормотал Рич, понимая, что на самом деле Ларк прав.
Не знаешь чего? Слушай, чтобы устроить свою жизнь, тебе понадобится не раз столкнуться с кем-то лбами. И еще ведро удачи в придачу, чтобы победить. Но если тебе выпадает такой шанс, ты его хватаешь. Такое случается только раз в жизни, черт тебя побери. Ларк закашлялся и почесал шишку на шее. Мне нужно покурить. Есть что у тебя в пикапе?
Разве Марша не уговаривает тебя бросить? спросил Рич.
Что, боишься, она тебя заругает?
Она как-то человека пристрелила, заметил Рич.
Я ее не боюсь. Ларк принялся постукивать ногой по полу, словно куда-то опаздывал.
В молчании они ехали по осыпающемуся шоссе, петляющему вдоль океана. Сотни грузовозов, доверху нагруженных деревом, оставили на асфальте многочисленные выбоины. Мимо окон мелькала узкая полоса прибрежного леса, присвоенная парком еще в шестьдесят восьмом. Высокие деревья обступали обочину шоссе словно норковая оторочка пальто, скрывая за собой ровные линии просек.
Помню, как я в первый раз увидел твоего папашу, лезущего на дерево, начал рассказывать Ларк, когда они свернули на прямой участок дороги, ведущий вниз по склону к Кресент-Сити. Никто не делал это так же ловко, как он. Кроме тебя. Ты знаешь, что он постоянно ходил к дереву 247? Смотрел, что там и как. Работа была адская. По четырнадцать, по шестнадцать часов в день. А он туда все равно каждое воскресенье шел. Как бы далеко ни стоял наш лагерь ему все равно было. Словно на службу в церковь ходил. Он тебя когда-нибудь с собой брал?
Как-то раз было, припомнил Рич.
Знаешь, что он мне сказал в тот день, когда ты родился? Что когда-нибудь вы двое обязательно срубите это дерево. Ты тогда был совсем маленький и сморщенный. Уродливый до невозможности. Ларк ухмыльнулся. Когда он говорил об отце Рича, голос у него всегда теплел. Не каждый рождается с определенным предназначением.
7 августа
Коллин
Коллин протянула Карпику[1] новый желтый дождевик, длинноватый тому в рукавах. Она слышала, как на заднем дворе расхаживает Рич, рассказывая что-то Скауту. Вообще Рич был неразговорчивым человеком, но с псом он разговаривал всю неделю.
Куда мы идем? спросил Карпик, держась за ее плечо, чтобы сохранить равновесие.
Она натянула на его ноги, уже одетые в носки, резиновые сапоги.
Папа хочет нам что-то показать. Она прижала большие пальцы к ямочкам на щеках Карпика. Глаза у него все еще слипались после сна. Откуда у тебя такие хорошенькие ямочки?
Купил их в магазине ямочек, зевнул Карпик. Подожди! Мой бинокль! и он убежал в коридор.
Коллин выглянула во двор. Скаут с важным видом ходил за Ричем, словно они вместе думали над какой-то сложной проблемой. Она надеялась, что много времени это не займет. Мелоди Ларсон должна была родить через пару недель, а ребенок все еще не развернулся в нужную сторону. Коллин обещала, что обязательно с ней повидается. За долгие месяцы это была первая мать, обратившаяся к ней за помощью.
Разбухшая от влаги дверь кухни со стоном распахнулась, и Рич остановился как вкопанный. Он ковырнул траву носком ботинка, словно уронил что-то и теперь не может найти шуруп или шайбу. Какую-то маленькую недостающую деталь, которая могла бы помочь им поддержать беседу. Они почти не говорили с тех пор, как оказались в больнице на Пасху. Еще один выкидыш. Как будто на пятом месяце беременности Коллин сделала какую-то глупую ошибку неправильно наклонилась или, может, подняла слишком большой вес. А теперь уже первое воскресенье августа, и Карпик вот-вот пойдет в детский сад. Единственный их ребенок.
Нашел! Карпик выскочил во двор, размахивая биноклем.
Готовы? спросил Рич. Розоватый свет зари подсветил морщинки в уголках его глаз.
В больнице медсестра передала в руки Коллин их крошечную дочь, и Рич накрыл ее ладонью, словно пытался передать собственные жизненные силы. Несколько раз он водил Коллин на могилу их погибшего ребенка.
Ты ни в чем не виновата. Пора двигаться дальше, Коллин. Прошлое это не узел, который ты можешь развязать.
Словно горе это мешок, который ты можешь оставить на обочине дороги, когда тебе надоедает его нести. Рич, казалось, верил именно в это как и все остальные.
О пятерых ее выкидышах он знал. Еще о трех Коллин никогда не говорила. Но ее пасхальное дитя отличалось от остальных, потерянных в первые недели срока те были размером с яблочное зернышко, с ягодку малины. У нее было десять прекрасных пальчиков на руках и столько же на ногах. Родилась мертвой на двадцать второй неделе, ее несчастная маленькая девочка. Было еще одно отличие: этот выкидыш она от других скрыть не смогла. Ее видели беременной в городе, а потом раз, и все закончилось. Почему Рич не понимал, что сейчас все совсем по-другому? Кто доверит ей заботиться о чужой беременности и принимать роды, когда она неспособна сохранить свою собственную?
Готовы, сказала Коллин.
Скаут потрусил по тропинке, ведущей сквозь черничные заросли к вершине холма, лежащего за домом. Карпик побежал следом. За ними Рич, и потом уже Коллин, мимо сарая, мимо длинной, в полмили, ржавой трубы, по которой текла проточная вода, наполняющая резервуар их дома. Там, где Рич делал всего один шаг, Коллин приходилось делать два своих.
Каждое утро, перед тем как уйти на работу, Рич поднимался по этой тропинке и исчезал куда-то почти на час а Коллин тем временем варила кофе, жарила яичницу, собирала ему обед. Он возвращался запыхавшимся, пропахший лесом и на обратном пути всегда проверял сетчатый фильтр, установленный на устье их самотечного водопровода, берущего свое начало за три хребта от дома.
Оказавшись на вершине поросшего деревьями холма, Коллин остановилась, чтобы оглянуться на дом. Перед домом стоял новенький белый пикап марки «Шевроле», отсюда казавшийся игрушечной машинкой.
Она все еще не могла смотреть на него без ненависти.
Плакучая ива, растущая у поворота к их дому, роняла с ветвей капли утреннего дождя, густой туман скрывал прибрежное шоссе и плещущийся за ним дикий океан. О подножие скалы с глухим стуком бился прибитый к берегу морской мусор. Коллин сняла очки и протерла подолом рубашки запотевшие линзы. Будто это могло помочь ей вернуться назад во времени, увидеть все иначе: Рич возвращается домой, но в этот раз не задерживается, а приходит ровно в шесть, когда у нее начались схватки, и Коллин успевает в больницу вовремя, несмотря на то, что ее старый пикап наотрез отказался заводиться.
Хочешь покататься, Печенюшка? спросил Рич.
Он забросил Карпика на спину и углубился в лес, густо заросший мхом и затянутый дикой лозой, словно рождественскими гирляндами. Деревья здесь росли так близко друг к другу, что Коллин то и дело приходилось поворачиваться боком, чтобы протиснуться. Между стволами деревьев мелькали, то появляясь, то исчезая, ярко-желтый дождевик Карпика и клетчатая охотничья куртка Рича. Вокруг шумела вода. Прыгая с камня на камень, они перебрались через Затерянный ручей, затем вскарабкались, продираясь через папоротник, на горный хребет, потом спустились к болоту у Чесночного ручья и углубились в заросли скунсовой капусты. Коллин она доставала до груди, а Карпик и вовсе полностью исчез в ее восковых листьях. Сверни Коллин отсюда на север и пройдя с милю вверх по холму, в конечном итоге она очутилась бы на чесночной ферме, что у дороги Оленьего ребра, где они с Энид провели свое детство. Вместо этого они взобрались на еще один горный хребет, перепрыгнули узкий ручеек, текущий через долину, и вскарабкались на Хребет 247, чья верхушка была увенчана полосой старых секвой, словно петушиным гребнем. Лес на склоне хребта вырубили еще на рубеже веков, но сюда, на вершину, вела слишком крутая дорога по крайней мере, для тех времен, когда древесину вывозили с помощью железной дороги. Само дерево 247 было огромным: чтобы обхватить его, понадобилась бы дюжина взрослых людей, держащихся за руки. Мужчины в городе все еще иногда его обсуждали: 247, крупная рыба, сорвавшаяся с крючка.
Рич прижал ладонь к коре 247. Карпик тоже. Каждый вдох словно царапал легкие Коллин. Спустя мгновение Рич сделал шаг назад и откашлялся, затем прижал большой палец к верхней губе, словно пытаясь изгладить старый шрам, поднимавшийся к его левой ноздре. Когда Коллин впервые его увидела, то решила, что шрам придает его лицу злобное выражение. Сейчас же она достаточно хорошо изучила его жесты, чтобы понимать: Рич хочет ей что-то рассказать. Она всю неделю наблюдала, как он обдумывает свою мысль, вертит ее в голове. Так плотник примеряется к куску дерева, решая, где сделать первый разрез. Рич взял ее ладонь в свою, мягко сжал три раза. Я. Тебя. Люблю. Шесть месяцев назад это могло бы заставить сердце Коллин биться быстрее, но теперь она знала, что здесь нет ни страсти, ни желания. После больницы в Риче словно что-то щелкнуло. Как только Коллин выздоровела, она захотела попробовать снова доктор сказал: «Выждите несколько здоровых менструаций и пробуйте снова». Коллин страстно желала снова взять на руки живого, извивающегося младенца своего младенца, но Рич отказал ей. Он больше ее не хотел. «Я устал», говорил он, нежно отводя в сторону ее руки, и поворачивался на бок, к ней спиной. Может, все дело было в возрасте.
Коллин высвободила руку из его теплой, платонической хватки и двинулась вперед по дороге.
Ты водишь! Карпик осалил Скаута, скатился по дальнему склону хребта, к Проклятому ручью, и нырнул в кусты.
Где же Карпик? произнес Рич, отступая в сторону, чтобы прикрыть свою больную коленку. Кто-нибудь видел Карпика?
Бу-у! закричал Карпик, выпрыгивая из зарослей и пытаясь выпутаться из цепких ветвей кустарника.
Рич прижал к груди руку, изображая ужас, и Карпик просиял. Скаут ткнулся носом ему в ухо. Пес всегда был его самым верным товарищем по играм ведь ни братьев, ни сестер у Карпика не было.
Рич перебросил Карпика на другую сторону Проклятого ручья двенадцать футов в ширину, чистая и глубокая вода, обжигающая холодом. Один из последних ручьев, куда еще заплывает лосось. Коллин стояла на берегу, наблюдая, как Рич идет вброд, чтобы проверить заглушку на трубе по ней вода стекала за поворот и вниз, до самого их домашнего резервуара. Все было в порядке: Рич с удовлетворенным видом повернулся и направился к Коллин. Теперь она возвышалась над ним. Рич улыбнулся их неожиданной разнице в росте, его стриженые каштановые кудри посеребрились на висках, около ушей. Он положил ладони ей на талию, и хотя Коллин знала, что в этом не могло быть ничего такого, ее сердце замерло: от ощущения его мозолистых пальцев на косточках ее таза, от жара его рук и приятной тяжести на коже, от запаха мыла, исходящего от него. Он перекинул ее через плечо.
Рич! завизжала она.
Он пересек ручей и поставил ее, смеющуюся и раскрасневшуюся, на другой берег. Он тоже покраснел, губы расплылись в дурашливой улыбке. Коллин вдруг почувствовала прилип глупой надежды. Давай попробуем снова. Давай продолжим пытаться. Ей всего лишь тридцать четыре года, почему у нее не может быть еще одного ребенка?
Перейдя ручей, они оказались в нижней части Проклятой рощи, на территории, принадлежавшей компании. Впереди возвышались старые секвойи размером с небольшой дом, сквозь густую хвою пробивались лучи утреннего света, отбрасывая на все зеленоватый отсвет.
Куда мы идем? тихо спросил Карпик. Под кронами этих огромных деревьев они все непроизвольно приглушили голос.
Почти на месте, произнес Рич.
Они поднялись по крутому склону, мимо водопропускной трубы, где Проклятый ручей вытекал из-под гравийной дороги, рассекающей рощу надвое на нижнюю и верхнюю половины.
Что это за дорога? спросил Карпик.
Безымянная дорога, отетила Коллин. По ней можно дойти до тети Энид.
Выходящая из леса дорога была испещрена выбоинами и ямками, обочина заросла пожелтевшим кустарником. Должно быть, недавно дорогу снова опрыскивали. Компания об этом хорошо заботилась. Дорога компании вообще была лучшей: лучше, чем окружная, даже лучше, чем дорога Лесной службы. Правительство опрыскивало дороги всего раз в год, весной, а «Сандерсон» постоянно. Ядом заливали все, что не являлось хвойным, ценным деревом секвоей или елью. Назавтра заросли ольхи и ежевики, сорняки и разросшийся подлесок скорчатся и умрут, так и не успев захватить широкую дорогу, по которой могли разъехаться два грузовика, нагруженные древесиной.
А вот что это за ручей действительно важный вопрос, сказал Рич. Вода бурным потоком шумела где-то в верхней части Проклятой рощи.
Карпик на секунду задумался.
Каждый Гундерсен рождается с картой округа Дель-Норте, начертанной на ладони, подсказал Рич.
Карпик сверился с ладонью. Лес был настоящим лабиринтом. Туман и шум текущей воды сбивали тебя с толку, здесь легко было потерять чувство направления и очень сложно найти место, откуда ты бы видел хоть что-то, кроме вершины следующего хребта. Даже те, кто вырос в этих лесах, все еще иногда терялись в чаще, уходя на охоту. Стоило пройти несколько минут в одном направлении, как лес, казалось, начинал двигаться. Вскоре ты уже стоял, оглушенный, с кружащейся головой. Словно ребенок, которого раскрутили в игре в «Жмурки», а потом сорвали с глаз повязку и вот ты стоишь, моргая и пытаясь собраться с мыслями.