Скажите, это вы спасли маленькую девочку, когда был шторм? в ее голосе звучало и любопытство, и восхищение. Я почувствовала, как что-то теплое и сладкое разливается по телу. Признание! Как мне его не хватало!
Это было так храбро с вашей стороны, вы такая молодец! Неизвестно, чем бы это все закончилось, если бы вы не вмешались! продолжила ее соседка, которая выглядела, как симпатичная экзальтированная курица.
Я пробурчала что-то типа: «Я не могла поступить по-другому», стараясь изо всех сил оставаться в рамках невозмутимой скромности и смиренности, а саму при этом била слишком сильная радость от похвалы.
Нет, правда, вы герой! подхватил англичанин в синем твидовом пиджаке и светло-розовой рубашке.
За вас! поднял бокал другой джентльмен с красноватым лицом, одетый в великолепно отглаженную рубашку в сиреневую полоску с расстегнутым воротом. Все сидящие за столом подхватили: «За вас!»
Теплое и сладкое чувство признания и одобрения уже эволюционировало в состояние столь приятное, что его можно было сравнить только с сидением на облаке.
К моему удивлению, мне даже удалось расслабиться и повеселиться самой в этой шумной и бесшабашной компании. Иногда я с удивлением слышала, будто со стороны, как я шучу и, смеюсь. Оказывается, у меня есть чувство юмора!
В какой-то момент я вспомнила о Зои, и мое сердце наполнилось нежностью по отношению к ней. И тихой печалью, что она не здесь, со мной, а одна заперта в каюте, в то время как ее мать снова где-то треплется с подружками, а отец выпивает.
Но я не ощутила какого-то трагизма. Я знала, что моя любовь и привязанность к Зои постоянна и сильна. И она пройдет через любые стены и этажи. И я подумала, что Зои, наверное, тоже знает о моей любви и чувствует ее.
Но тут мой взгляд упал на двоих подростков, с которыми я недавно «с ветерком» прокатилась в лифте. Они стояли у входа в ресторан и глазами искали кого-то, наверное, своих родителей. И почему-то не находили. Я разглядывала их издалека, стараясь не пялиться. Но в какой-то момент мы встретились глазами. Мне стало неловко. Чудные какие! Одеты как оборванцы, хотя на таком приличном корабле нищебродов по определению быть не может. Но их прически! Головы то ли немытые, то ли лохматые и нечесаные, джинсы не первой свежести и в таком виде прийти вечером в ресторан! И тут я вдруг очень четко ощутила разницу между ними и собой я такая чистенькая, ухоженная, в платье и в хорошей компании. Взрослая, красивая, почти уверенная в себе женщина. И они потерянные, как инопланетяне, не способные найти себе место на этом празднике жизни взрослых, выглядят так, что родителям за них должно быть стыдно. На минуту у меня вдруг даже промелькнула коварная мысль, что если бы я была мамой этой шпаны, то не стала бы кричать им и махать через весь зал, чтобы не позориться. Подумают ведь, что вот мамаша сама сидит расфуфыренная, шампанское пьет, а дети неизвестно где шляются и невесть как одеты.
Но тут вдруг что-то больно кольнуло меня. По-моему, это была совесть. Наверное, поэтому так и принято говорить: «уколы совести».
«И давно ли мы стали такими высокомерными?» ткнул меня в ребро внутренний голос.
«Ну почему высокомерными? Я стала кокетливо уходить от собственных обвинений. Ребята выглядят как-то неопрятно, трудно этого не заметить».
«Ага, а кто еще недавно хотел остаться подростком навсегда, потому что они намного честнее и справедливее, чем взрослые?»
Тут я поняла, что спорить можно до бесконечности, но совесть все же права.
Хоть и больно осознавать свое несовершенство, но лучше жить с широко раскрытыми глазами, чем с малодушной совестью.
Я извинилась перед своими англичанами, сказав, что мне нужно отойти на пару минут, встала и подошла к подросткам.
Боже, при ближайшем рассмотрении они выглядели еще более устрашающе. Девица была с начесом из мелированных перьями волос и с одной серьгой в форме большого кольца в ухе, прям ни дать ни взять пиратка. Глаза она густо обвела черным карандашом, что плохо смотрелось на ее бледном от курения и недосыпа лице. Помада была ничего, пепельно-розовая. Но она уже почти стерлась. Одета девица была в джинсы и длинный балахон с размашистой надписью «Fresh»[1]. Белые кроссовки на липучке значились, пожалуй, единственным опрятным элементом в ее наряде.
Парень же был чудо природы! Тоже с начесом, с подводкой на глазах, но сделанной более утонченно. Если выражение лица девицы было скорее наглым и вызывающим, то у парня наглость и вызов уже эволюционировали в тотальное презрение ко всему и нарциссизм. Он был в модных, но несвежих джинсах, футболке с угрожающим общественности логотипом и длинном летнем пальто из тонкой материи.
«Вам, ребята, хоть на сцену, хоть в цирк!» подумала я про себя.
Тем не менее, собравшись с духом, обратилась к ним довольно вежливо:
Ребята, привет, помните меня? Вам помочь? Вы кого-то ищете?
Да блин, нам родители оплатили ужины обычные, а этот какой-то с шоу, он дороже. И нас не пустят, наверное, проигнорировав мое «привет» и вообще не глядя на меня, сказала девица.
А ваши родители здесь? спросила я, стараясь выглядеть серьезной. Честно говоря, я и понятия не имею, как обращаться с этими чертовыми тинейджерами! В их присутствии я чувствую себя дура дурой!
Не-а, глядя поверх меня с некой даже гордостью, сообщил парень. Мы здесь сами.
Ребят, пойдемте к нам за стол, поужинаете, услышала я свой собственный голос как бы со стороны. И тут же ужаснулась сказанному. Ну куда, куда я поведу за стол этих этих
«Вообще-то они тоже люди!» подсказала мне совесть.
Че, серьезно? ухмыльнувшись, спросила меня девица. А парень просто вскинул вверх свои красивые брови.
Да, пойдемте, решительно сказала я. Мы с вами в одном лифте падали. Можем и за одним столом поужинать.
Ну ладно, слегка усмехнувшись, сделал мне одолжение парень. А на лице девицы в этот момент, несмотря на весь ее наглый имидж, вдруг появилось выражение испуга и нерешительности. Я часто видела такое выражение у Зои.
Пойдем, уже более мягко и слегка приобняв ее за плечи, сказала я.
Остаток вечера был непростым для меня. Я привела за стол с приличной компанией двух подростков, сильно отличающихся от других. Мне было слегка неловко за них и даже страшно, не испортят ли они всем вечер, решив проявить свое бунтарство или грубость. Не потеряю ли я расположение англичан? Но одновременно мне было волнительно за подростков, не обидят ли их уверенные в себе и такие правильные англичане? Не осмеют ли, не «опустят» ли? За девицу мне было особенно волнительно не начнет ли к ней кто-нибудь приставать? Несмотря на всю свою брутальность, она вдруг стала казаться мне по-детски нежной и трогательно-смешной. Но все прошло на удивление хорошо. Подростки даже пришлись англичанам по душе, особенно их интересный прикид и пирсинг. Англичане принялись вспоминать себя в молодости, и тут понеслось-поехало! Молодость у этих солидных людей оказалась очень бурной! Но, в отличие от меня, они про свою не забыли, не стерли из памяти за ненадобностью.
А как вы сейчас? Чувствуете ли вы себя ближе к своему внутреннему подростку? слышу я вопрос психолога, выхватывающий меня из круиза по Атлантике.
Я мне нелегко вспоминать об этом периоде жизни, вздыхаю. С точки зрения меня сегодняшней, это был полный беспредел. Хочется немедленно призвать к порядку и поместить в жесткие рамки.
А что именно вас так пугает в этом полном беспределе, в котором жила ваша девушка-подросток?
Ну, во-первых, здоровье. Ей было полностью начхать на свое здоровье. Недосып, плохое питание, курение я бы не допустила всего этого, будь я тогда рядом. Да и сейчас я не могу сказать ей спасибо за такой образ жизни. Я небольшого роста от того, что слишком рано начала курить. Я ненавижу спорт предпочитаю бездельничать. У меня наверняка проблемы со слабыми сосудами опять же, из-за этого курения
Вы злитесь?
Да, я злюсь! Можно было бы о себе и получше позаботиться. Даже если этого не хотели делать другие. Даже если бросили родители.
А знаете, я сочувствую вашему внутреннему подростку, вдруг сообщает мне мой психолог и изображает сочувствие на лице. Есть ощущение брошенности, одинокости, ненужности. Трудно, наверное, жить и выживать в таких условиях.
Мы долго сидим и молчим. Я тупо перебираю в голове все свои неадекватные поступки, совершенные в юном возрасте, и в голове нет ничего, кроме шока, осуждения и вопроса: «Где были мои мозги?»
Что сейчас происходит? участливо вклинивается психолог.
Ругаю себя на чем свет стоит! За курение, за поездки поздно ночью с незнакомыми водителями в такси, за бардак в квартире, голове и жизни За то, что не берегла себя и перестала в этот момент беречь других
Звучит действительно очень страшно и рискованно. А что же это все-таки было? Какие чувства стояли за этим диким поведением? Какие чувства есть сейчас?
Думаю, постепенно вскипаю.
Ярость! решительно поднимаю голову. Месть!
Месть за себя и за бедняжку Зои. За то, что нас обеих бросили. Мы обе сироты. Мы обе несправедливо обвиненные в своей нехорошести. За всю эмоциональную жестокость, которую к нам проявили, я почувствовала острую потребность отомстить! Это было желание напугать, навести ужас, как наводил на Зои страх и ужас ее отец. Это было желание спихнуть с пьедестала спесивости и лживости мать, которая внушала мне всю жизнь, что я плохая. Поэтому она бросала меня один, второй, третий раз Мне хотелось жестокостью и насилием над собой наказать ее привести в шок, в ужас! Чтобы ей, черт побери, хоть раз из-за меня стало плохо! Как мне было всю жизнь плохо из-за нее
Как вам кажется, удалось вашему подростку отомстить за все? подхватывает мой ожесточенный настрой психолог, мимикой пытаясь отразить ту страсть разрушения, которая, видимо, присутствует в этот момент на моем лице.
Я торможу и вдруг радостно осознаю:
Да, черт побери, удалось! Насколько это вообще было возможно, удалось! Ай да подросток! Да, помню-помню, мать из-за моего поведения и не спала тогда, и из себя часто выходила, и даже в обморок от переизбытка чувств пару раз падала! А отец этот самодовольный, напыщенный эгоист. Как краснело его лицо, как мотало его от страха к ярости, когда я с друзьями смотрела его запрещенные к ввозу фильмы! Ай да подросток, ай да молодец!
Оказывается, есть какой-то смысл в том, как вел себя ваш подросток! эмпатично и с добрым лицом сообщает мне психолог.
Оказывается, да, соглашаюсь я
Я стою на палубе нашего лайнера и любуюсь на закат. На море полный штиль. Лайнер мягко скользит по водной глади. В моей руке коктейль. Он один на весь вечер, не более. Не хочу иметь проблемы с алкоголем, как отец.
На мне летнее платье, но в отличие от тех, которые носила моя мать, оно сшито со вкусом.
Я смотрю на то, как слегка оттаявшие подростки играют около бассейна с Зои. Девица заплетает ей хвостики, а парень изображает, что сейчас грохнется в одежде в бассейн. Зои смеется. Я рядом. Я так рада, что они вместе. Конечно, это снимет часть работы с меня, взрослой женщины, за развлечение маленькой девочки. И за то, чем занять подростков. И как приучить их к тому, чтобы помогать другим. Но я не перекину на них всю ответственность за Зои и за них самих, я не брошу их. Я всегда буду рядом. Я буду следить за тем, чтобы им было тепло, чтобы у них была хорошая одежда, чтобы они хорошо кушали. Я буду, насколько смогу, обеспечивать им безопасность. Я дам им нужное образование и расскажу о своих ценностях. Может быть, какие-то из них они захотят взять и себе.
И я никогда, никогда не брошу их. Я беру управление этим кораблем на себя. Сначала мне очень хотелось сойти с него. Потом мне хотелось захватить с собой Зои. Потом мысленно я выделила в своей спасательной шлюпке место и для подростков. Но сейчас я не хочу отчаливать. Потому что это мой корабль. И как его капитан я говорю: на нем всем найдется место, и у нас впереди еще много интересных приключений, которые мы переживем не каждый в одиночестве, а все вместе! И держаться мы будем все вместе, потому что мы самые добрые, как Зои, самые справедливые, как подростки, самые умные и любящие, как я! А большинство взрослых все же такие придурки!
Между здесь и там
Ей никто ничего не объяснил. Нани понимала, где она находится, безо всяких объяснений. Это была другая реальность, в которой она оказалась после нелегкого путешествия по Земле.
Она бывала здесь и раньше во снах. Еще при жизни ей стали сниться места «по ту сторону», где находились уже некоторое время ее мама и папа. Как-то во сне Нани навещала маму в большом загородном доме, где было много комнат и помощников. Помощники, в основном женщины, собирали ягоды в огромные корзины и перебирали их на варенье. Нани помнила корзину с живописной красной и черной смородиной. Еще была одна с крыжовником. Мама расхаживала по дому в халате и косынке, повязанной на голове наподобие чалмы, и молча следила за тем, как все работают. Почему-то родные Нани не говорили с ней во сне. Они все делали молча.
Вот и дедушка самый первый приснившийся Нани ушедший родственник, которого она никогда не знала при жизни, но очень-очень хотела бы узнать, сидел молча в окружении семьи. Сидел на стуле в своем генеральском мундире, прислонившись к стене, на то время выкрашенной в голубой цвет. Потом было много ремонтов, и стена меняла цвет на розовый, зеленый, обои и прочее. Нани радовалась встрече с дедушкой и по-детски скакала вокруг него, одновременно рассказывая, какие у нее успехи в жизни.
Дедушка как будто бы слушал, но как-то отстраненно. На Нани не смотрел, и видно было, что ему тяжело. Что именно тяжело Нани было трудно понять. Но она догадывалась, что наверное, находиться с ней в этой ее реальности. Как будто это требовало от него очень много сил.
Нани потом съездила к дедушке на кладбище и навестила их там с бабулей. Посидела немножко на скамеечке, полюбовалась на портрет, приставленный к памятнику, где дедушка и бабушка, молодые и счастливые, смотрят друг на друга, и в глазах их радость. Настроение, исходящее от этого портрета, было приподнятое, как будто вся жизнь впереди.
Папа был непредсказуем даже во сне. Навещал Нани неожиданно. То ей снилось, что она сидит на диване и читает, а папа вдруг высовывается из окна со стороны улицы, как будто решил над ней подшутить, и смеется своей шутке. То он бодро заходит в пивной бар любимое заведение в последние годы и, держа в руках высокую кружку с пенистой шапкой наверху, вступает в оживленную беседу с другими посетителями. Иногда Нани казалось, что отец остался жить на земле. Только как кто-то другой. И она думала: «Вот было бы здорово его встретить!»
Дело в том, что после смерти мамы и папы (а жизнь у них сложилась, как в сказке жили они долго и счастливо и умерли в один день. Ну или почти как в сказке и почти в один день), Нани видела сон, где мама отправляется на небо, а отец обратно на землю. Было это так. Нани сидела на вершине кургана на круглом жертвенном камне. Сначала рядом с ней села мама. Нани взяла ее за руку. Рука была знакома Нани до мельчайших подробностей. Ведь она держала ее почти целый год, пока мама болела и медленно угасала. Рука была маленькая, женственная, с красивыми ноготочками. По ней можно было увидеть, какая мама была трудолюбивая и как мало времени уделяла себе. Морщинок от нескончаемых стирок, уборок и мытья посуды на коже было предостаточно. Еще последнее время мама ухаживала за дачным участком, и руки от прополки потемнели. Нани стала рассказывать маме о том, как старательно она ухаживает за родительским домом. Что уже поставили новую крышу взамен старой сорокалетней. Что дом утеплили и осушили, что на цокольном этаже теперь можно спокойно жить. Мама молча слушала Нани, не смотря на нее и не разговаривая. Нани не обижалась она понимала, что мама уже не здесь, но еще и не там. Потом мама поднялась и встала лицом перед Нани. Нани взяла маму за обе руки и медленно отпустила наверх.