Вот таким было детство. Лулу провела его на седьмом Ребре, не в самых благополучных условиях. И хотя она уже взрослая, хотя мамы давно нет, воспоминания о тех временах всегда согревают сердце. Вот почему сейчас девушка хмурится. Она не может понять, для чего весь этот цирк. Как будто они решили поставить гоголевского «Ревизора» и притвориться кем-то другим. Но Анджей никакой не ревизор! Он просто остался один, и они должны стать теперь его новой семьей. Всю жизнь на цыпочках не простоишь. Какой смысл скрывать изъяны?
И все же раз Драматург так решил, значит, так надо. Наверное, просто он хочет показать Анджею, что в Панцире-7 люди не хуже, чем в его родном, чтобы, значит, ассимиляция прошла безболезненно. Поэтому на вопрос мадам Фаин учительница отвечает:
Конечно. Я уверена, дети нас не подведут.
Они ждут появления учеников молча. Только пальцы директрисы выбивают нервную дробь по деревянной столешнице. Темный звук, тревожный, и похож на детский кошмар Лулу. Она стоит во мраке тоннеля, а из глубины на нее надвигается нечто, издающее мерный стук металла о металл. Этот сон отголосок самого страшного детского воспоминания до сих пор будит ее по ночам.
Наконец, появляются дети. Обычно они врываются в класс, обгоняя и толкая друг друга, чтобы занять место получше лучшими считаются места, которые дальше от двери, потому что там меньше чувствуется вездесущий сквозняк. Но сегодня ребята входят строем по парам, как, видимо, и сказала им входить мадам Фаин на тот случай, если Анджей появится раньше. Лулу эти дети, которых она привыкла видеть каждый день, кажутся какими-то нарисованными: кожа на лице и уши вымыты до скрипа, мальчики аккуратно причесаны, у девочек волосы заплетены в косички, а у тех, кому плести не из чего заколоты красивыми, праздничными заколками. А еще все девочки в платьях, которые никто никогда не носит в повседневной жизни из-за холода, и руки у некоторых уже покрылись гусиной кожей.
Дети здороваются и рассаживаются по местам, как сомнамбулы. Достают свои картонки и молча ждут указаний. Анджей заходит в класс несколько минут спустя, и Лулу замирает. Еще минуту назад она не могла унять сердцебиение, а теперь сердце замерло на половине удара. Ученики разом поворачивают головы, как будто получили мысленный приказ.
Анджей говорит: «Доброе утро!», обращаясь ко всем сразу, и это звучит приветливо, но только одна Лулу видит, как его брови на секунду сходятся над переносицей. «Он не это хотел увидеть, мгновенно понимает девушка, подмечая мельчайшие детали. Понял, что мы его дурачим, что вовсе не так выглядят дети в обычной жизни». Но она должна продолжать игру, как и Марта, как и мадам Фаин, которая тоже выполняет приказ старшего. Дети приветствуют гостя нестройным хором голосов.
Это все ученики? спрашивает Анджей, подходя к учительскому столу, и теперь он обращается только к директрисе. Мне казалось, в Панцире-7 намного больше детей.
Верно, сдержанно отвечает она. Но не все могут присутствовать на уроках каждый день. Кому-то приходится присматривать за младшими братьями и сестрами, пока у родителей Часы, а другие в это время проходят обучение профессии.
Ясно, в тон ей отвечает мужчина, хотя Лулу видит: он не поверил ни единому слову. Класс выглядит так, словно это фотография из журнала. Тем не менее, он не спорит и обращает все свое внимание на неестественно тихих детей. Что ж, привет, ребята. Меня зовут Анджей. Но вы это и так уже знаете, верно? Я прибыл сюда из Панциря-3. Это ужасно далеко, и дорога сюда заняла целых три дня!
Он улыбается, очевидно, ожидая какой-то реакции. Ну, например, любопытства. Пожалуй, если бы в школьные годы Лулу к ним на урок заглянул человек из вне, они бы очень оживились. Но сейчас оживления не происходит. Дети не перешептываются, не переглядываются, даже не ерзают на стульях и не улыбаются в ответ.
Возможно, вам было бы интересно узнать, как живут в люди в других местах? пытается подбодрить их Анджей, так ничего и не дождавшись.
Ученики, все как один, косятся на мадам Фаин, которая сидит за спиной гостя. Та едва заметно качает головой, и дети синхронно повторяют этот жест. Мужчина бросает на женщину короткий неодобрительный взгляд.
Ладно, он хлопает в ладоши и сцепляет пальцы в замок, а потом предпринимает еще одну попытку расшевелить ребят, в общем, дома я работал психологом. Помогал людям справляться с трудностями. Но каково же было мое удивление, когда я узнал, что здесь все абсолютно счастливы! Это невероятно, и мне бы хотелось познакомиться поближе с каждым из вас. Я ведь здесь всего второй день, Анджей заговорщически подмигивает им, словно хочет сделать своими сообщниками в какой-то игре, наверняка не знаю уйму всяких секретов. Итак, кто-нибудь хочет поделиться, как вы, ребята, тут живете?
Самая старшая из девочек медленно поднимает руку.
Я хочу рассказать, произносит она звонким голосом.
Отлично! радуется психолог этому маленькому прогрессу. Как твое имя?
Карин. Кандидат, Ребро шесть, бойко отзывается ученица.
Ну что ж, Карин, я тебя внимательно слушаю, доброжелательно улыбается Анджей и кивает, показывая, что можно начинать. Но девочка молчит еще несколько секунд, так как ждет другого кивка. А потом начинает тараторить с такой скоростью, словно чья-то невидимая рука перевернула клепсидру, и ей нужно уложить всю свою речь в одну минуту. Это огромная честь и счастье жить в просвещенном обществе Панциря-7! Высокие идеалы гуманизма и духовные ценности наш главный приоритет. Каждый из ныне живущих, как и те, что жили до нас, служат единой цели Возвращению великой праматери всего сущего, Большой Черепахи. Наша миссия реализуется как в созидательной деятельности, так и в кропотливой работе на благо общества. Служа Искусству и Музам, мы сохраняем индивидуальность, а в труде познаем счастье коллективизма, и в этом заключается наше благополучие! Мы часть целого, и вместе двигаемся в направлении
Лулу стоит у стены, чуть ближе к классу, чем мадам Фаин, а потому видит, как все больше и больше сходит краска с лица психолога, по мере того, как Карин повторяет наизусть предисловие к учебнику этики. Не выдержав, Анджей жестом останавливает девочку.
Очень хорошо, Карин, достаточно, произносит он, продолжая улыбаться, но уже не так естественно, как вначале. Я понял, что ты знаешь наизусть учебник. Но мой вопрос был немного не об этом. Ты можешь своими словами рассказать о том, как вам живется здесь?
Карин замирает на полуслове, резко бледнеет и бросает панический взгляд на суровую и непробиваемую директрису. Лулу ясно видит в ее глазах вопрос: «Мадам, я сказала что-то не так?», но та хранит молчание, и учительница приходит на выручку. В конце концов, зря она тут стоит, что ли?
Все хорошо, Карин, успокаивает ее Лулу. Ты можешь ответить, не стесняйся.
Ну мямлит ученица, уставившись в стол. Нам тут хорошо. Мы у нас есть уроки и мы благодарны, что нас учат, потому что Школа важный социальный институт
Она пытается вернуться на знакомую твердую почву прописных истин, но психолог не дает ученице такой возможности.
Хорошо, а что вы делаете вне Школы? В свободное время?
Помогаем родителям. Они нас учат, чтобы мы тоже могли потом взяться за Часы.
То есть, опять учеба? хмурится Анджей. Но вы ведь когда-то отдыхаете?
Карин виновато потирает шею и бросает теперь уже умоляющий взгляд на мадам Фаин.
Иногда. В воскресенье можно поиграть в Комнате Отдыха. Там есть шахматы. И шашки. И еще Мы тут очень счастливы, честное слово! в отчаянии восклицает девочка, не зная, что можно добавить к этому, и впервые смотрит на гостя из Панциря-3. У нее дрожат губы, и директриса, наконец, снисходит до ученицы.
Ты хорошо ответила, Карин. Можешь сесть, сухо велит она.
Та буквально падает на стул, опускает голову и остается в этой позе.
Ну что ж, Анджей, резюмирует мадам Фаин, он оборачивается к женщине. Надеюсь, вы убедились, что наши дети воспитываются в лучших традициях гуманизма? А это значит, что они абсолютно счастливы, даже если развлечений в Панцире не так много. Карин забыла упомянуть, что вне уроков Магистры, Кандидаты и Одаренные обучаются искусствам, и это делает их еще счастливее. Верно, класс? строго обращается она к детям.
Да, мадам Фаин, дружно отвечают они и заученно повторяют: Искусство наш язык общения.
Директриса выглядит удовлетворенной. Но Анджей не собирается сдаваться так быстро.
Отлично, говорит он, глядя в глаза женщине. Раз искусство играет настолько важную роль в жизни вашего маленького общества, я, с вашего позволения, дам классу еще одно задание.
На лице мадам проступает недовольство. Впрочем, это выражение исчезает так же быстро, как и все прочие. Ни одна эмоция не овладевает ее мимикой надолго.
Прошу, говорит она почти безразлично.
Прекрасно, психолог снова оборачивается к детям. Тогда я попрошу вас
Но в этот момент он как-то неловко достает руку из кармана брюк ничего особенного, так стоять, многие прячут руки в карманы, чтобы пальцы не мерзли и оттуда случайно выпадает какой-то маленький блестящий предмет. Лулу не сразу понимает, что это, но когда узнает давно забытое, у нее перехватывает дыхание это же шоколадная конфета в фольге! Они не видели таких уже ну, года два или три точно, раньше их еще давали по праздникам. Но дети в классе не маленькие, они тоже помнят и в один голос сдавленно охают. И это самая эмоциональная реакция за все время их общения с психологом.
Ох, простите, извиняется Анджей и быстро поднимает с пола наполовину растаявшую конфету. Наверное, бывший владелец этой одежды забыл в кармане он осекается, видя, что дети смотрят на лакомство, как завороженные, и глотают слюни. Вы вы голодные?
Они молчат, но взгляд выдает ребят с головой.
Вам хотя бы иногда дают сладкое? настороженно спрашивает психолог.
Но тут мадам Фаин решает вмешаться. Она встает с места, подходит к мужчине и твердо произносит.
Они не голодные. Они дети. А им только дай волю и килограмм умнут за обе щеки. Они сегодня ели карамель. Дайте сюда, пожалуйста, я сдам обратно на склад.
Несколько мгновений Анджей не двигается с места, пристально глядя на директрису. Лулу почти уверена: сейчас он просто уберет конфету в карман, не говоря ни слова. Но мужчина не делает этого, и шоколадка опускается в раскрытую ладонь мадам Фаин. По классу сквозняком проносится вздох разочарования.
Так вот, о чем я хотел вас попросить, ребята, Анджей возвращается к тому, на чем остановился. У вас есть карандаши и картон, и вы используете искусство как язык общения. Не могли бы вы нарисовать для меня мир, каким вы его видите?
Ученики нерешительно берут в руки карандаши, переглядываются.
Вы слышали задание, подгоняет их Лулу, вам нужно нарисовать наш прекрасный мир, красивый и
Нет, перебивает ее Анджей. Прошу, не надо переформулировать мои слова. Пусть просто нарисуют мир, и все. Будет ли он красивым или нет, я просто хочу увидеть его глазами тех, кто живет здесь с рождения. Справитесь, ребята? он устало улыбается классу.
Лулу пожимает плечами. Мадам Фаин благосклонно кивает, и дети начинают рисовать. Сначала не очень охотно, но потом все более увлеченно, пока не уходят в это занятие с головой. И пока трещотки в атриуме не возвещают наступление перерыва, тишину нарушает только скрип грифеля по шершавой поверхности картона. Потом дети выбегают на короткую перемену, а Марта, которая весь урок простояла у доски в надежде, что красавчик позволит ей что-нибудь написать, собирает рисунки и, щербато улыбаясь, отдает Анджею. Потом, бросив на него томный (по ее мнению) взгляд, тоже выходит из класса. Мужчина не обращает никакого внимания на ужимки ассистентки Лулу и почти сразу, как только дверь закрывается, резко разворачивается к мадам Фаин.
Я не совсем понимаю, товарищ директор, что тут происходит? спрашивает он так сурово, будто, и вправду, вошел в образ ревизора. Мало того, что они запуганы до обморока, так еще и голодные, и вы заставляете их повторять: «Мы счастливы. Мы довольны»?4
Директриса остается совершенно невозмутимой.
Они боятся не нас, а вас, Анджей. Вы здесь чужой. Дети не привыкли разговаривать с незнакомцами, хотя сегодня утром мы объяснили им, что они не должны стесняться. Но дети есть дети.
Вы давили на них.
Вовсе нет. Я преподаватель. Моя задача направлять. А что до голода, так мы все здесь голодные, раз уж вам так это интересно. Или в вашем Панцире всего было вдоволь? И воды, и еды, и конфеты раздавали горстями? Да, у нас тяжелая жизнь. Но, как видите, мы стараемся вырастить новое поколение, руководствуясь гуманистическими ценностями.
Анджей морщится, словно от головной боли.
Да что вы заладили про эти гуманистические ценности? В каждом Панцире живется не сладко. По крайней мере, в моем вовсе не было никакой роскоши, но мы не заставляли наших детей лгать себе и другим. Мы позволяли им плакать от голода и холода, позволяли говорить, что им грустно, плохо, хочется есть, не хватает игрушек. А то, что вы тут делаете, в психологии называется «газлайтинг»! Детям трудно, а вы убеждаете их, что им это только кажется. Да и как можно вообще думать о духовности, когда в желудке пусто, а горло пересыхает от жажды? Это попросту невозможно! Еда, вода, тепло это базовые потребности! И если у вас получается так ловко маскироваться это ваш выбор, но детей вы зачем насилуете? Дети честнее вас! И кстати, раз уж вы сами заговорили о гуманизме, что-то я вчера его не заметил, когда просил у вас хотя бы глоток воды! Весьма показательно: человечность на словах, и инстинкт самосохранения в головах. Но это как раз нормально в таких условиях. Не думайте, будто я вас упрекаю. Хотя, знаете, в нашем Панцире умирающему все-таки дали бы воды, и не один сердобольный человек, а многие. Нас учили заботиться не только о себе, но и друг о друге!
Мадам Фаин пренебрежительно фыркает, что нечасто с ней случается.
Замечательный подход! И это мы, по-вашему, отрицаем реальность? Мы-то как раз учим, что не надо бежать на помощь первому встречному, потому что если он заразный, и эту дрянь подхватит один все умрут. Когда речь идет о выживании, нужно думать не о собственных потребностях, а о потребностях коллектива. Позитивный настрой это тоже забота. Вместе мы счастливы, даже если иногда бывает голодно и холодно. Мы не позволяем детям страдать, ведь какой в этом смысл? И, между прочим, ваш Панцирь отличный пример того, что бывает, когда люди воспринимают жизнь, как бесконечную муку! Где они теперь, все эти дети, которым вы великодушно позволили плакать?
Лулу невольно вжимается в стену, стараясь стать как можно более незаметной. Напоминать об этом человеку, который пережил смерть целого мира, в такой грубой форме, да не просто напоминать, а тыкать тем, что причиной послужила неправильная идеология это не просто неэтично, это совершенно бесчеловечно. А если мадам позволила себе такую выходку, значит, она в ярости, и лучше бы ей, Лулу, сейчас оказаться где-нибудь на двенадцатом Ребре.
Но девушка не может уйти и со страхом наблюдает за этими двумя. Анджей тоже внешне остается спокойным, только ноздри едва заметно подрагивают. И когда он начинает говорить, голос звучит очень тихо, но в нем слышится злость:
В моем Панцире были и светлые моменты. Мы рассказывали детям о том, что однажды наше заточение закончится, мы выйдем на поверхность, увидим солнце, небо, птиц, вспомним, что такое ветер. Они жили мечтой, что однажды все закончится. Мы растили их бойцами, мы готовили их к будущему, обучали полезным навыкам, которые действительно пригодятся на свободе. А вы закрыты в своей скорлупе.