Да, учитель. Можно вопрос?
Слушаю.
Аратан показал на окружавшую их пустошь:
Этот лес вырубили, потому что местным жителям требовалась древесина. Для строительства и обогрева. Похоже, дисциплина тут была на высоте: ни одно дерево не устояло. Вот это меня и смущает. Разве их желания не были чистыми? Разве их потребности не были честными? И тем не менее уничтожен целый лес. Не оказалась ли сила в итоге слабостью?
Сагандер слезящимися глазами взглянул на Аратана и покачал головой:
Ты не понял ни слова из того, что я говорил. Сила всегда сила, а слабость всегда слабость. Нет! Лицо его исказилось. Твои мысли путаются, а озвучивая их, ты заражаешь этой путаницей других. Больше никаких вопросов!
Хорошо, учитель.
Вместе с дисциплиной приходит уверенность, и тогда наступает конец любому замешательству.
Понимаю, учитель.
Сомневаюсь. Но я сделал все, что мог, и вряд ли кто-либо осмелится утверждать обратное. Однако тебя влечет нечистое, поражая твою душу, Аратан. Вот к чему приводит неподходящий союз.
Все дело в слабости моего отца?
И тут кисть руки Сагандера, костлявая и твердая будто камень, врезалась в лицо Аратана. Голова юноши запрокинулась назад, и он едва не свалился с лошади. Рот заполнился горячей кровью. Внезапно Хеллар под ним вздрогнула, и Аратана бросило вправо. Последовал резкий толчок, кобыла заржала.
Откуда-то издалека донесся крик Сагандера. Оглушенный, Аратан покачнулся в седле, чувствуя, как из носа течет кровь. Хеллар снова напряглась, ударив передними копытами о землю с такой яростью, что затрещали камни. Юноша с силой натянул поводья. Лошадь отступила на шаг и остановилась, вся дрожа.
Аратан слышал голоса подъезжающих всадников, которые что-то кричали, но ему казалось, будто они говорят на чужом языке. Он сплюнул кровь, пытаясь стряхнуть с глаз пелену. Что-либо разглядеть и понять было сложно. Сагандер лежал на земле, как и его лошадь. Та судорожно билась, и что-то было не так с ее боком, сразу за плечом. Ребра выглядели так, будто их вдавили внутрь, а изо рта кобылы шла кровь.
Рядом оказался Ринт, который помог юноше сойти с Хеллар. Аратан увидел Ферен, лицо которой потемнело от ярости.
«Сагандер был прав. Меня нелегко полюбить. Даже по приказу господина».
Наставник продолжал истошно вопить. Когда старика усадили в дорожную пыль, Аратан увидел, что одно его бедро неестественно вывернуто. На месте перелома виднелся солидных размеров отпечаток копыта, и под ногой собиралась лужа крови, казавшейся на фоне белой пыли черной как смола. Юноша завороженно уставился на эту картину, пока Ферен вытирала тряпкой кровь с его собственного лица.
Ринт все видел, сказала она.
«Видел что?»
Такой удар вполне мог сломать тебе шею, добавила женщина. Так говорит Ринт, а он не из тех, кто любит преувеличивать.
У него за спиной послышалось утвердительное ворчание ее брата.
Этой лошади все равно уже конец, сказал он. Как прикажете с ней поступить, повелитель?
Избавь ее от мучений, послышался откуда-то бесстрастный и холодный голос Драконуса. Сержант Раскан, займись ногой наставника, пока он не истек кровью.
Галак и Вилл уже были рядом с Сагандером. Галак поднял взгляд и проговорил:
Перелом очень тяжелый, повелитель Драконус. Придется отрезать ногу, и даже в этом случае наставник может умереть от потери крови, прежде чем мы успеем прижечь крупные сосуды.
Наложи жгут, велел Драконус Раскану, и Аратан увидел, как сержант, побледнев, кивнул и снял свой кожаный пояс.
Наставник лишился чувств, лицо его обмякло и покрылось пятнами.
Галак достал кинжал и начал резать разорванную плоть вокруг места перелома. Из распухшей раны торчали обломки кости.
Раскан обмотал пояс вокруг бедра старика и как можно сильнее затянул его.
Ринт, сказал Драконус, как я понимаю, ты видел, что случилось?
Да, повелитель. Случайно обернулся как раз в тот момент, когда наставник ударил вашего сына.
Я желаю знать все подробности. Давай отойдем.
Ферен все это время с силой нажимала на грудь Аратана. Наконец почувствовав давление, он поднял глаза и встретился с ней взглядом.
Лежи, велела она. Тебя оглушило.
Что случилось?
Хеллар накинулась на наставника, свалила с ног его лошадь и наступила ему на ногу. А потом еще собиралась наступить и на голову, но ты вовремя ее удержал: у тебя хорошая реакция, Аратан.
Нашарив пряжку под мокрым подбородком, она стащила с него шлем, а затем шапочку из оленьей кожи.
Мгновение спустя Аратана сотрясла судорога, и Ферен успела повернуть юношу на бок за мгновение до того, как его стошнило.
Все в порядке, прошептала она, вытирая ему окровавленной тряпкой рот и подбородок.
Он почувствовал запах дыма, а затем горелого мяса. Ферен ненадолго отошла, а вернувшись, накрыла его шерстяным одеялом.
Наставнику отрезают ногу, пояснила она. Останавливают кровотечение. Обрубают кость как можно ровнее. Сагандер все еще дышит, но потерял много крови. Неясно, выживет ли.
Это все я виноват
Неправда.
Аратан покачал головой:
Я наговорил лишнего.
Послушай меня. Ты сын повелителя
Внебрачный ублюдок.
Сагандер поднял на тебя руку, Аратан. Даже если он переживет потерю ноги, твой отец вполне может его убить. Подобное просто непозволительно.
Я выскажусь в защиту наставника. Он с трудом сел. Голова закружилась, и Ферен пришлось его придержать, чтобы он не упал. Это я всему виной. Я сказал не то, что следовало. Я виноват.
Аратан
Юноша посмотрел на нее, едва сдерживая слезы:
Я оказался слабым.
Он еще успел увидеть, как расширились ее глаза и помрачнело лицо, а затем со всех сторон нахлынула тьма, и все исчезло.
На поляне вырубили кусты, расчищая место для шатров, а лошадей расседлали и стреножили подальше от трупа их убитой соплеменницы. Вилл отрубил от туши столько мяса, сколько они могли унести, и теперь сидел у костра, над которым шипели и истекали соком аппетитные красные куски.
Вернувшийся после долгого разговора с Драконусом Ринт подошел к костру и устроился рядом с Виллом.
Галак не отходил от Сагандера, который еще не очнулся, в то время как Ферен склонилась над внебрачным сыном повелителя, столь же бесчувственным, как и его наставник. Раскан ушел вместе со своим господином ко второму костру, над которым висел почерневший котелок с дымящимся бульоном.
Вилл потыкал мясо.
А ведь еще и дня не прошло с начала пути, пробормотал он. Ох, Ринт, попомни мое слово: добром это все не кончится.
Ринт потер заросший щетиной подбородок и вздохнул.
Планы меняются, сказал он. Значит, так: вы с Галаком забираете наставника в Абару-Делак и оставляете его там на попечение монахов, а потом нас нагоняете.
А мальчишка? Он в полном отрубе. Может вообще не очнуться.
Очнется, ответил Ринт. С головной болью. Все из-за того клятого шлема, тяжелой железяки, о которую он стукнулся затылком. Всего лишь небольшое сотрясение, Вилл. Было бы куда хуже, сломай парень шею, но, к счастью, пронесло.
Вилл, прищурившись, взглянул на Ринта:
Крепко же его приложило. Не думал, что старикан настолько силен.
Парень вообще этого не ожидал да и, ведает Бездна, с чего бы вдруг? В любом случае завтра поедем медленнее. Ферен за ним присмотрит.
А что по этому поводу думает повелитель?
Ринт немного помолчал, а затем пожал плечами:
Драконус со мной не делился, Вилл. Но сам знаешь, как высокорожденные относятся к таким вещам.
Не повезло Сагандеру. Собственно, а зачем нам с Галаком тащить его в Абару-Делак? Проще перерезать дураку глотку и насадить его голову на шест.
Ну, вы же основательно над ним потрудились. Повелитель видел.
То есть Драконус всего лишь не хочет нас обидеть? буркнул Вилл.
Можешь считать и так. Полагаю, просто существуют определенные формальности. Нет смысла устраивать показательные наказания, если этого все равно никто не увидит.
Я не очень понял насчет Абары-Делак. Что мы скажем монахам, если весь этот поход должен оставаться в тайне?
Ну, якобы вы сопровождали наставника в монастырь, в конце концов, они же делают превосходную бумагу.
В смысле, делали когда-то?
Ну да. Дескать, вы пытались объяснить это наставнику, но тот уперся: надо к ним заехать, и точка.
Выходит, если он придет в себя, нам обязательно нужно быть рядом чтобы объяснить старику, что к чему.
Нет. Если он переживет эту ночь, завтра утром мы должны привести его в чувство, и Драконус сам скажет Сагандеру все, что требуется.
А потом мы вас нагоним?
Ринт кивнул и, достав нож, насадил на него кусок мяса.
И чего я, собственно, утруждаюсь? усмехнулся Вилл. С тем же успехом можно было бы отгрызать его прямо от туши.
Но тогда не было бы привкуса дыма, Вилл.
К ним подошла Ферен.
Теперь парень просто спит, сказала она, садясь возле костра. Мечется и ворочается, но не сильно: лихорадки нет. Дышит глубоко и ровно.
Вилл, прищурившись, взглянул на женщину и улыбнулся:
Никогда прежде не видел тебя в роли матери, Ферен.
И не увидишь, если тебе дорога жизнь, Вилл. Она положила ладонь на руку Ринта. Брат, помнишь, что я тебе говорила?
В ответ на его вопросительный взгляд она лишь кивнула.
Ринт посмотрел на полусырое мясо у себя в руках и продолжил жевать.
До чего же вы оба порой меня раздражаете, пробормотал Вилл, снова переворачивая оставшиеся куски.
Сержант Раскан окунул лезвие ножа в загустевшую кровяную похлебку. Сагандера наверняка затошнит от ее вкуса, по крайней мере поначалу, но это сытное варево способно спасти ему жизнь.
Стоявший рядом Драконус смотрел на лошадей.
Пожалуй, я ошибся, решив забрать у него Хеллар.
Повелитель?
Они теперь по-настоящему привязаны друг к другу.
Да, повелитель. Хеллар действовала быстро, не колеблясь. Можете быть уверены, эта кобыла готова жизнь отдать, защищая Аратана.
Да, я и сам в этом убедился.
Как-то не похоже на наставника, правда, повелитель? Почему он вдруг так странно себя повел?
Когда молодость оказывается в далеком прошлом, в сердце порой возникает ожесточенность, сержант. Так бывает, когда к боли в костях и мышцах добавляется болезненная тоска, а душу днем и ночью преследует сожаление о несбывшемся.
Раскан уважительно покосился на собеседника, обдумал эти слова, а затем покачал головой.
Ваша способность прощать намного превосходит мою, повелитель
Я не говорил о прощении, сержант.
Верно, кивнул Раскан. Но, повелитель, если бы кто-то вот так ударил моего сына
Хватит об этом, посуровев, прервал его Драконус. Есть вещи, которые тебе не понять, сержант. И все же тебе не за что извиняться: ты говорил искренне и от души, и за это я тебя уважаю. Мне начинает казаться, что это вообще единственное, что достойно уважения независимо от нашего положения в обществе и того, как сложилась жизнь.
Раскан промолчал, помешивая варево. Он на мгновение забыл о пропасти, разделявшей его и повелителя Драконуса. И он действительно высказался от души, но неосторожно и необдуманно. Поведи так сержант себя с другими высокородными, его замечание могло стать поводом для хорошего нагоняя и даже лишения звания.
Но Драконус был другим, ибо глядел прямо в глаза каждому из вверенных ему солдат и слуг.
«Если бы он так же относился и к своему единственному сыну» подумал Раскан.
Вижу в свете костра, что твои сапоги совсем износились, сержант.
Такая уж у меня походка, повелитель.
В здешних краях куда лучше подошли бы мокасины.
Да, повелитель, но у меня их нет.
У меня есть старая пара, сержант: могут оказаться великоваты, но если набить их ароматными травами, как делают пограничники, то вполне сгодится.
Повелитель, но я
Ты отказываешься от моего дара, сержант?
Нет, повелитель. Спасибо.
Наступила долгая тишина. Раскан взглянул на сидевших вокруг второго костра пограничников. Вилл уже крикнул, что мясо готово, но ни сержант, ни его господин не сдвинулись с места. Хотя Раскан и проголодался, густой запах варева отбивал аппетит. К тому же он не мог без разрешения покинуть повелителя.
Там, где сияют звезды, вдруг сказал Драконус, свет врывается в бескрайнюю тьму. Звезды далекие солнца, которые освещают своими лучами столь же далекие неведомые миры. Миры, возможно, мало чем отличающиеся от нашего. Или совершенно иные. Не важно. Каждая звезда движется по предписанному ей пути туда, где ее ждет смерть смерть света, смерть самого времени.
Раскан потрясенно молчал. Он никогда прежде не слышал ничего подобного: неужели так полагали ученые Харканаса?
Тисте вполне устраивает их собственное невежество, продолжал Драконус. Не думай, сержант, будто подобные вопросы обсуждаются при дворе. Нет. Можешь считать, что возвышенный мир ученых и философов мало чем отличается от гарнизона солдат, слишком долго пребывающих в обществе друг друга. Увы, они столь же низменны, корыстны, злобны, отравлены тщеславием, предательством и тщательно оберегаемыми предрассудками. Титулы подобны брызгам разбавленной краски на уродливом камне: цвет может выглядеть красиво, но то, что под ним, не меняется. Знание само по себе не несет ценности это броня и меч; и хотя броня защищает, она также отгораживает от мира, а меч может точно так же ранить своего владельца.
Раскан помешал суп, ощущая какой-то непонятный страх. У него не было никаких мыслей, которые он мог бы озвучить, никаких суждений, которые не продемонстрировали бы его собственную глупость.
Прошу прощения, сержант, если я тебя смутил.
Нет, повелитель, но, боюсь, подобные идеи легко сбивают меня с толку.
Разве я не ясно выразился? Не позволяй титулу ученого или поэта, или повелителя чрезмерно тебя запугать. И что еще важнее, не заблуждайся, полагая, будто все они возвышеннее, умнее и чище, чем ты сам или любой другой простолюдин. Мы живем в мире масок, но за ними кроются злобные оскалы.
Оскалы, повелитель?
Ну, вроде собачьих, сержант.
Собака скалится от страха, повелитель.
Именно так.
Значит, все живут в страхе?
Костер едва освещал стоявшую рядом с Расканом рослую фигуру, и казалось, что голос Драконуса исходит словно бы из ниоткуда.
Большую часть времени пожалуй, да. В страхе, что наши мнения могут оспорить. В страхе, что наш взгляд на мир могут назвать невежественным, своекорыстным или воистину злым. В страхе за самих себя. В страхе за наше будущее, нашу судьбу, наш смертный миг. В страхе лишиться всего, чего мы достигли. В страхе оказаться забытыми.
Повелитель, вы описываете весьма мрачный мир.
Иногда проявляется и другая его сторона, едва заметная. Мимолетные поводы для радости, гордости. Но потом снова приходит страх, глубоко вонзая свои когти в сердце и душу. Иначе не бывает. Скажи, сержант, когда ты был маленьким, ты боялся темноты?
Полагаю, в детстве все мы ее боялись.
И что именно в ней нас пугало?
Раскан пожал плечами, глядя на мерцающее пламя. Костер был небольшой, готовый потухнуть в любой момент. Когда догорит последняя ветка, угли вспыхнут, потом погаснут и наконец остынут.
Вероятно, неизвестность, повелитель. То, что могло там прятаться.
И тем не менее Матерь-Тьма выбрала ее в качестве своего одеяния.
У Раскана перехватило дыхание.
Я уже давно не ребенок, повелитель. У меня нет причин бояться.
Порой я думаю: а не забыла ли Матерь-Тьма свое собственное детство? Можешь ничего не говорить, сержант. Уже поздно, и мысли мои блуждают. Как ты справедливо заметил, мы давно уже не дети. В темноте больше не таятся кошмары, и миновало то время, когда неведомое нас пугало.