Так почему же для нашей интеллектуальной функции отсутствие времени в интеллектуальном пространстве скорее благо, нежели проклятье? Судя по всему, ответ на этот вопрос как раз и заключается в невероятной сложности фактической реальности, которую мы пытаемся своим слабым мозгом постигнуть. А то упрощение, которое интеллектуальная функция неизбежно производит, создавая реконструкции реальности вневременные, предельно схематизированные, и позволяет ей решать практические задачи.
Избыточная детализация только бы запутала все дело, а не для того эволюция столько трудилась над созданием интеллектуальной функции как над «приспособительным признаком», чтобы та, на радость хищникам, меланхолично пребывала в бесцельном познании «истины». Храм Святого Семейства, созданный гением Антонио Гауди, штука, понятно, невероятно сложная, но, как мы видели, если преобразовать ее в несколько схем, кажущаяся почти нерешаемой задача тут же демонстрирует вполне ясный ответ. Так что фактическое время только бы все усложнило, не давая нам, впрочем, ничего сто́ящего взамен.
Преодоление сложности «блоки»
Действительно, одним из классических заблуждений прежней философии, равно как и психологии, да и вообще глобальной иллюзией нашего мировоззрения является иллюзия «вертикали власти» и «системной интеграции». Наш мир всегда представляется нам такой жестко простроенной вертикалью: Бог сверху, а мы-грешные снизу, государства-лидеры и государства-аутсайдеры, искусство высокое и низкое, начальник, как и Бог, сидит сверху, а подчиненные снизу, мужчина голова, а женщина шея. То есть мир вроде как и вертикально устроен, да еще и все его части, как представляется, находятся в жестком соподчинении.
Но, например, сам наш мозг устроен как раз с точностью до наоборот: его «высшие» отделы, организованные крайне затейливо, в действительности куда менее влиятельны, чем элементарные (по сравнению с ними) подкорковые образования. А потому, если какая-нибудь миндалина впала в тревогу, то, что ты себе ни думай в своих лобных долях, до паники рукой подать и остановить ее нам «здравым рассуждением» вряд ли удастся. Иными словами, нам только кажется, что все, что сверху и сложное более влиятельно, чем простое и внизу. На самом деле, в мозгу по крайней мере, все обстоит как раз обратным образом, а еще точнее сама эта иерархия, в действительности, просто отсутствует.
Если же вспомнить о результатах проведенного нами только что мысленного эксперимента, то открываются и еще кое-какие детали. Например, легко понять, что никакой действительной вертикали в пространстве нашей интеллектуальной функции просто не может быть для ее появления нам бы понадобилась, как минимум, хотя бы еще одна плоскость. Или, например, очевидно, что представить себе действительную реальность, преображенную плоскостью, системно структурированной, вряд ли возможно. Ведь, даже если фактическая реальность и структурирована каким-то особым сверхсложным образом, мы в любом случае заметить этого не сможем.
Звезды на ночном небе кажутся нам отстоящими друг от друга на считанные миллиметры, но возьми телескоп да еще раздвинь эту картинку в глубину, и она изменится радикально. Но где этот телескоп и как раздвинуть эту картинку, если мы говорим о взаимодействии реальности с интеллектуальной функцией? Короче говоря, считать и различить эту упорядоченность реального (если она, конечно, имеет место быть), обладая плоскостным экраном, не представляется возможным.
Надо сказать, что с этой проблемой закономерно сталкиваются и физики. Добиться упорядоченности Вселенной им мешает одна-единственная по-настоящему временная функция эйнштейновских уравнений скорость света. Дело в том, что если скорость света действительно ограничена и равна примерно тремстам тысячам километров в секунду, то кажется очевидным, что события, происходящие во Вселенной на расстояниях, значительно превышающих указанную длину, не будут никак причинно связаны друг с другом. То есть, если бы нам вдруг захотелось как-то все в этой Вселенной увязать одно с другим (что было бы, наверное, логично), мы столкнемся с непреодолимым препятствием.
Чтобы как-то справиться с этим парадоксом, физики предлагают блочную модель Вселенной мол, Вселенная состоит из отдельных блоков, где процессы протекают как бы независимо относительно других блоков Вселенной и от Вселенной в целом. Данный подход, кажущийся, впрочем, в достаточной степени абсурдным, позволяет снять большое количество противоречий, а также, как и завещал Альберт Эйнштейн, изгнать время из физики куда подальше. Но именно этот подход, по крайней мере, чрезвычайно схожий по существу, используется и нашей интеллектуальной функцией в рамках реконструкции фактической реальности.
Но представим себе все же, что мы сохраняем идею подлинного времени как нечто крайне существенное для мышления и принципиально невозможное к изгнанию. Что ж, мы оказываемся в крайне уязвимом положении поскольку невозможно «быть» одновременно во всех местах, нам придется выбирать из всех событий, происходящих одновременно, какие-то, свидетелями которых мы будем, а остальные оставить без внимания.
Однако последствия этих упущенных нами событий будут нас с неизбежностью настигать в последующие моменты времени. Но мы не будем знать, каким образом эти явления появились в системе, и нам придется впадать в своего рода креационизм или исповедовать идею какого-нибудь чудного самозарождения мух из котлет. Как бы там ни было, к реальности подобные выводы никакого отношения иметь не будут.
Иными словами, наша интеллектуальная функция должна обладать способностью работать сразу в нескольких местах интеллектуального пространства и относительно отдельно от самой себя, взятой в целом.
При всей абсурдности этой идеи, если мы посмотрим на работу мозга, то она полностью отвечает именно этой логике все отделы мозга работают в своем «временном» режиме, а мозг, взятый в целом, каким-то образом постоянно агрегирует эффекты этой деятельности различных своих отделов (включая и отдельные нейроны, и нейронные ансамбли, и специализированные зоны мозга) в единое целое, выливающееся затем в какое-то его наличное поведение. То есть, в каком-то смысле, мозг учитывает все, что в нем происходит (в каждом из его «блоков»), но, очевидно, действует в данном случае не по некоему единому «стандарту учета», а импровизирует плетет представление о реальности, так сказать, «на живую нить».
Представим себе Солнце. В нем одновременно происходит неисчислимое количество разнообразных термоядерных реакций где-то что-то вспыхивает, взрывается, отрывается и т. д. Но мы, при желании, всегда можем получить некие обобщающие его активность характеристики общую температуру, силу тех или иных его полей, количество излучений и проч. Точно то же самое можно сказать и про атмосферу Земли: в каждой точке планеты постоянно что-то происходит текут океанические течения, извергаются вулканы, работают заводы и желудочно-кишечные тракты коров, включая заселяющую их микрофлору, даже бабочки и те предательски машут крыльями. Все это, так или иначе, вносит свой вклад в общее состояние атмосферы, но все это, взятое в целом, никак невозможно осмыслить.
Примерно в этой же логике работает и наша интеллектуальная функция в различных психических «блоках», события которых могут сами по себе и не пересекаться, что-то происходит, при этом каждое такое событие будет вносить свой вклад, пусть и опосредованно, в результирующую функцию. Так что было бы большим допущением полагать, что вся эта система работы представляет собой некую стройную, вертикально выстроенную, четкую иерархию. В конце концов, поговаривают, что именно от взмаха крыльев бабочки в Бразилии можно, пусть и сугубо теоретически, ожидать торнадо в Техасе.
«Неосознанность» интеллектуальной функции
Конечно, интеллектуальная функция работает не где-то в каком-то месте моего мозга, а вся работа моего мозга и есть работа моей интеллектуальной функции. При этом очевидно, что сам мозг, например, параллельно решает множество задач поддерживает положение моего тела в пространстве, участвует в регуляции работы внутренних органов, отсеивает шум галдящих за окном цикад (подобных действий он одновременно совершает величайшее множество), а также обеспечивает правильное нажатие клавиш на клавиатуре и какие-то мои размышления. Это, по существу, блочная вселенная, это множество параллельных, а часто абсолютно не связанных друг с другом процессов.
Какие-то из этих действий моей интеллектуальной функции, как мне кажется, являются осознанными, а какие-то подавляющая их масса не осознаются. Но даже это разделение нельзя считать корректным практически любой из этих «неосознаваемых» интеллектуальных объектов, создаваемых сейчас моей интеллектуальной функцией, уже сейчас же на нее и влияет, а может, причем с легкостью, оказаться и центральным в поле моего внимания. Если, например, ножка стула, на котором я сижу, подломится, а я потеряю равновесие, то я тут же замечу и то, насколько серьезно моя интеллектуальная функция работает над поддержанием равновесия моего тела в пространстве, и то, что я сидел до этой поры на стуле, совершенно, впрочем, этот факт в системе своих рассуждений игнорируя.
Можем ли мы свести в таком случае все к фокусу своего внимания и сказать, что, мол, осознается то, на что направлено мое сознание? Возможно, но это ничто не изменит. Наша интеллектуальная функция работает вне непосредственной и жесткой связи с осознанностью (по крайней мере, в привычном смысле этого слова), а что конкретно из ее работы в данный момент нами осознается, не имеет, по существу, никакого значения. Здесь главное нацеленность, сосредоточенность поиска, о чем прекрасно писал Анри Пуанкаре в своей статье «Математическое творчество». Здесь важно принуждение интеллектуальной функции к решению данной конкретной задачи, а она уже сама, если такое принуждение сделано, как-то решит это внутри своих блоков.
Все это, короче говоря, сильно напоминает «принцип доминанты», описанный Алексеем Алексеевичем Ухтомским. В психике одновременно сосуществует множество нервных центров «блоков», и все они «живы» (то есть в них постоянно что-то происходит, они решают какие-то свои задачи, производят некую активность). Но стоит некоему фактору оказать воздействие на психику, как какой-то из этих «нервных центров» («блоков») неизбежно становится приоритетным, а его активность начинает тут же стягивать на себя активность других центров. Собственная функциональная «масса» этого «центра» («блока») будет нарастать, втягивая в свою орбиту другие центры, а активность центров, которые ничем данному делу помочь не могут, и вовсе сойдет на нет (рис. 16 на обороте). В конечном счете, условно говоря, «вся» психика будет работать на определенный результат данного «центра» («блока»).
Таким образом, важно не то, что, как мне кажется, мною осознается, а насколько я на самом деле, фактически сосредоточен на решении задачи, иными словами, насколько сильно моя интеллектуальная функция занята сейчас решением данной задачи, насколько масштабны ее силы, стягиваемые сейчас к обнаружению искомого решения. Конечно, вся моя интеллектуальная функция целиком никогда не может быть мною направлена на решение той или иной задачи, но тренировкой можно добиться многого.
Рис. 16 Принцип доминанты по А. А. Ухтомскому
Часть четвертая: Мышление
«Объемы», «массы», «силы», «интенсивности» и т. д. то, что, как нам кажется, существует вовне, есть наш способ организации окружающего нас мира. То есть не они существуют вне нас, а это мы думаем ими массами, силами, объемами, интенсивностями. Они уже как несодержательные сущности присутствуют у нас в голове.
Причем можно быть уверенным, что в скором времени нейрофизиология даст этому вполне конкретное объяснение точно так же, как сейчас она объяснила нашу способность производить и понимать метафоры, а также связь музыки с движением определенной смежностью соответствующих отделов мозга.
Окажется, вероятно, что мышление каждого отдельного индивида отличается в его собственном восприятии в зависимости от того, какие отделы его мозга имеют лучшие связи с остальными, или просто от того, какие из них в большей степени актуализированы в данный момент времени. Поэтому мышление данного индивида может быть, условно, более «ярким» или более «звонким», более «объемным» или более «насыщенным», более «сильным» или более «пересыпчатым».
Но в любом случае в основе нашего мышления обнаруживаются как раз эти модальностные специфики, выраженные в логике казуальности, пространственной протяженности и временности.
Универсалии
Мы мыслим этими универсалиями большим и малым, тяжелым и далеким, тонким и сложным, пустым и огромным, ярким и сильным, единичным и множественным, кучей и парами, высоким и мощным, мелким и незначительным, избыточным и переполненным, быстрым и медленным, долгим и мгновенным, пространством и территориями, зонами и областями [С. Пинкер]. Иными словами, это наш способ организации объектов: наши объекты, а все они интеллектуальные, так даны нам, то есть фактически такими.
Вовне нас нет этих масс, интенсивностей, ни самих этих объектов. И то и другое всегда лишь результат некого нашего отношения с чем-то, что находится по ту сторону нашего рецепторного аппарата. Конечно, это не значит, что соответствующих явлений вне нас нет в принципе, и меня, например, не придавит камень, упавший с горы, или я смогу просуществовать хотя бы мгновение на поверхности Солнца. Однако наличие этих явлений с той стороны и то, как я их воспринимаю по эту сторону, разные вещи.
В сущности, важно лишь то, что всякий интеллектуальный объект для нас тяжел или легок, длинен или пуст и т. д. и т. п. Причем это касается всех интеллектуальных объектов. Например, научная теория может быть тяжелой, прозрачной, муторной, мощной. Равно как и мое отношение к Петру объемным, глубоким или никаким. Равно как и сам Петр может ощущаться мною поверхностным, мелким или скользким.
То есть моя психика с одинаковой легкостью присваивает Петру, например, тяжесть и потому, что он весит двести килограммов, и потому, что в его обществе, по причине отсутствия у него чувства юмора, нельзя шутить, и потому, что он, как мне кажется, рассуждает слишком сложными (тяжеловесными) конструкциями. Во всех этих случаях я имею дело с «тяжелым интеллектуальным объектом», с фактической тяжестью.
И именно эта тяжесть (или массивность, долгота, интенсивность и т. д.) имеет для моей психики фундаментальное значение, а не фактический вес или что бы то ни было еще в граммах.
Из всего этого ясно, интеллектуальные объекты (в них мы можем вкладывать все что угодно и как угодно, но продолжаем воспринимать как целое) фактически соотносятся в нас в соответствии с этими универсалиями тяжести, мощности, сложности, объема, продолжительности, интенсивности и прочими «характеристиками».
То есть я фактически оперирую в рамках своей интеллектуальной функции этими универсалиями по крайней мере, в том смысле, что все, что происходит в пространстве психического, переводимо на язык этих универсалий и может быть на нем осмыслено. Именно это оперирование, по существу, и есть фактическое мышление. Причем я совершаю это оперирование совершенно непроизвольно, когда, например, выбираю прохожего, которого я решусь остановить, чтобы узнать у него дорогу в библиотеку. Однако я могу совершать это оперирование и намеренно, мысленным усилием, но в этом случае крутить в себе соответствующими объемами, массами, силами, интенсивностями, общностями и т. д. это почти физический труд.