Осторожно! кричит Зин Зиныч. Бери левей.
Я выворачиваю руль и объезжаю широкую россыпь битого стекла, укрытого пылью.
Спустя пару минут мы останавливаемся перед входом в сборочный цех. Я легко спрыгиваю на землю, от напряжения немного дрожат руки, но мне весело, хочется поскакать на одной ножке, как раньше, в «классики». Я сдерживаюсь, чтобы не выглядеть дурой в глазах Зин Зиныча. Он тоже выбирается из своей сидушки; но делает это неловко и, качнувшись, машет руками, как будто хватается за воздух. Едва успеваю его поддержать.
Зин Зиныч стоит неподвижно, рассматривает облупленные стены здания. Потом начинает понимать:
Когда-то этот цех выглядел, как пасхальное яичко. На белых стенах красовались яркие транспаранты. А вот здесь Он вытягивает правую руку. Здесь были металлические ворота. Анна Борисовна, твоя матушка, велела покрасить их в голубой цвет, как она считала, в цвет бездонного неба. Две огромные створки плавно раздвигались в стороны под действием электрического привода.
Я поворачиваю голову и смотрю, куда направлена рука Зин Зиныча. Никаких ворот нет и в помине. Сейчас на их месте зияет пустота.
Ну что, спрашивает Зин Зиныч, вперед, за работу?
Я достаю айфон из заднего кармана джинсов, смотрю время. Семнадцать сорок девять. В восемь мне надо быть дома.
За час управимся? спрашиваю я.
Попробуем, отвечает Зин Зиныч.
Он вытаскивает из кузова небольшой рюкзак, встряхивает его, словно проверяет содержимое на слух, потом разворачивается и шагает в мрачный проем цеха.