Если не считать заставы, где вы сошли, то ближайшее селение в семи часах ходьбы Надо переправиться через реку, а до ближайшего парома как до Царьграда. Да и старик-паромщик не шибко сговорчив. Хотя на тот берег, говорят, за звонкую монету подвозит. Впрочем, есть тут еще один городок, но путь к нему идет через лес. А тропки там ой какие вихлястые! Не зная мест, опять заплутаете. А если и выйдете, в городок тот все равно не попадете.
Почему?
Затонул он, причем давно уж. На дне озера теперича. Вообще, если хотите добраться домой без последствий, то двигайтесь обратно на станцию, старик отхлебнул чаю и озорно прищурился. С другой стороны, раз вы здесь, то, быть может, нарочно ищете, где сбиться с пути?
Мы были слегка обескуражены и на вопрос ответили молчанием. Тем временем старик доел последнюю ложку своей каши и степенно поправил воротник бушлата. Потом пошарил по карманам, нашел наконец, что нужно аккуратно сложенную бумагу. Оторвал кусочек. Затем извлек пачку табака, немного отсыпал на оторванный листок и с монотонностью станка принялся за производство самокрутки.
А что это за место? решился нарушить тишину Вадим.
До революции тут церковь была. Хотя как церковь видите просторную залу? Здешним людом она сионской горницей звалась. Соберутся, бывало, человек сто и радеют, себя не щадя. Марию зовут, Марфу гонят, хихикнул старик. В Гражданскую тут сидели красные, заведовали продразверсткой и прочей дьявольщиной. Здесь ведь стояла деревня, причем с буйным таким, драчливым народцем. Потом, ясное дело, беднота поехала город покорять, а кулаки степь. Во время войны, хоть немцы сюда и не дошли, в здании располагался какой-то второстепенный командный пункт, а после оно перешло снабженцам, приписанным к воинской части. Складировали тут всякую мишуру в духе первомайских вывесок. Если бы вы отправились дальше той проселочной дорогой, то вышли бы как раз на остатки стрельбища, а потом и на заброшенные казармы, но не там свернули В восьмидесятых здесь планировалось поставить радары якобы очень удачное место на пригорке, второе здание даже снесли Остатки фундамента до сих пор различимы. Но потом все забросили, а часть расформировали Короче говоря, богатая история у этого здания.
Ого я слушал, удивленный глубокими познаниями в столь незначительном предмете. А вы откуда знаете?
Я вырос в этих краях. Затем уехал в Москву. Теперь я снова здесь, вернулся сюда с Михаилом исполнять свое предназначение, Иван Евфимович отвел глаза к потолку и задумался.
Интересная у вас жизнь была, наверное, во мне взыграло любопытство. Сейчас вся провинция, наоборот, в Москву едет. Зарплаты, пенсии, карьера, удовольствия все там. Но по вам видно, что к таким вещам вы отродясь не склонны.
Отродясь? Вопрос спорный. Был в моей жизни поворотный момент, до которого все шло просто и как-то скудоумно. С детства я любил мастерить всякие штуки, вот и отучился в одном известном училище на инженера. По распределению пошел на завод там же, в Москве, а вскорости и женился. Квартиру мы получили как молодая семья. Любовь прошла, конечно, но зато дитяток родили, дочку и сыночка. Зажили.
И что же стряслось? я ожидал, что случится нежданная беда: погибнет жена или разобьет неизлечимой болезнью детей.
А ничего! Веришь ли, нет ли, а сам не знаю. Долго я жил как в бреду, зверем полоумным. Хоть и с удобствами жил. Из норы своей на завод, оттуда за детьми. Потом снова в нору. Раз в год на курорт, в пятницу к коллегам на чай, в субботу с приятелями в рюмочную. Все как у людей, в общем. И как-то вдруг я понял, что все в жизни неспроста! Все, понимаешь? До того я воспринимал мир по кусочку, видел никак не связанные фрагменты, которые не складывались воедино. А тут почувствовал, что мир он неделим, все взаимосвязано, и я часть этого всего, часть, которая принимает участие в великой вселенской борьбе.
В борьбе непознаваемых нашим умишком, неисчислимых сил, поле битвы которых весь мир: и черная дыра Космоса, и наши бренные тела, и бессмертные наши души.
Старик замер, и морщины на его одухотворенном лице проступили отчетливее, а лоб собрался в складки, свидетельствуя о внутреннем напряжении. Кажется, он вспоминал дни былой молодости, пытался оживить ту часть своей натуры, о которой давным-давно позабыл. Собравшись с мыслями, Иван Евфимиевич продолжил:
Началось все, кажется, с того, что друга моего, физика, но больше лирика и известного в узких кругах поэта, стали в дурдом таскать. Что-то он о власти сатирическое написал ныне уж и не вспомнит никто. Я, выросший на идеалах товарищества и революционной романтики, был очень удивлен, когда все знакомцы наши начали от него отворачиваться и отгораживаться. Доходило до того, что, издали завидев, перебегали на другую сторону улицы! «Как же так, товарища сдаете?» спрашивал я по наивности, но им куда важнее было устроить детей по блату или получить очередную путевку. Это не жизнь и не здоровье таким не рискуют. И я как-то неожиданно понял все свое безобразное одиночество, трусость и убожество в своей этой квартире с удобствами. И с тех пор существовать, как существовал раньше, становилось все труднее и труднее. Я приходил на завод и видел там огромную пасть, которая пережевывает рабочих, похрустывая костьми. Шел в школу за дочкой и видел фабрику по штампованию рабов с клеймом Антихриста на лбу. Говорил со знакомыми и чувствовал, что все их помыслы направлены на служение мамоне, ради мамоны они поедают своих же собратьев. А город подо мной урчал, шипел и каждый день жрал мою бессмертную душу. Я чуял вонь из антихристовой пасти и увядал, увядал, увядал, как цветок. К тому моменту от лирика отстали в Америку решили вытурить. Он и меня с собой звал, но что я, дурень, что ли? Антихрист повсюду один, хоть и под разными масками прячется. А там он еще коварнее, хитрее, изворотливее, чем тут.
Значит, друг ваш уехал?
Уехал, но пожил там недолго повесился со злости, на хрен никому ненужный советский поэт. А я впал в тоску, жуткую и беспробудную. Одно было утешение в книгах, которые доставал из-под полы. В состоянии такой нечеловечьей тоски сидел я однажды на кухне. Пришла жена одна из немногих, к кому я еще питал привязанность. А мы, надо сказать, тогда уже несколько месяцев стояли в очереди за холодильником и каждый божий день должны были отмечаться в особом списке. Такой каждодневный сатанинский марафон, очередь на поклон Антихристу. А я уже не мог так не пошел, пропустил очередь. В общем, закричала жена, взбеленилась, так разошлась, что выставила меня из квартиры. «Без холодильника не возвращайся!» говорит. Ну я возвращаться и не стал, и старик по-ребячески усмехнулся.
И куда же вы отправились? спросил я удивленно.
А в пошехонские леса вот куда! Крестился я дождевой водой в болотине и ушел бродить по кушарам да гатям. В тех местах я лет десять скитался, не меньше. А потом всю Русь от Украины до Камчатки исходил. И не только Русь! Спал под палой листвой, питался с малинового кусточка, белому грибку сказки начитывал. Березовые рощицы мне колыбельную напевали холодными ночами. Горы улыбались добродушно, когда я стаптывал сапоги на каменистых перевалах. А облачка на небушке подмигивали, звали за собой, прыг-скок за горизонт. Не без греха я, конечно, не без греха от мира отравленного все равно далеко не убежишь, разве что в могилку, к Боженьке за пазуху. Встретишь охотника он тебе солонинки отрежет, с дервишем потанцуешь изюма горсть отсыплет. Туристы, правда, от меня шарахались думали, лесного духа встретили. Но и они, бывало, оставляли немножко сгущенки в дар таежному лешему.
Но что же вас привело обратно? Почему оставили тот кочевой, страннический образ жизни?
Я встретил Михаила. Вернее, он нашел меня и призвал в ряды своего войска. Михаил сказал, что довольно бежать настало время браниться.
Мы не разбудим Михаила своими разговорами? спросил я, решив, что он спит где-нибудь в соседней комнате.
Как вы можете разбудить того, кто всегда с нами? удивленно спросил Иван Евфимиевич и взглядом указал на потолок.
Мы тоже подняли глаза наверх. На высоких стенах и потолке плясали тени, из-за дрожащего пламени принимая порой самые причудливые формы. Здание было полно трещин, побелка местами осыпалась, и богатая фантазия, подзадоренная игрой света и тени, могла бы отыскать образы людей и зверей, демонов и ангелов. Я вновь взглянул на старика. Не было похоже, чтобы он шутил или наслаждался игрой воображения. Иван Евфимиевич сидел так, словно сказал что-то естественное.
Вот же повезло, еле слышно шепнул Вадим и так же тихо выругался.
Кто он, этот Михаил? спросил я осторожно.
Друг, брат, наставник, вождь, провозвестник, проговорил старик будто в трансе. Архистратиг Михаил. Неужели вам неизвестно имя предводителя небесных воинств? Признаться, я не ожидал такой встречи.
Вы его не чувствуете?
Откровенно говоря, нет.
Не всем это дано, старик вздохнул и поджал губы. Но Архистратиг видит вас и знает вас. Он знает о нашем мире все! Он чистый свет! Он небесное пламя, которое очистит наши души от Зла! Когда Антихрист победит окончательно и не останется уже ни надежды, ни веры в сердцах людских, когда не будет уже в мире ни единого очага, где не справлялся бы сатанинский культ, тогда-то ангельское войско из последних праведников и спустится с небес в этот проклятый мир. Архистратиг лично вонзит меч в сердце бесовскому отродью! голос его стал низким, громким и завораживающим. С этим и связано мое предназначение, открытое Михаилом.
Мне стало не по себе. Всегда сложно предсказать, что выкинет подобный человек, потому я не видел смысла выводить его из себя бесполезными спорами. «Лучше просто подыграть», подумал я, вглядываясь в черты старика.
Есть разные сумасшедшие. Заглядывая в лица одних, мы испытываем жалость: они напоминают заводные механизмы, без дела крутящиеся вокруг своей оси, расходующие себя на тяжелый, но бесполезный труд. Другие агрессия безумства. Тех стоит опасаться, хотя я и думаю, что корни их болезни лежат в глубокой ущербности культуры и общества. Но по-настоящему ужасает и старик был именно таким третий и последний тип. Эти могут быть вполне добродушны, но в их лицах, поведении, жестах, чувствуется чистая архаика, которую столь успешно подавляет обыденное сознание. Эта архаика, вырвавшаяся из глубинных недр бессознательного, жестоко порабощает рассудок, высасывая личность, уничтожает отдельного человека, а взамен оставляет некое желе из более или менее древнего коллективного опыта. Личность исчезает, остается только история. Устами живых говорят уже давно умершие отцы и матери, оставившие след в душе ребенка, дедушки и бабушки, оставившие, в свою очередь, след в личностях отца и матери и далее, вплоть до самых древних представителей рода человеческого, до самых забытых и темных эпох. Вся огромная непонятная нам масса, толпа, сосредоточенная не в пространстве, а во времени, теперь глядит на тебя зрачком сумасшедшего, ревет и беснуется истерзанная, униженная, раздавленная, хохочет и растворяется в тлетворном вожделении, примитивной любви и ненависти младенца.
Однажды, сидя на вокзале в ожидании поезда, я встретил такого. Сперва я не обращал внимания он просто сидел, похихикивая, в паре метров от меня. В конце концов, когда я обратил к нему свой взгляд, то понял: безумец посмеивается, глядя на меня. В его глазах я увидел такую бездну, что подумал бы, будь я верующим, будто сам дьявол сожрал его душу, и теперь надо мной похихикивает не что иное, как Пустота. Испытывая смешанное чувство ужаса и отвращения, я быстро удалился, решив подождать поезд на перроне. Сейчас в лице этого незлобивого старика я видел ту же архаику[17], но не Пустоту, а напротив, излишек внутренних сил и такую концентрацию духовной субстанции, что все окружающее пространство ощущалось в сравнении вялым и разреженным. Иван Евфимиевич был удивительно наполнен, эта избыточная наполненность била в нем через край, пульсировала, заставляя меня чуть ли не кожей ощущать жар пламени, обжигавшего внутренности старика. Он был словно небесным телом, желавшим втянуть нас на орбиту своего влияния, но наводившим жуть почти полным отсутствием посюсторонности. И когда накатывали волны первобытного языческого страха, я настойчиво твердил себе, что передо мной всего лишь живой человек из плоти и крови, а рядом мой друг, готовый в любую секунду прийти на помощь.
И каково ваше предназначение? спросил я натужно.
Еретики и слуги Антихриста обещают построить райский сад Эдема здесь, на Земле. Дескать, у них есть свои формулы и технологии, все просчитано и продумано. Лжецы! На деле они строят темницу для божьих людей! Казематы, в которых не только не будет ясно, где правда, а где кривда, но где уже вообще ничего не будет ясно! Они хотят, чтобы уже никто, кроме них, не отличал явь от выдумки, хотят реальность с колдовским сном смешать. Чтобы, говоря с человеком, ты не мог понять, живой он или это искусная подделка, мертвый механизм. Они хотят, чтобы стены и домашняя утварь подслушивали людские разговоры и мысли, донося их напрямую Антихристу. В таком мире его слуги смогут что угодно объявлять Истиной, а что угодно ложью, дымом иллюзий. А самой Истиной они станут распоряжаться по своему корыстному разумению, выговорил Иван Евфимиевич, злобно сверкая глазами, шипя и плюясь. Но выход есть! И мое предназначение вложить себя в божье дело!
Это дело как-то связано с тем городом, который затонул? Вы хотите попасть в него? спросил Вадим неуверенно, но Иван Евфимиевич лишь рассмеялся заливисто.
Коли на Земле не остается святого места, его надо вот там искать, старик указал пальцем вверх. И вот тут, он указал на сердце. От Антихриста то место чисто, которого он достичь не может. А покоряет мир он при помощи сердец, заполненных лживыми помыслами да шкурным корыстолюбием. Искренность же это как стрелка на компасе, которая всегда указывает в верном направлении. Только следуя за ней и можно прийти к Истине. А от Истины уже и до святых мест рукой подать. Вот я и продумываю в этой глуши ковчег, который пробьется через небесную твердь и поможет незамутненным людям найти путь к чистому и светлому Граду. Архистратиг Михаил меня направляет, и когда я закончу, соберет праведников со всего света для великого исхода из отравленных мест.
Как же вы планируете построить ковчег в мире, где правит Антихрист? спросил Вадим. Вдвоем с Архистратигом? Незаметно ото всех?
Не вдвоем! старик нахмурился и резким движением допил остаток чая. Когда план ковчега будет продуман, Михаил даст призывный клич и светлые силы со всего мира откликнутся, станут плечом к плечу, обороняя Господа от нападок послушной и бездушной массы слуг Тьмяного. Антихрист бросит против нас свои лучшие армии, но все их ракеты, роботы и самолеты будут бесполезны против нашей пламенной веры, покуда мы боремся за правое дело. Пока мы строим наш ковчег. А как выстроим, тогда уж никакому Антихристу до нас не добраться.
Я так и не понял. Чем будет этот ковчег? Неужели это все-таки корабль?
Корабль! воскликнул голбешник[18] довольно и добродушно расхохотался. Так взрослые смеются над детьми, которые упускают или коверкают смысл произнесенных слов. Только вот чем и каким будет этот корабль, и где он будет находиться, вы так и не поняли.