Деньги, конечно, можно взять вперёд, сказал Денисов, но где гарантия того, что какой-нибудь клиент из безбашенных оторвил, в конце пути не экспроприирует свои деньги назад, а заодно и кровные деньги водителя, приставив к горлу нож или револьвер? Народ у нас изобретательный.
На это пассажир ничего не возразил. С мрачным видом он пожевал губами и, указывая рукой на мигающую огнями витрину круглосуточного магазина, бросил:
Тормозни. Пивка возьму. Что-то глотку сушит.
Денисов остановился, решив «Брошу. Такой наглец не пропадёт. Доберётся не в степи завьюженной находится, не инвалид и не старец беспомощный».
И опять, будто считав его мысли, пассажир залез в карман и, усмехаясь, протянул деньги.
Держи. Не ровен час до инфаркта доведёшь себя, переживать будешь, что я слиняю, а это вредно, переживать.
Денисов покраснел и не нашёлся, что ответить. Он быстро сунул деньги за солнцезащитный козырёк, под усмешливым взглядом наглеца и неожиданно успокоился. Не потому, что тип оплатил проезд, а потому что уверился в том, что не стоит нервничать, надо перетерпеть, благо ехать недалеко.
Тип вернулся с бутылкой крепкого пива «Балтика 9», коротко приказав: «Поехали», сделал большой глоток, и подавив отрыжку, сказал недовольно:
Испортили пиво, суки. Сначала делали нормальное. Попили мы его с напарником, когда возили в Мурманск и Архангельск. То было пиво, а сейчас так, бодяга со спиртяшкой.
Впереди, прямо посередине дороги, в раздумье приостановилась крупная крыса с отвисшим до асфальта брюшком. Увидел её и пассажир, резиновое его лицо оживилось. Он привстал с кресла.
Крысятина-шушарятина! Дави, дави, падлу!
Денисов плавно увёл машину влево.
Ты чего? Она ж брюхатая! с недоумением в лице повернулся к нему тип. Знаешь, сколько она шушарят может принести? И пять и десять, а растут они, твари, как грибы. Блин, как они меня доставали в нашей старой хавире на Синопской! Сядет, падла, у мусорного ведра и зырит на меня наглыми зенками! Цирк! Швырнёшь хлебной коркой в неё, а она цап! сидит и жрёт, зараза. Ночью под полом грызутся, стонут, пищат, спать не дают. Раз наводнение было, вода по полу, так эти твари на столе нашем спасались, штук двадцать на столе сидело. Дед рассказывал, что когда коммуняки церковь морскую взорвали, то крысы бежали такой толпой, что все разбегались. Фильм ужаса, в натуре. И травили мы их, цементом со стёклами дыры заделывали, жаренными на масле пробками подкармливали тварей. Беспонтово! Пришлось войну им объявить. Смастерил я гарпун из старого бильярдного кия, на конце присобачил стальной заточенный напильник, папаня покойный мне на заводе сварганил. Мочил я тварей конкретно! И, прикинь, сдрейфили, тварюги! Ушли от нас. Прибью, бывало, гадину, она завизжит, на гарпуне извивается, визжит, пока не сдохнет. И в этот момент под полом возня крысиной кодлы сразу прекращается. Слушают, твари. Понимают, что к чему! Это ж такие хитроумные твари, у них, как у людей, против силы они не прут, уважают силу. Кодлой смелыми становятся. Ненавижу крыс, с детства ненавижу.
«Так ты ещё и садюга», проговорил про себя Денисов.
Пассажир приоткрыл стекло и вышвырнул бутылку, она попала в столб и разлетелась искрящимися брызгами.
Денисов не выдержал.
Слушай, это-то зачем? С головой не дружишь? Говорил, что водитель, а сам бутылки битые под колёса коллегам подбрасываешь. Город чужой тебе, неолигарх?
Ничего страшного, брякнул нагло наглец и зевнул.
Обозвав его про себя «повелителем крыс», Денисов устало покачал головой и ничего больше не сказал, понимая, что взывать к разуму этого беспардонного типа дело бесполезное, хотя очень хотелось осадить за его чересчур вольное поведение.
Он остановился на красный свет перед площадью у метро «Технологический институт». На островке безопасности был сооружён ярко освещённый макет старинной городской заставы, внутри неё установили манекенов в военной форме 18-го века.
Изгаляются, блин, денег девать некуда, лучше бы пенсию и зарплату людям прибавили. Тут-то, конечно, вариант сотню потратили, миллион в карман положили. Дуй прямо до Садовой, потом уходи влево на Римского-Корсакова, мимо Мариинки выскочишь на Поцелуев мост, тут тебе Площадь Труда. Через Неву перескочишь и налево, потом направо, на восьмую линию. За поворотом станешь у дома с доской, проговорил пассажир, позёвывая.
«О, это неуёмное и страстное желание питерцев непременно показать знание своего города. С советских времён остались у многих эти позывы, недаром же тогда была у нас популярной фраза: «Знай и люби свой город». Правда эта любовь для многих приезжих боком иногда выходит. Могут такой маршрут приезжему подсказать «краеведы» доморощенные, что люди потом полдня плутают по городу в поисках нужной улицы», невольно улыбнувшись, подумал Денисов и спросил:
Дом с доской, где живал первый председатель ВЧК товарищ Урицкий?
В Питере тех досок каждому французу по доске, неопределённо ответил пассажир, откинул голову на подголовник и закрыл глаза.
До Поцелуева моста ехали, молча, но на мосту Денисову пришлось резко затормозить: трое юношей и две девушки перегородили проезд, взявшись за руки. Одна из девушек подбежала к водительской двери, безумная улыбка блуждала на её лице.
Дядечка, дядечка, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, дядечка, отвезите нас на Пионерку, затараторила она заплетающимся языком, приплясывая.
Пожалуйста, уйди с дороги, племянница, сказал Денисов.
Ну, пожалуйста, ну, пожалуйста, что люди такими жадными стали? Есть же сзади место, плаксиво заныла девушка.
Один из парней, пошатываясь, тоже подошёл к машине, но с правой стороны.
Пассажир открыл глаза.
А ну, отвалили, ублюдки! Сейчас выйду, посворачиваю головы на бок, уроды. Ты, Труфальдино из Бергамо, отвалил от машины! гаркнул он, приоткрыв дверь.
Запевай нашу, пацаны! выкрикнул парень у машины и сам заголосил первым, пьяно и фальшиво: «We are a champions».
Всё достали, чемпионы, пассажир приоткрыл дверь машины, собираясь выйти, но Денисов, глянув в зеркало, придержал его за руку: он увидел приближающийся сзади милицейский УАЗ с включённой мигалкой, видимо кто-то уже успел позвонить в милицию.
Появляются, когда не надо. Кайф обломали. Без ментов разобрался бы с этими паскудами, настучал бы по харям, с недовольным лицом захлопнул дверь пассажир.
Из милицейской машины резво выскочили два дюжих милиционера. Как нашкодивших мальчишек, они схватили двух парней за воротники, третий перебежал через мост. Девушка сама пошла за своими товарищами, а та, что стояла у машины, вцепилась в боковое зеркало. Милиционерам пришлось отдирать её от машины. Она плакала, ругалась и всё время пыталась сесть на асфальт, когда её тащили к машине.
Любимый город может спать спокойно, пробормотал Денисов, трогаясь.
Ты на Восьмую-то не забудь повернуть, опять смачно зевнул пассажир.
Он оживился. Не докурив сигарету, выбросил её в окно, заёрзал на кресле, заложив руки за голову, потянулся, разминая спину, с хрустом повертел шеей. Когда переехали Неву и свернули в линию, приказал:
Т-пп-р-ру. Приехали. Деньги-то я тебе отдал?
Отдал, отдал, натянуто улыбнулся Денисов.
Это хорошо. За всё платить нужно, приоткрывая дверь, протянул пассажир. Он опустил левую руку в карман и в следующее мгновенье Денисов увидел в его руке пистолет, который он вжал ему в бок. На лбу у него выступили капельки пота, рука подрагивала.
Не дёргайся, могу нажать на курок. Ключи из замка вытащил и бросил себе в ноги, бурно дыша, просипел он.
Денисов оторопело смотрел на него. «Интуиции иногда нужно доверять» проговорил укоризненный голос в голове, был же момент, когда она тебе говорила, что нужно бросить этого наглеца. Ведь нашёптывала же она тебе это решение, ведь было же в салоне машины отрицательно заряженное поле!»
Ключи на пол, лопатник на «торпедо», пассажир дышал прерывисто, голос осип, капли пота выступили на лбу.
Быстрой пенной волной нарастающий гневом протест заставил Денисова сжаться пружиной, закипая он чуть было не последовал мысли, в этот момент ставшей доминирующей: локтем правой руки со всей дури нанести удар в челюсть грабителя, а после видно будет, как дело пойдёт. И он, напрягшись, чуть было не поддался этому позыву, но другая мысль, острая и горячая, обожгла его, заставив откатиться волну возмущения, забиться прерывисто и гулко сердцу и остановила его.
«Мария! Егор! Как они будут без меня, если негодяй нечаянно нажмёт на курок?» жарко полыхнуло в голове, и он, успокаиваясь, вынув ключи из замка, уронил их на пол, достал из кармана бумажник, положил его на приборную доску со словами:
Примета плохая в руки деньги ночью давать. Прихода не будет.
Грабитель, не сводя с него глаз, жадно цапнул бумажник правой рукой, сунул его в боковой карман куртки.
Полташку мою за козырьком прислал
Да ты, батенька, педант-сребролюбец! Это тебя непременно погубит. Никогда ты не станешь олигархом. Твоё место на паперти и мыться нужно чаще, выдохнул Денисов с отвращением.
Тип хищно выхватил деньги, произнеся глухо:
А теперь сиди тихо, шутник, и не рыпайся, тогда у тебя всё хорошо будет.
Не сводя с него глаз, направив пистолет в его сторону, он вылез из машины. Через мгновенье с необычайной прытью он исчез в тёмной подворотне.
Денисов смотрел в тёмный проём арки, в которой скрылся грабитель, думая: «Двор, конечно, проходной и, наверное, можно до пятой или даже до второй линии дойти. Коля Осадчий как-то много лет назад говорил, что он дворами дошёл до двадцатой линии». Он, посмотрел на пачку сигарет и руки его предательски задрожали.
Он выкурил сигарету жадно и быстро и сразу закурил вторую. После откинулся на сиденье, полежал несколько минут с закрытыми глазами, думая о случившемся, начиная понимать, что негодяй вёл себя агрессивно специально, нагнетал атмосферу, создавал психологическое давление на него, чтобы сформировать о себе представление крутого, абсолютно решительного, готового на всё мужика. Думалось: «Опять двадцать пять интеллигентская робость, боязнь обидеть человека. Тебе голос подсказывал, громко в голове звучало, когда этот тип пошёл за пивом «дёргай» от него! Это город, каменные джунгли, нужно быть решительней»
С опозданием вспомнились инструкции соседа, опытного «бомбилы», который объяснял ему основные принципы работы водителя, ставшего на путь нелегального таксиста. Кроме многих тонкостей этого дела, он советовал действовать решительно, если возникает какое-то подозрение в отношении клиента. При любой возможности, говорил он, нужно, если это можно сделать, бросать его и уезжать. При этом не нужно дёргаться, нервничать, стесняться и совеститься: Питер город обжитой, в нём тысячи машин и тысячи «бомбил», на улице пассажир не останется подберут и подвезут. Город не трасса и не просёлок, не пропадёт такой клиент, ещё и сам может удачно нарваться на водителя-оторвилу, который его надолго дисциплинирует. А если уж «попал», то не переживай издержки производства неминуемы.
Денисов открыл глаза, взгляд его упал на иконку Казанской Божьей Матери. Он долго с нежностью смотрел на неё, успокаиваясь, и, наконец, улыбнулся, прошептав: «Потерял не плачь, нашёл не радуйся. Это просто деньги, бумажки, просто радужные бумажки, которыми мы оплачиваем товары и услуги. Ты едешь домой живой и невредимый к своим родным людям, самым дорогим и любимым. Домой, домой, домой».
Он завёл машину и неожиданно рассмеялся: «Жадность фраера сгубила. Вот ведь какой народ у нас мудрый, на каждый случай у него есть поговорка. Говоришь, Денисов, раз попёрло, работать нужно? Вот и поработал. Будешь умнее в следующий раз».
Ехал он споро, не думая о маршруте. Вёл его какой-то невидимый навигатор, вёл по местам любимым, знаковым, хорошо знакомым с детских лет. С необычайной жадностью и удовольствием смотрел он сейчас на спящий, присыпанный чистым снегом, отдыхающий от дневной суеты родной город. И успокаивался, впитывая глазами тысячу раз виденные памятные, дорогие сердцу места, овеянные духом истории, легенд и преданий, в который раз восхищаясь видами родного города.
О местах, мимо которых он сейчас проезжал, он мог бы столько рассказать! И это были не только части истории его города, но и часть его жизни. В его голове сейчас будто чуткий датчик включался, когда он проезжал рядом со знаменательными хожеными-перехоженными им местами родного города, вспышка срабатывала в голове: «Мост Лейтенанта Шмидта! Манеж! Медный Всадник! Эрмитаж! Суворовская площадь! Летний Сад! Михайловский замок! Фонтанка! Литейный проспект Некрасов, Достоевский, Иосиф Бродский ходили по нему! Таврический Сад! Суворовский проспект, мой любимый мост-красавец Мост Петра Великого!»
Кому-то, может быть, эти названия ничего не говорили, и не трогали струны сердца, кому-то много раз виденное приелось, давно стало обыденным, но он всегда, снова и снова любовался имперским нарядом города, смотрел не глазами туриста, у которого есть пара-тройка часов на осмотр достопримечательностей, а глазами хозяйскими, внимательными и любящими; огорчался, замечая неполадки: обвалившуюся штукатурку, облупившуюся краску, горы неубранного мусора, покосившиеся, осыпающиеся балконы, раздолбаные трамвайные пути, неухоженные тротуары, бесцеремонную, навязчивую новомодную рекламу, не месту прилепившуюся на знаменитых фасадах, новые несуразные вкрапления в привычный глазу хорошо продуманный ландшафт, с претензионными «архитектурными излишествами», которых становилось всё больше и больше.
И он прекрасно понимал, что нужны огромные деньги, план, продуманная политика и воля городского начальства, нужны люди, знающие историю своего города, любящие его, для того, что бы идя вперёд, разумно сломать старое, отслужившее, не имеющее исторической ценности, оставив всё самое питерское, то, что составляет неповторимый облик города, который создавали великие зодчие и мастера. Но он хорошо понимал и другое: время сейчас глумливое финансовые интересы непременно восторжествуют: торгашеская рать не упустит возможности урвать своё, а примеры последних лет говорили ему именно о развитии такого сценария, потому что руководители и политики города отдали жадным и корыстным людям принимать решения, которые должны были принимать только они сами.
Давно не ремонтированный латаный-перелатаный Новочеркасский проспект таил под грязным снегом и ледяными надолбами опасные ямы, открытые люки. Хорошо знавший это, Денисов снизил скорость, лавировал, выбирая более-менее безопасные куски дороги.
«Егорушка, Машенька, дорогие мои люди! Как же я вас люблю! Господи, не остави моих родных, помилуй моих самых близких людей», шептали его губы, и сердце забилось чаще, а душа умягчилась и весь прошедший день, с его тяготами, усталостью и неприятностями забылся, когда он подумал о том, что совсем скоро будет дома, рядом с самыми родными людьми.
Когда он припарковался у подъезда дома и поднял глаза на светящееся окно своей квартиры, он точно знал, что сейчас непременно отдёрнется занавеска на кухонном окне и в заиндевевшем стекле появится прекрасное лицо любимой, которая уже давно отличала звук мотора его «несравненного» автомобиля от других машин. Да, что там жена! Кошка Нюся и та уже всегда бежала к двери, когда он приезжал. Так оно и сейчас произошло: занавеска отдёрнулась и он, улыбаясь, помахал рукой Марии.