Вода, говорят, камень точит. И действительно, что-то западало в душу Генриха свидетельством этому его гнев против Монморанси и попытки последнего угождать Екатерине.
Вскоре королева начала новую интригу, решив вывести род герцогов Гизов из партии Дианы. Но Гизы, как и Диана, были ревностными католиками, так что Екатерина, спокойно относившаяся к вопросам веры (этому способствовала традиционная утилитарно-политическая политика дома Медичи и то, что она посмотрела на Рим изнутри), в данном случае не могла придать их намечавшимся расхождениям остроту, которая бы явилась непременным следствием религиозной розни. Однако королева имела дело с достойной противницей Диана в свою очередь начала заигрывать с Гизами, выдав дочь за герцога Омальского и как ходили весьма упорные слухи сдав крепость своей добродетели галантному кардиналу Лотарингскому.
Но слухи эти не могли поколебать стойкой симпатии Генриха II. Как и попытки Екатерины найти Диане замену учитывая ее возраст, королева не теряла надежду в конце концов встряхнуть мужа. Так, в 1554 году, когда Диана, заболев, попросила короля временно не встречаться, Екатерина подставила мужу молодую красавицу свою дальнюю родственницу мисс Флеминг. В данном случае король не стал спорить с супругой, и в положенное время у мисс родился незаконный сын Генрих Валуа, граф Ангулемский, великий приор Франции. Правда, данное мимолетное увлечение не поколебало его симпатии к Диане, которая простила ему эту маленькую шалость, ибо, как умная женщина, знала, что надо уметь прощать.
Бальзак в резюме к этому случаю риторически вопрошает: «с какой же стороны такая попытка характеризует Екатерину? Что это: любовь к власти или любовь к мужу? Пусть женщины решают». А мы присоединимся к классику ему видней.
Генрих остался верен Пуатье до самого конца в ее цветах: белое с черным (черный цвет это знак траура, который Диана всю жизнь носила по мужу де Брезэ) он вышел на бой на копьях с графом Монгомери. Екатерина отговаривала его от поединка, граф отказывался от опасной чести, но король настоял он же был в цветах своей дамы!
В сшибке граф перебил королевское копье и обломок его попал Генриху в глаз. Он умер через одиннадцать дней, запретив преследовать своего невольного убийцу.
Вскоре Диана, понимая, что надо предпринимать шаги к сближению, ибо теперь она лишилась своей главной опоры, предложила ее замок Шенонсо с прилегающими землями. Этот замок в свою очередь умолили принять в год восшествия на престол Генриха II, уговорили, дабы она простила эпиграммы, написанные на нее в 1537 году и озаглавленные «На Пуатье, старую придворную даму». Там были фразы типа «Никакая дичь не прельстится намалеванною приманкой» после того как ее же обличали в предыдущих строках, что она красится, покупает себе волосы и зубы. И далее поэт добавлял: «Но если даже ты купишь себе главное, что составляет прелесть женщины то ты не добьешься от твоего любовника того, чего он хочет, ведь для этого надо быть живой, а не мертвой». Эпиграммы шли из рядов партии герцогини дЭтамп, но и Екатерина читала их с удовольствием. Наверное и Диана, и королева вспоминали об этом, когда возник вопрос с Шенонсо. Но все же Екатерина решила не отступать от своей роли любящей жены и поэтому в присутствии свидетелей заявила:
Я не могу позабыть (вот это правда! Примеч. авт.), что она была отрадой моего дорогого Генриха, мне стыдно принимать от нее что-нибудь даром, я дам ей взамен другое поместье и предлагаю ей Шомон-сюр-Луар.
Обмен состоялся. Диана уехала в свои владения, где прожила еще несколько лет (она умерла в 1566 г.), сохраня все свое состояние. Екатерина ее не преследовала: она была политиком и понимала, что Пуатье более не опасна, поддаваться же в политике эмоциям непозволительная роскошь. Хотя, будь ее воля, этот единственный акт эмоциональной разрядки она бы и совершила, но в том-то и дело, что воли не было.
Когда умер муж и на престол вступил ее первенец шестнадцатилетний Франциск II, она думала, что теперь-то пришло ее время: королевство будет жить ее волей. Но она ошиблась. Ее сын, болезненный и скажем мягко не отличавшийся высочайшим интеллектом, юноша, которого друзья называли «roi sans vices», а враги «roi sans vertu», словом, не самый удачный первый опыт Екатерины и Генриха, был слишком слаб, чтобы, слушаясь лишь мать, действовать наперекор всем остальным. Король, таким образом, был слаб стало быть, сильны были его подданные. Действительно, к этому времени семейство герцогов Гизов, потомков Карла Великого проклятие и ужас французских королей на ближайшие десятилетия, усилились настолько, что король в их руках был подобен кукле из воска.
Герцог Гиз командовал армиями, кардинал Лотарингский заведовал администрацией и финансами. В их же руках была и церковь. Екатерина, продолжая играть старую партию близости к Гизам, решила усилиться за счет поддержки Бурбонского дома родственников, хоть и далекой, правящей династии Валуа. Она выбрала еще при жизни мужа для этой цели Франсуа Вандома, видама Шартрского. Вполне вероятно, что поначалу здесь был даже не политический расчет, а инстинктивное движение души, ибо Франсуа в дни правления Дианы де Пуатье жестоко оскорбил фаворитку, отказавшись взять в жены ее дочь, которую любящая мать позднее пристроила за герцога Омальского. Диана, мечтавшая породниться с королевским домом, так и не простила Вандому сего кульбита, зато видам приобрел в лице королевы верного союзника. Потом вступили в дело политические расчеты, а затем и любовь. И опять же, поначалу это могло быть сознательным кокетством дабы хоть таким образом привлечь к себе совсем угаснувшее внимание мужа, но Генрих II был непробиваем, и тогда из ненависти к супругу родилась любовь.
По общим уверениям, видам после смерти короля стал любовником Екатерины. Она, приблизив его к себе, попыталась вместе с ним совершить нечто вроде малого дворцового переворота, убрав Гизов. Но те были сильны и, узнав о подобных прожектах, вырвали у королевы приказ заключить Вандома в Бастилию. Тот просидел несколько месяцев в тюрьме, наконец был выпущен и в тот же день умер умерла первая и единственная любовь королевы, холодной и властной женщины, для которой отныне осталась одна страсть политика и интрига. Что касается смерти видама, то многие даже почти все были уверены, что Екатерина, поняв, что ее любовь не имеет политического будущего, сама приказала отравить Вандома, дабы все бывшее между ними осталось навеки втайне.
Параллельно с этим подняли голову протестанты родственник Вандома Антоний Бурбон, губернатор Гиени, Ангулема и Пуату, и его брат принц Людовик I Конде, за которыми вырисовывалась мрачная фигура протестантского вождя адмирала Колиньи, все же решили дать бой Гизам. Их целью было вырвать Франциска из рук Лотарингского дома, а затем и низложить его. В этих условиях Екатерина приняла сторону Гизов. Заговор протестантов был раскрыт, и гонения на них усилились. Католики вооружались. В этот момент, в 1560 году, Франциск II умер. Власть перешла к другому сыну Екатерины Медичи десятилетнему Карлу IX.
Теперь ситуация немного изменилась, и регентство Екатерины приобрело более реальные черты. Казалось, тут-то и можно было бы отомстить Диане, но она была уже в прошлом, жизнь же шла с такими сюрпризами, что старые симпатии и антипатии выглядели милым, но уже безнадежно минувшим курьезом. Ибо сразу же после смерти одного сына она заставила написать другого нынешнего короля письмо парламенту, в котором Карл IX писал, что «в рассуждении его малолетства не будучи в состоянии управлять государством один, и вверяясь благоразумию и добродетелям матери своей, он убеждает ее принять на себя дела королевства, при мудрых вспомоществованиях короля Наваррского, почтенных и знаменитых особ, составлявших совет покойного короля». Екатерина в этот момент начала поддерживать протестантов, ибо опасалась усиления Гизов защитников католичества которые могли вообще уничтожить королевскую власть. Этим она еще раз доказала, что для нее религиозные вопросы вполне подчинены вопросам политическим.
Между тем пламя религиозной войны во Франции разгоралось. Идеи протестантов были очень схожи с воплощенными проектами Великой французской революции: обращение духовных имений в светские, изгнание, повышение цен, брак священников, переливка колоколов, введение народного ополчения. Доводы же их, приводимые ими в спорах с католиками, напоминали не только об этой революции, но и о другой тоже Великой, но совершившейся в октябре. Не удовлетворяясь грабежами и поджогами, они взламывали церкви и монастыри, разбивали статуи угодников, сжигали мощи, раздирали ризы и употребляли их, равно как и церковные сосуды, отнюдь не по назначению, рылись в могилах, выбрасывая оттуда кости. Католики в свою очередь ответили жестокостями. Примирение становилось все менее возможным, противостояние все более отчаянным.
Борьба с переменным успехом шла до начала семидесятых годов. Екатерина лишь успевала следить, дабы противоборствующие силы-партии пребывали в равновесии, ибо не могла быть реальной третейской силой. Предшествующая жизнь выковала ее характер холодность и скрытность были его доминантами, и лишь они позволяли королеве-правительнице усидеть на столь шатком сиденье, как трон. Книга Макиавелли была ее настольной книгой, его постулаты аморальности политики ее символом веры. По всей стране она старалась держать шпионов, работающих не на дела веры, а лишь на нее. Она возвела в систему перехват частной корреспонденции, что давало ей возможность действовать так, как ее научили жизнь и книги, действовать, не подвергая себя опасности, оставаясь внешне в стороне от собственных деяний; ослаблять противника, не употребляя силы, как действует хороший борец, используя мощь противостоящего, ему же и во вред.
Портрет Екатерины Медичи с детьми. Художник Ф. Клуэ
Также как в политике внутренней, она действовала и в политике внешней: как для каждого реального политика, желающего стоять не на облаках, а на земле, она отвергала в делах межгосударственных принципы и мораль, оставляя лишь пользу и выгоду. Правя от лица слабовольного и истеричного сына, Екатерина и на внешнеполитических подмостках пыталась играть третейскую роль, попеременно блокируясь то с протестантскими державами, то с католическими.
В конце концов она сама запуталась в тенетах собственной хитрости незадолго до знаменитой Варфоломеевской ночи, устав балансировать между враждующими религиозными группировками и опасаясь, что однажды чувство баланса изменит ей и это будет иметь фатальное следствие для всего королевского дома, она задалась химерической мыслью восстановить религиозное единство на основе примирения обоих вероисповеданий. Привыкшая мыслить реальными политическими категориями в противовес, как ей казалось, абстрактным религиозным, она в данном случае сама впала в грех догматизма, совершенно сбросив со счетов социальную психологию своих подданных, выражавшуюся ими в вопросах веры. Иными словами, несмотря на прошедшую незадолго до этого третью сессию Тридентского собора, сформулировавшего католические догматы и четко отделившего апостольскую церковь от любой разновидности протестантизма, она не теряла надежды соединить несоединенное. Применительно к Франции примирение вер могло вылиться либо в веротерпимость, либо в уничтожение одной из сторон. Екатерина сделала ставку на первое, что привело к усилению протестантов при дворе и особенно их вождя адмирала Колиньи, члена королевского совета.
В этом противостоянии с идеями адмирала Екатерина придерживалась идеи, что упрочение религиозного мира во Франции возможно в случае выхода страны из векового конфликта военного противоборства стран с различным вероисповеданием, что позволило бы Франции а стало быть и Валуа претендовать уже с большим основанием на роль третьей силы в межгосударственных делах. Колиньи же, отвергая этот путь, считал единственным условием прочности внутреннего мира, гарантирующего интересы протестантов, войну с Испанией вне рамок векового конфликта, но тем не менее войну, объективно способствующую усилению протестантского лагеря. Этот план адмирала, несмотря на его тонкость в вопросах внутренней политики, страдал химеричностью с точки зрения политики внешней, ибо фактически обрекал Францию на войну с мощной Испанией безо всяких союзников.
Пока король попеременно склонялся то к аргументации одной стороны, то другой, полным ходом шла подготовка основного действа, должного подтвердить вечный союз французских католиков и протестантов брак между ближайшим сподвижником Колиньи, сыном Антония Бурбона, королем Генрихом Наваррским и сестрой Карла IX Маргаритой Валуа.
Екатерина Медичи приложила множество сил, дабы брак этот состоялся. Она сама ездила к Генриху, где они приятно и весело побеседовали. Ближе к концу разговора королева спросила с улыбкой:
Неужели после такого приятного знакомства должно быть ужасным распрям?
Не можно ли сражаться ныне, а завтра вместе смеяться? весело отвечал вопросом на вопрос Генрих.
Ах, государь, рассудительно возразила Медичи, сие легкомыслие свойственно мужчине. Но сердце женщины не предвидит с таким равнодушием столь великих бедствий.
Надобно сносить то, чего нельзя избежать. Не я виною, но вы.
Для чего же сие бедствие неизбежно?
Очевидно, для того, что вы друг папе, а я гугенот. Мы чтим единого Бога. Вы с папистами заключаете его в четырех стенах, а мы, бедные гугеноты, заключаем его в наших сердцах. Я уверен, что Милосердный творец предпочитает чистое и простое сердце великолепным чертогам.
И по сему различию во мнениях для чего же нам потрясать государство? вопросила Екатерина.
Богу не угодно я люблю оружие, хотя и ненавижу кровь. Своей крови я не берегу, но щажу моих подданных.
Итак, надобно предупредить кровопролитие от всего сердца я послушаюсь вашего совета, с торжеством заключила королева.
Ради этого брака она решилась на многое. Испанский король Филипп II писал своему послу в Париже: «Дайте понять королеве, что, следуя этому курсу (потворства протестантам. Примеч. авт.), ее сын потеряет свое королевство и лишится повиновения со стороны своих вассалов». Папа Пий V обращался к Карлу IX с посланием: «Наш долг повелевает никогда не соглашаться на этот союз, который мы рассматриваем как оскорбление для господа». Генералу ордена иезуитов было дано конфиденциальное поручение убедить потенциальную невесту Маргариту что если она выйдет замуж за Генриха, то пожертвует спасением души. Если же она будет умницей, то Рим в этом случае обещал устроить ее брак с королем Португалии.
Смерть Пия V не внесла перемен в позицию Рима, и тогда Екатерина решила помочь провидению. Так как разрешения на брак не было, да и быть не могло, то королева приказала изготовить фальшивое письмо французского посла в Риме, якобы извещавшего, что скоро ожидается присылка папой нужной бумаги. Кардинал Бурбон легко купился на нехитрый подлог ему очень хотелось, чтобы его племянник женился на сестре короля. Без особого труда нашли и священника, готового произвести обряд венчания. Как женщина предусмотрительная, королева отдала приказ губернатору Лиона де Мандело задерживать всех курьеров, следующих из Италии и в Италию до 18 августа, т. е. до дня свадьбы. Этот приказ снимал возможность неприятного сюрприза получить письмо нового папы Григория XIII, запрещающего брак, и помешать папскому нунцию в Париже сообщить Григорию XIII о скором бракосочетании.