Анна, в больших солнцезащитных очках, с нескрываемым любопытством оглядывалась по сторонам. Повсюду торговали фруктами и овощами, сырами, домашним хлебом, выпечкой, было множество мясных палаток. Между продовольственными прилавками стояли стойки с одеждой, лежали на столах скобяные товары, и рядом матрасы разных размеров. Большим успехом пользовалась национальная еда: вьетнамская, индонезийская, турецкая, которую готовили тут же и продавали горячей. Пахло пряностями.
Как много людей! весело удивлялась Анна. А это кто хиппи?
Перед ними неспешно двигалась молодая пара с двумя детьми. Оба были в ярких лохмотьях и сандалиях на босу ногу, их ступни были черными, у парня с головы свисали длинные дреды, женщина была выбрита наголо; руки обоих были покрыты татуировками.
Наверное, зеленые активисты, предположил Норов. У французов не разберешь. Давай их обгоним, а то пахнет от них, как от нестиранных дедушкиных носков. В зеленых мне не нравится, что они грязнули. Заботятся о всяких там крысах и прочей живности, а на эстетические чувства окружающих им наплевать.
Но они очень полезные!
Только уж очень неумные. Идея сохранения природы правильная, спору нет, но посвящать ей жизнь? Слишком она растительная, я имею в виду, бездуховная, не требующая размышления. Ты представляешь зеленого с книжкой? Скажем, с Гете или с Монтенем? Я, правда, вообще мало кого представляю в наши дни с Гете или Монтенем
Он посмотрел на группу молодых феминисток в кожаных куртках, широких юбках и грубых башмаках, с голыми ногами в татуировках, которые с громким смехом агрессивно прокладывали себе дорогу, покривился и заключил:
Во всяком случае, не этих красавиц.
А я в школе хотела вступить в Гринпис, в шестом или седьмом классе. Папа был военным, мы жили в маленьком городке, там не было своей организации. Я писала в головной офис письмо, просила меня принять, объясняла, что хочу быть полезной, готова на любую работу. А мне ответили, что пожертвования я могу отправлять по такому-то адресу. Представляешь, школьнице! Ну, откуда у меня деньги?! Я так обиделась и расстроилась!
Ты слишком серьезно к этому отнеслась. Но вообще я тебе скажу, быть зеленым в Европе весьма удобно: ты общественно полезен, всеми уважаем, избавлен он необходимости мыться, стирать и думать. Лучше этого только быть чернокожим транссексуалом, никто против тебя пикнуть не посмеет из страха быть заподозренным в дискриминации. Увы, не всем везет. Я опять-таки, говорю про Европу, не про Россию. У нас такого растерзают.
Здорово, что никто вокруг не понимает русского. Можно вслух говорить все, что думаешь! Знаешь, у меня складывается впечатление, что для французов поход на рынок больше тусовка, чем практическая необходимость.
Ты права. Продукты тут ничуть не дешевле чем в супермаркетах и не всегда лучше качеством; сыры и колбасы так точно хуже. Думаю, рынок для них многовековая традиция, способ социализации. Не представляю, как они будут жить, если из-за карантина их этого лишат. Обрати внимание: сегодня они целуются реже обычного.
Ой, а мне показалось, все целуются! Такая милая привычка! И они довольно изящно это проделывают. В них вообще много симпатичного.
Они взяли немного фруктов у знакомого Норову продавца, который положил Анне в подарок лишнее яблоко и апельсин, затем подошли поздороваться к чете, продававшей ароматизированные масла собственного изготовления. Веселый торговец в кепке, пожимая руку знакомым, прыскал после дезинфицирующим гелем на ладонь им и себе. Так же он поступил и с Норовым.
Такое правило, ква? сказал он, подмигивая. C'est drôle. (Смешно).
* * *
Блошиный рынок начинался с другой стороны стоянки, через дорогу. Народу здесь было даже больше, чем на продовольственном. Продавали все подряд: старую мебель, посуду, предметы домашней утвари, детские игрушки, в том числе и сломанные; пуговицы, нитки, старые журналы и фотографии. Покупали редко, но немало народу бродило по рядам и просто глазело.
Анна остановилась возле женщины, у ног которой на аккуратно расстеленном куске целлофана лежали вперемежку самые разные вещицы. Анна засмотрелась на старое, довольно большое распятие: строгий, простой крест, сантиметров двадцати пяти в высоту, и на нем изломанная болью худая вытянутая фигура страдающего Спасителя, с упавшей к плечу головой и выступающими ребрами. Крест был из темно-коричневого дерева, а фигура из черненого металла. Распятие странно смотрелось среди раскрашенных фарфоровых слоников, потускневшей кофейной пары, тощих диванных подушек и прочей ерунды.
Анна взяла крест в руку, подержала и вновь бережно опустила на землю.
Нравится? спросил Норов.
Да, кивнула она. В нем столько суровости. Непривычно. Наши совсем другие. Его на стену вешать?
Да, например, в изголовье кровати. Купим?
Даже не знаю Я бы взяла Левушке
Bonjour, madame, обратился Норов к женщине. Cest combien? (Добрый день, мадам. Сколько это стоит?)
Bonjour monsieur, улыбнулась та. Trente-cinq sil vous plait. (Добрый день, месье. Тридцать пять).
Не дороговато? негромко спросила Анна. Может быть, поторговаться?
Здесь не принято. Торгуются на востоке, где цена специально завышается, чтобы потом ее сбросить. Французы просят трезво, больше двух евро она не уступит, а радости ей будет гораздо меньше. Зачем же лишать ее удовольствия?
Женщина с любопытством прислушивалась к их разговору.
Vous etes dou? спросила она. (Вы откуда?)
Русские, ответил Норов.
Я слышу, что язык славянский, но не смогла угадать. Люблю русский язык, в нем столько музыки!
В русском? переспросил Норов. А мне кажется, что по сравнению с французским, он звучит, как удары топора.
Ну нет! засмеялась женщина. Мне нравится.
Норов отдал ей деньги, она положила распятие в бумажный пакет и поблагодарила за покупку.
Какое красивое! сказала Анна, доставая распятие и рассматривая его. Спасибо тебе. Левушка очень обрадуется. Жаль, что не смогу сказать ему, что это от тебя. Я ведь здесь тайком, она виновато улыбнулась. Поехала на конференцию в Москву, и вот сбежала
Зачем ему знать про меня? пожал плечами Норов.
Ну как же! запротестовала Анна. Я рассказывала ему кое-что даже довольно много.
О, ну в таком случае, он знает обо мне больше, чем мои сыновья, усмехнулся Норов.
Кстати, как они? Ты с ними видишься?
Деньги можно перевести и заочно, иной потребности во мне у них не возникает.
А у тебя в них?
Наверное, во мне недостаточно выражены инстинкты, которые заставляют считать собственного отпрыска лучше прочих лишь потому, что ты произвел его на свет. Когда я встречаю талантливых молодых ребят, всегда стараюсь им помочь, в том числе и деньгами. Радуюсь, если у них что-то в жизни получается. Я был бы очень рад осмысленному общению со своими сыновьями, но как-то не сложилось. Должно быть, я что-то упустил.
Сколько сейчас Павлуше лет?
Скоро тридцать.
Чем он сейчас занимается?
Тем же, что и раньше, ничем. Обдумывает выгодные проекты, на которые ему не хватает денег. Считает, сколько я ему не додал, обижается.
А Ванька? Ты его очень любил
Ванька окончил школу и поступил на юридический.
Что-нибудь читает?
Так и не научился.
Чем интересуется?
Судя по тому, что он сильно растолстел, едой.
Мне жаль, искренне сказала она.
И мне, он криво усмехнулся.
По-прежнему винишь себя?
Рад бы свалить вину на кого-то постороннего, да вот только на кого? Парни от разных женщин, а результат один. Значит, все-таки, mea culpa.
Они прошли еще немного и Анна вновь остановилась. На сей раз она заинтересовалась старинной металлической машинкой для измельчения перца. Пожилой француз хотел за нее 20 евро.
Анна нерешительно посмотрела на Норова.
Можно я все-таки поторгуюсь? попросила она.
Можно, кивнул Норов. Только не при мне.
Он протянул французу двадцатку, взял машинку и отдал Анне.
Спасибо, но мне неловко, честное слово. Я тебя разоряю!
В пух и прах!
Я бы сама купила. У меня есть деньги.
Ты купила бы? хмыкнул Норов. Не поверю! Ты никогда ничего не покупаешь: только торгуешься и отходишь.
Потому что цены всегда слишком высокие!
Или кто-то слишком жадный.
Я жадная?! Ничего подобного! Я очень щедрый человек
Самый щедрый в мире после Гаргапона и Скупого рыцаря. Кстати, что ты собираешься делать с этой машинкой?
Не знаю. Просто поставлю где-нибудь на кухне. Она такаяизящная и совершенно ненужная. Будет создавать мне настроение.
Первый раз вижу, что ты заинтересовалась чем-то бесполезным. Прежде ты отличалась исключительным практицизмом. Что с тобой творится? Так ты и музыку слушать начнешь, и книги читать.
Я читаю книги!
Поваренные?
Исторические!
Перестань. Не сочиняй, тебе не идет.
* * *
Анна наклонилась, чтобы посмотреть лежавшие на земле черно-белые фотографии, в древних белых рамках, которые продавал толстый меланхолический француз. Выпрямляясь, она вдруг покачнулась, на мгновенье потеряв равновесие. Норов успел ее подхватить.
Ой! пробормотала она. Прошу прощения.
Что с тобой?
Ничего просто голова вдруг закружилась Она попыталась улыбнуться. У меня бывает. Сейчас пройдет, не обращай внимания
Пойдем, сядем где-нибудь.
До спортивного кафе неподалеку она шла, опираясь на его руку. Они сели за свободный стол, она все еще была бледна.
Тебе не холодно? заботливо спросил Норов. Может быть, переберемся внутрь? Или возьми мою куртку, сверху накинешь.
Нет, нет! Тут так хорошо! Солнце, французы!..
Подошла пожилая официантка, веселая и бестолковая, то ли пьяненькая, то ли обкуренная марихуаной. Норов попросил бокал вина, а Анна зеленого чаю. Та никак не могла запомнить нехитрый заказ, радостно улыбалась, кивала и повторяла:
Tres bien.
Может быть, тебе тоже выпить вина? спросил Норов.
Мне в последнее время почему-то не очень хорошо от вина, голова кружится. Тут найдется где сполоснуть лицо?
Конечно, пойдем.
Внутри кафе все столики были заняты. Перед барной стойкой на высоких табуретах сидели два небритых полупьяных грязных алкаша и о чем-то громко спорили с хозяином. На полу дремала облезлая собака, которая, казалось, тоже не просыхала и не успевала мыться.
Спортивные кафе в маленьких французских городках являются одновременно и самым популярными, и самыми злачными заведениями. Здесь бывает и приличная публика, но много опустившихся, сомнительных личностей, а то и совсем бродяг. Они покупают лотерейные билеты, делают ставки на скачки, которые беспрерывно транслируют по телевизору, и курят на террасе марихуану, стойкий запах которой различим уже на подходе.
Где туалет? поздоровавшись, спросил Норов у хозяина.
Алкаши, услышав иностранный акцент, с нескрываемым любопытством уставились на него и Анну. Под их взглядами Анна невольно напряглась и взяла Норова под руку.
По залу до конца направо, ответил хозяин Норову. Там дверь.
Он выразительно посмотрел на алкашей. Один из них кашлянул, поднялся на ноги, качнулся, но устоял. Норов почувствовал, как пальцы Анны на его руке сжались сильнее. Похоже, она ожидала неприятностей.
Алкаш еще раз прочистил горло и произнес хрипло, но учтиво:
Месье-дам, позвольте я вам покажу.
Анна выдохнула, Норов рассмеялся.
* * *
Когда Анна вернулась на террасу, она выглядела уже лучше.
Так непривычно видеть подобную вежливость от бродяги, вспомнила она недавний эпизод. Какие французы все-таки церемонные.
Да, в быту они чрезвычайно вежливы и терпимы. Однако стоит правительству поднять на четыре цента цену за литр мазута или выдвинуть идею постепенного увеличения пенсионного возраста, пусть даже в далеком будущем, и вся Франция, негодующая и неистовая, тут же ринется на баррикады. За свои гражданские права французы готовы драться с полицией, крушить витрины, жечь машины, громить государственные учреждения.
У нас такое представить невозможно!
У нас все наоборот. Русский человек в быту груб, нетерпелив, агрессивен. Он орет матом на жену и детей, хамит незнакомым и по всякой ерунде лезет в драку, особенно если оппонент уступает ему в габаритах. Но перед властью он вмиг теряет всю дерзость; прижимает уши, трепещет и заикается. Какие нам баррикады! Нас можно вколачивать в землю, вместо шпал, класть сверху рельсы и пускать железнодорожные составы. Мы не издадим ни звука, чтобы там, наверху, кто-нибудь не подумал, что нам не нравится!
* * *
За стол в нескольких шагах от них сели трое пожилых англичан; две женщины и высокий мужчина в бейсболке с каким-то рассеянно-бесшабашным выражением гладко выбритого длинного лица. Все трое были голубоглазы, светлокожи и выделялись среди здешней южной французско-испанской пестроты.
Hi, Paul! крикнул мужчина Норову. How are you?
Женщины тоже повернулись, заулыбались.
Fine. And you, captain?
Great, энергично кивнул англичанин. Beautiful country, nice climate but, you know он поморщился, неопределенно мотнув головой в сторону рынка. (Отлично. Красивая страна, хороший климат но, знаешь.)
I understand, captain. My sincere condolences. (Понимаю, капитан. Сочувствую).
Never mind, великодушно отозвался англичанин, взмахивая рукой. Its not your fault. However, we should accept the world how it is. (Переживем. Ты в этом не виноват. В конце концов, следует принимать мир таким, какой он есть).
Im not sure, captain. (Не уверен, капитан).
Англичанин подумал.
Me too, ответил он. (Я тоже).
Знакомый? спросила Анна.
Ричард Гарднер, ответил Норов. Превосходный пилот, бывший командир экипажа, двадцать пять лет стажа, сейчас на пенсии. У него тут небольшой частный самолет, он на нем иногда катает друзей. Он и меня пару раз брал за компанию.
За деньги?
Да нет, просто не может без неба. Жалуется, что скучно.
Какие же англичане чудаки! У него кто-то умер?
Почему ты так решила?
Ты выразил ему соболезнования.
Ах, это! Я посочувствовал ему в связи с обилием тут французов.
Не поняла?
Ну, это его любимая присказка: Good country, good weather, but too many French. (Хорошая страна, хорошая погода, но слишком много французов).
Ничего себе! засмеялась Анна. Он не любит французов?
А кто из англичан их любит?
Зачем же они здесь живут?
Он же объяснил: красивая страна, мягкий климат.
Я читала, что англичане недолюбливают французов, но думала, это в прошлом
Они их, скорее, презирают.
Презирают? За что?
За все. За слабость, за неорганизованность, за неряшливость, за беспорядок в домах. Англичане и французы очень разные. Дом отражение мироощущения. Французский дом, он не приспособлен для жизни, это декорация. Английские совсем другие: они солидные, добротные, красивые, в них продуманы все детали. Отличная система отопления, удобная мебель, большие ванные комнаты Единственная беда никаких кондиционеров, англичане их не выносят, хотя летом тут жарит ужас! Выше сорока градусов порой поднимается. Когда богатые французы покупают дома, они стараются взять их у англичан. Правда, у тех и цена существенно выше.
Если английские дома лучше, почему ты не снимешь у англичан?
Во Франции английский жит? Это неправильно.
Но удобно!
Мама в детстве учила меня, что жить нужно не удобно, а правильно!
Это, наверное, правильно. Но удобно жить лучше, она улыбнулась. А кто эти женщины?
Та, что поизящнее, жена капитана, Дженнифер. А крупная дама Лин, ее подруга. Обе немного говорят по-французски, что вообще-то большая редкость. Англичане, живущие здесь, очень плохо знают французский или не знают вовсе, но считают, что говорить по-французски это шик. От их французского мухи дохнут. Хуже только французы по-английски изъясняются.